Фредерик Бегбедер - Романтический эгоист (журнальный вариант)

Ознакомительный фрагмент

– Благословенны будете среди жен, сие есть тело мое, которое вам отдается и многим. Истинно говорю вам, берите мой сэндвич и ядите его все…

И вот тут произошло что-то странное. От такого жалкого богохульства у меня закружилась голова. Зрение затуманилось, я услышал звон колоколов и подумал: что это – долгожданное откровение или просто я в стельку пьян?

Воскресенье

Бог есть любовь. Он простит мне прегрешения мои. Дни, проведенные в Риме, помогли мне понять истинный смысл выражения «бродит как неприкаянный». Восхищаюсь руинами, мне подобными.

Понедельник

Шляюсь в лиловых вельветовых штанах. В один прекрасный день все наденут лиловые вельветовые штаны. Так мне заявил Людо, мой здравомыслящий друг (жена, дочь, «рено-эспас»). Мы часто вместе надираемся: я – чтобы забыть, что у меня нет ребенка, он – что он у него есть. (И оба – чтобы забыть, что носим вельветовые штаны в разгар лета.)

Вторник

Говорят, в Сен-Тропе Режина влепила пощечину Эмманюэлю де Бранту.[19] Отличное посвящение в рыцари. Пощечина Режины – это все равно что медаль, диплом, гарантийное свидетельство о чувстве юмора. В конце августа завсегдатаи возвращаются в кафе «Флор»: Кьяра Мастроянни улыбается зеркалу, Рафаэль Энтовен[20] поглаживает побородок Карлы Бруни, Джереми Айронс тискает жену, Андре Тешине молчит, Каролин Селье смотрит на меня. Я тоже скоро стану знаменитым и надеюсь, что придет мой черед схлопотать от Режины пощечину.

Среда

Ужинаю с мамой. Рассказываю ей об острове Ре.

– Представляешь, на пляже вместо «пора полдничать» мамашки кричат: «Ланцелот! Элуа! It's ням-ням time!»

Смеемся. Потом она затрагивает тему, которой я пытаюсь избежать.

– Ты что, по-прежнему встречаешься с этой Клер?

– Нет. Мы все время ругались. Бросали друг друга. Поговорим о чем-нибудь другом. У нее крыша поехала. Неинтересно. И вообще мне плевать. Между нами все кончено.

– А… ты, значит, так сильно в нее влюблен…

Четверг

Пенелопа в Каннах. Она звонит, чтобы сказать, что скучает по мне на разноцветном пляже. Она валяется между двумя жирными телами с золотыми цепочками на шее. Тела едят чичи.[21] Пенелопа объясняет, что в Каннах детей зовут не Жоффруа и Ланцелот, а Шеннон и Мэдисон и что они очень рано начинают пить пиво. (Пенелопа, как и пристало девушке с таким именем, – манекенщица и пьет только колу-лайт.) Я сообщаю ей, что веду дневник. Она советует мне прочесть «Бриджит Джонс», а я отвечаю, что ей следует проштудировать «Дневник обольстителя».[22] И обещаю по ее возвращении вступить с ней в ПСБП (половые сношения без предохранения).

Пятница

Слоняюсь по опустевшему Парижу. Жена Людо уже вернулась, поэтому он больше не может следовать за мной в мерцающую ночь. Он живет чересчур просто, я – слишком сложно. Как я ни выжимаю свою записную книжку, посылая мейлы во все концы города, как ни опускаюсь до звонков разным мокрощелкам, память о которых сохранил только мой «Нокиа», ничего не помогает. Брожу один как перст в толпе туристов и с позором приземляюсь наконец в каком-то продезинфицированном пип-шоу на улице Жавель,[23] чтобы подрочить в бумажный платочек. Людо еще смеет завидовать моей свободе! Все мои друзья жалуются на жизнь – и холостяки, и женатые. Но в одном пункте мы с Людо сходимся. Я говорю:

– Всякая женщина лучше одиночества.

А он вторит:

– Всякая женщина лучше моей жены.

Во всем виноват Руссо: «Люди счастливы бывают только в преддверии счастья».[24] Я вычитал эту фразу в «Новой Элоизе». Обожаю непонятные фразы.

Суббота

Принято думать, что с годами черствеешь, но это не так: я влюбляюсь сплошь и рядом, достаточно мимолетного взгляда, хрустального смеха – и сердце запоминает его. Приходится наступать на горло собственной песне, потому что мы знаем, чем это чревато. Впрочем, мысль Руссо я понимаю: представьте себе, что в конце «Английского пациента» Кристин Скотт-Томас не умирает от голода в своей пещере и красавчик Ральф Файнс спасает ее. Что бы они стали делать дальше? Устроили бы пикник в пустыне? Высокогорный переход по дюнам? В куличики бы поиграли невзначай в Сахаре?[25] Счастлив бываешь только в преддверии счастья; потом выливается бурный поток говна.

Воскресенье

Я слишком часто вступаю в ПСБП с самим собой.

Понедельник

Долгое время я ложился спать радостный.[26] Теперь у меня нет времени даже на депрессию. Кто я? Некоторые утверждают, что меня зовут Оскар Дюфрен; прочие полагают, что мое настоящее имя – Фредерик Бегбедер. Иногда я сам теряюсь. Просто я считаю, что Фредерик Бегбедер не прочь бы стать Оскаром Дюфреном, да кишка тонка. Оскар Дюфрен – это он сам, только хуже, иначе зачем бы его придумывать?

Вторник

Я дал отбой Пенелопе. ПСБП не будет. Что ни день, то вечеринка: решил позажигать на тусовках в Институте арабского мира на презентации «Зурбана», нового журнала, бумажного и сетевого, и на тусовке Amazone.fr, устроенной на корабликах, стоящих у причала под Библиотекой Франсуа Миттерана. На обеих интернет-тусовках, где обстановочка тоже была вполне виртуальная. Я повстречал там интернетчиков вроде меня, которые так привыкли сидеть дома в одиночестве, уткнувшись в экран компьютера, что и в толпе держатся особняком, с пустым бокалом в руке. У них остановившийся взгляд, никто им не нужен, они уже привыкли к состоянию современных зомби в прозрачных зданиях. Они не в силах кем-либо заинтересоваться. Одиночество – логическое следствие индивидуализма. Наш экономический эгоизм стал образом жизни. Как блеснуть в живом разговоре, лицом к лицу с собеседником, если привык тратить минут пятнадцать на письменный ответ? Виртуальность – наше спасение от правды.

Среда

Все дни и ночи напролет я забываю Клер. По полной программе. Утром, просыпаясь, я знаю, что буду этим заниматься до вечера. У меня теперь новая профессия: забыватель Клер. На днях Жан-Мари Перье[27] выдал мне:

– Если ты знаешь, почему ты кого-то любишь, это значит, что ты его не любишь.

Я записываю эту фразу зажмурившись, чтобы сдержать слезы.

Понедельник

Тренируюсь перед зеркалом, принимая медийно-смиренный вид (тут главное – опустить глаза и одновременно вскинуть брови).

Вторник

Телефонный звонок в сумерках. Людо хандрит в обществе жены и дочери:

– И так мне в лом трахать все время одну и ту же бабу, так тут еще ребенок вопит в соседней комнате, как мне с этим жить, по-твоему?

– Ты не можешь упрекать дочку в том, что она плачет. Человеческое существо начинает рыдать, как только появляется на свет.

– Бог все очень плохо устроил. Бэбики должны смеяться, приходя в этот мир.

– С чего бы это? Они предпочли бы вернуться в лоно матери, совсем как мы с тобой.

Он вздыхает. Каково депрессивному отцу слушать вечный рев своего ребенка! Но я все-таки пытаюсь его утешить:

– С другой стороны, если б мы умерли, нам не удалось бы пожаловаться на жизнь.

Четверг

Кинофестиваль в Довиле = чемпионат по одиночеству в толпе. Лангустины утопают в майонезе на террасе отеля «Норманди», и никто не приходит им на помощь. Сижу между Кристин Орбан и Филиппом Буваром.[28] Жаль, не за соседним столиком, а то я мог бы очутиться между Брайаном Де Пальма и Элли Медейрос.[29] Сегодня утром я посмотрел «Невидимку» Пола Верхувена, римейк «Человека-невидимки», – сценарий, надо отметить, под стать человеку из названия.

Пятница

Вчера вечером столкнулся с Клинтом Иствудом в «Ферме Сан-Симеон».[30] Он слямзил для своего нового фильма название моего любимого хита Джамироквая: «The Return of the Space Cowboy».[31] Тут полно американских звезд: Дональд Сазерленд, Морган Фримэн, Томми Ли Джонс, Андре Алими. На довильском пляже я встретил даже Режину, но она так и не дала мне пощечины. Все всех снимают своими «Сони DV». У кого, интересно, хватит времени пересмотреть такое количество кассет? Вдруг мне показалось, что прошел Аль Пачино. Но когда я надел очки, выяснилось, что это Лоран Жерра[32] в черном костюме. Нет, я все-таки ужасно близорук.

Воскресенье

На обеде у Анны д'Орнано, мэра Довиля, подавали дыню с мухами. Я думал о Клер, бывшей моей подружке, и о Пенелопе, будущей. Мужики всегда находятся между бывшей и будущей, ибо настоящее их не занимает. Им лучше сновать от ностальгии к надежде, от утраты к мечте. Мы вечно зажаты между двумя отсутствующими дамами.

Осень

Вековая история дождя

Писатель – это человек, который никогда не повзрослеет.