Борис Майнаев - Следующий трамвай

– Насть?!..

– Ты, мать твою,– я, впервые услышав из ее уст мат, от удивления чуть не открыл рот,– не футболист. Профессор сказал, что протезы сделают через пару месяцев – надо чтобы ноги поджили и ты выздоровел. Голова, руки и глаза целы. Ты писатель и журналист, говоришь и пишешь на трех языках. Захочешь, снова сядешь за руль своей машины и пожалуйста – вся Европа в твоем распоряжении.

Невиданная тяжесть опустилась на грудь. Воздух стал походить на горячее желе. Лицо жены расплылось в серое пятно. Потолок качнулся, почернел и я увидел стоявшую передо мной дочь.

– Ленка?!

Потолок снова побелел и остановился. Только сейчас я увидел испуганные глаза жены и почувствовал ее дрожащие пальцы, сующие что-то мне в рот.

– Ленка?!

Ее глаза полыхали ненавистью.

– Доченька?… Ты что?!..

Она шагнула вперед и, глядя мне прямо в зрачки, что-то рванула со своей щеки. Лента пластыря телесного цвета отлетела в сторону и я увидел красный шрам, перечеркивавший ее левую щеку от рта до виска. Он был покрыт синими оспинами еще неснятых швов.

– Саша только что оставил меня,– прогрохотало что-то,– « С детства не люблю пиратов»,– сказал он.

Молоты в ушах раскатились серебром множества колокольчиков.

– Леночка,– я увидел Настю, кинувшуюся к дочери,– что ты говоришь, любой косметолог?.. Это все поправимо…

– Лучше бы мне остаться там, под колесами этого трамвая…

Серый ветер хмуро перемешивал колкие снежинки. Они не летали и не метались в его ладонях, а медленно и устало текли, щурша друг о друга. Ни солнца, ни туч, ни облаков – серый мир неспешно пережевывал серость.

Тонкое Ленкино лицо пересек рваный шрам…

Черные колеса катились через мои колени, но я не чувствовал ни боли, ни страха.

Где-то рядом кричала Настена.

Я оттолкнулся руками от горячего асфальта.

«Он отрезал мне обе ноги,– как о чем-то постороннем подумал я,– но я еще успею положить под него голову.

И глубокая темнота поглотила все звуки.

Борис Майнаев,

Саарбрюккен