Леонид Габышев - Из зоны в зону

— Пошли к Сомовым, — сказала после ужина мать.

У родственников шла гулянка. Двоюродный брат матери встал, и произнес тост в честь племянника.

Все выпили, за исключением Коли и матери.

— Ты что не пьешь?

— Первое время не буду.

Родственники обиделись.

Ночевать мать пошла в общежитие, а он остался у сестры. Хотелось первую ночь переночевать в знакомой квартире.

Утром ушел в общежитие. Мать жила с дочерью. Сестра училась в институте, у нее был жених, и она собиралась замуж.

В шестнадцатиметровке стоял новый диван, шифоньер, кровать, стол и журнальный полированный столик. Хотели купить холодильник, но его без знакомств достать невозможно.

Спать лег на диван, мать на кровать, а сестра постелила себе на полу.

Утром поехал в областную больницу, и ему подобрали стеклянный глаз-протез, а вечером пошел к каналу — погулять.

Около продовольственного магазина кучковались ханыги, и он скользнул по ним взглядом. Невдалеке стоял чернявый симпатичный парень в серых брюках и розовой рубашке с закатанными, по локоть рукавами. Посмотрев пристально, встретился взглядом. Чернявый улыбнулся, подошел и протянул пятерню в наколках.

— С какой зоны откинулся?

— Не отсюда.

— Сколько оттянул?

— Пять.

— По какой?

— Сто сорок шестой.

— Так что мы торчим? — зыркнув по прохожим, сказал чернявый. — Катим. Тебя как зовут?

— Коля.

— Меня Кавказ. Я три месяца как откинулся. А ты уже сколько?

— Восьмой день.

— Ха, так ты еще не погулял! Щас устроим сабантуй. За нашу свободу. В кармане что есть?

— Рубль.

— И у меня не больше. Но гульнуть надо. Я последний срок три оттянул, а всего восемь.

Кавказу меньше тридцати. Он говорил, поблескивая золотой коронкой.

— Так, здесь остановимся.

Они стали на углу дома.

— Надо насшибать рубля три. Купим пару противотанковых для начала. И на канал.

Коля засмотрелся на девушек, и Кавказ сказал:

— Хорэ глазеть. Мне как захочется, я партюху[1] двину, и в норме. Щас главное — вмазать.

Просить деньги не хотелось, но сказать Кавказу не решился.

Мимо проходил здоровый парень.

— Охо, привет! — окликнул Кавказ. — Вмазать хочешь?

— Хочу.

По парню видно: не шустрый и в зоне не бывал. Но для отмазки такой здоровяк и нужен.

— У нас деньги есть, но маловато. Щас насшибаем. У тебя-то пятаки есть?

— Рубля два.

— В норме. Стойте здесь, — бросил он и остановил прохожего.

— Эй, друган, дело есть. У нас двадцать копеек не хватает…

Парень взглянул на него, потом на Колю и здоровяка и полез в карман. Достав несколько монет, разжал руку. Мелочи около полтинника, и Кавказ, не дожидаясь, пока он отдаст двадцать копеек, сгреб монеты и сказав: «Благодарю», подошел к ребятам.

— Микола, ты сними очки, твой, шрам впечатляет.

Коля сунул очки в карман, а Кавказ оседлал троих ребят, забрав у каждого по двадцать копеек.

Он, не стесняясь, просил у прохожих мелочь. Кто возражал, разговаривал на жаргоне, давая понять, что он и те двое с зоны и терять нечего. «Лучше удружите двадцать копеек, и я поблагодарю».

Быстро насшибал более трех рублей. Шел шикарно одетый парень, и его тормознул. Пока базарили, подошли два друга и спросили:

— Что ему надо?

— Да мелочи. На бутылку не хватает.

Ребята высокого роста и спортивного сложения.

— Работать надо, побираешься тут, — злобно сказал один.

Затея принимала плохой оборот. Кавказ мог получить в морду. Коля сказал здоровяку: «Подвалим», и шагнул. Ребята продолжали переть на Кавказа, а тот, кривляясь, старался замазать оплошность.

— Да что вы, в натуре, не хватит у вас когда и если у меня будут, всегда добавлю или пузырь возьму, из-за чего шуметь? — говорил он, сверкая коронкой, и вся мимика его подтверждала: я извиняюсь перед вами и давайте завяжем.

Было не ясно, чем кончится, но Колю кто-то крепко взял сзади за локти и подтолкнул вперед. Он обернулся: Гена, жених сестры. Галя стояла рядом с друзьями.

— Ты срочно нужен, — сказал Гена, — пошли с нами на канал, — и взял его под руку, — погуляем. Что вы завариваете? Вас сходу заметут.

У «Книжного мира» остановился.

— Не хочу на канал. Поеду домой.

Вернулся на то же место, где оставил в трудной ситуации Кавказа. На углу дома никого не было.

Втиснувшись в переполненный трамвай, проехал две остановки.

Нехорошее предчувствие сдавило сердце и, ступив на Бродвей [2], пошел в сторону дома. Знакомство с Кавказом и сшибание пятаков было явно не по душе, и он, все ускоряя шаг, под раскидистыми деревьями семенил по Бродвею. Ему так хотелось взглянуть на мать, и он побежал. Мелькали деревья и люди, и сзади раздавалось шлепанье подошв. Но что это: позади слышит шлепанье подошв уже не одной пары сандалий, будто идущие вслед рванули наперегонки. Припустил сильнее, но топот не отставал. Он слышит шлепанье подошв слева и справа от себя, по обе стороны широкого проспекта, будто кто по краям обходит, и он, глянув вправо, сквозь деревья увидел: его обгоняют несколько человек; глянул влево, заметил: его обходят поджарые молодые ребята. Ничего не понял, и чуть замедлив бег, обернулся: растянувшись во всю ширину Бродвея, бежали мужчины с красными повязками на рукавах. Теперь ясно: бегут за ним и обкладывают со всех сторон. Остановился. Кольцо сжималось. Первыми подбежали двое мужчин с красными повязками на рукавах, и тяжело дыша, взяли за руки выше локтей.

— Спокойно, — сказал один из них.

Подбежали остальные и взяли в кольцо.

— Обыщите, — сказал тот же мужчина.

Несколько молодых рук заскользило по одежде, но у него кроме ключа от комнаты и замусоленного рубля ничего не было.

— Это оставьте у него, — командовал все тот же, — пошли.

Колю держали за руки. Дружинники шли сзади, спереди, по бокам.

— За что меня?

— Там объяснят.

Его привели в ДНД. Молодой человек, сев за стол, проницательно посмотрел.

— Кошелек успел выбросить?

— Какой кошелек? — глядя в глаза, спросил Коля.

— Какой в трамвае у женщины вытащил.

— Я никакого кошелька не вытаскивал.

— Не вытаскивал, говоришь? Поехали!

«Воронок» остановился возле Красноармейского РОВД. Человек в штатском завел Колю в милицию и сказал дежурному:

— Обыщите и в камеру.

У него забрали ключ, надорванный рубль, очки и закрыли в камеру. Камер в Красноармейском РОВД всего две.

Смачно выругавшись, прочесал сокамерников злым взглядом. Их пять, лет от двадцати до тридцати, и все желторотые.

— Взяли, падлы, ни за что, а я восьмой день на свободе! Шьют кражу кошелька, а я не щипач.

Он зло говорил, шагая из угла в угол. В камере не было нар, и иногда останавливался у окна, забранного решеткой и с жалюзи, как в тюрьме. В раме не было стекол, но и это не помогало: в камере духотища.

Излив ярость, посмотрел на ребят. Они сидели вдоль стены на лавочке.

— Сколько отсидел? — спросил парень постарше.

— Пять.

— Неужели снова посадят?

— А хер их знает, — ответил он, и тут же: — курево есть?

— Нету, — ответили ему, — забрали.

Не курил больше года, но сейчас хотелось затянуться. Чтоб поплыла камера.

— На выход, — открыв дверь, сказал Коле дежурный.

Тот же в штатском повел Петрова на второй этаж.

За столом сидел мужчина лет сорока пяти. Посверлив глазами зло спросил.

— Фамилия?

Коля ответил.

— Имя, отчество?

Коля назвал.

— Когда освободился?

— Восьмой день.

— Откуда?

— Из Вологды.

— По какой статье и сколько отсидел?

— По сто сорок шестой. Пять.

— Тебя не от нас забирали?

— Нет.

— Где проживаешь?

— Улица Вторая Динамовская, дом, дом… я забыл номер дома и квартиру.

— Это как ты свой адрес забыл?

— Я из Сибири. Мать, пока сидел, сюда переехала. Я отправил ей несколько писем.

Мужчина записал данные матери и вышел. Вернувшись, сел и спросил:

— Куда дел кошелек?

— Я говорил: никакого кошелька не брал.

Мужчина изучающе смотрел на Петрова.

— И все-таки кошелек ты выбросил, когда убегал.

— Ничьего кошелька я не брал и ни от кого не убегал.

— Как! — мужчина вскинул голову. — Не убегал?!

— Да, ни от кого не убегал.

— А зачем несся по проспекту Столетова?

— Как вам понятнее объяснить. Я бежал потому, что мне хотелось быстрее домой. Что-то муторно на душе стало и рванул. Потом увидел: за мной бегут и остановился. Если б вытащил кошелек, разве б бежал по прямой? Что, я соревновался с ребятами? Я бы рванул с проспекта в квартал.

— Если найдут женщину, у которой вытащил кошелек, посмотрим, что тогда скажешь.

— Да скажу то же.