Андрей Шляхов - Приемное отделение

Районная газета «Свибловские ведомости», не слишком избалованная сенсационными новостями, посвятила «гражданскому подвигу» (именно так и никак иначе) доктора Боткина целую полосу. Фотограф снимал Боткина целый час — за столом в смотровой, идущим по коридору, разговаривающим с коллегами, пишущим, думающим, стоящим на фоне эстакады приемного отделения, стоящим у дерева, проходящим через ворота… В газету попал «пишущий» Боткин, наглядное, так сказать, воплощение образа врача, ведь врачи большую часть времени только и делают, что пишут.

Было еще две фотографии — гражданина Бессмертных, лежавшего в неотложной кардиологии с диагнозом трансмурального инфаркта миокарда (Бессмертных сидел на койке и широко лыбился в объектив), и Нонны Антоновны, представлявшей администрацию больницы. Нонну Антоновну корреспондент по старинке и совсем неправильно назвал в статье «начмедом», хотя это «звание» соответствует должности заместителя главного врача по медицинской части. Боткина корреспондент причислил к прямым потомкам знаменитой врачебной династии, а его «крестника» из кладовщиков произвел в логистики.

Алексей Иванович, предупрежденный о приезде корреспондента заранее, готовился к первому в своей жизни интервью весьма серьезно. Подготовка заключалась в придумывании различных каверзных и заковыристых вопросов и ответах на них. Тренировка, увы, оказалась напрасной, потому что удалось угадать лишь самое стандартное — где учились и давно ли работаете врачом. Дальнейшая беседа с молодым журналистом вышла, на взгляд Алексея Ивановича, странноватой. По мнению журналиста, кстати, тоже.

— Алексей Иванович, вы давно мечтали кого-то спасти?

Журналист был молод, но уже успел перенять у более матерых коллег покровительственно-снисходительный тон всезнающего человека.

— Да я и не мечтал… — растерялся Алексей Иванович, обычно мечтавший или о более прозаических вещах, или о чем-то глубоко личном, не подлежащем обсуждению с посторонними. — Просто…

— Вы просто выполняли свой долг, — понимающе кивнул корреспондент. — Это первый человек, которого вам удалось спасти своими руками?

«А как, интересно, спасают чужими руками? — подумал Алексей Иванович. — Наверное, когда приказывают кому-то идти и спасать…»

— Первый или нет? — подстегнул корреспондент.

— Не первый, — ответил Алексей Иванович и больше ничего не добавил.

«Валенок деревенский, слова клещами не вытянешь», — пренебрежительно подумал корреспондент, живший в Москве уже третий год.

— А какой же? — спросил он.

Цифры — это хорошо. Цифры интересуют читателя. Цифры оживляют любой репортаж.

— Не считал, — Алексей Иванович виновато развел руками. — Вот роды считал. Семь.

— Что «семь»? — раздраженно переспросил корреспондент.

— Семеро родов я принял.

— На улице? — оживился корреспондент. — Где именно? Когда?

— Ну, не совсем на улице… Это в Мышкине у нас было. Три раза…

— Спасибо, об этом потом, — перебил корреспондент, которого интересовали сугубо районные новости. — Скажите, Алексей Иванович, а что вы почувствовали после того, как спасли господина Бессмертных?

— Усталость, — честно признался Боткин. — Не люблю я эту суету дерганую…

Корреспондент понял, что лучше написать интервью самому. И написал.

Слава капризна, своенравна, но прилипчива — если уж привяжется к кому, то надолго. И чем меньше ее желают, тем сильнее она привязывается и громче становится.

Алексея Ивановича начали узнавать пациенты:

— Это про вас, доктор, в газете писали?

Алексей Иванович смущенно кивал, словно в газете было написано о нем нечто нехорошее, постыдное.

Некоторые интересовались — на самом ли деле Алексей Иванович приходится племянником самому Склифосовскому. Алексей Иванович отвечал, что был бы рад и гордился бы таким родством, но увы…

— Не переживайте, доктор, — «утешила» одна из пациенток, — вашим именем тоже что-нибудь назовут.

Алексей Иванович полдня пытался осмыслить эту фразу, но так и не понял, где он переживал, о чем и почему его именем должны назвать «что-нибудь».

Несколько экземпляров «Свибловского вестника» он припрятал, чтобы отвезти в Мышкин. Хоть и переврали кое-что, а все же…

Неделей позже материал перепечатала окружная газета «Окрестности». Теперь Алексея Ивановича стали узнавать чаще. Он начал подумывать о том, чтобы сбрить бороду и тем самым изменить свою внешность до относительной неузнаваемости, но так и не решился, считая, что без бороды его лицо будет совсем простоватым, не «докторским».

Circulus vitiosus[6]

Жена «крестника» Алексея Ивановича написала благодарственное письмо в департамент здравоохранения. Благодарственные письма, да еще и не написанные самими медиками или их родней, в департаменте получают далеко не так часто, как жалобы. А тут еще и ежедневные требования «публичного позитива» со стороны руководства. Поэтому сотрудники департамента подсуетились и организовали статью в пятничном выпуске ежедневной газеты «Новое московское время», выходящей миллионным тиражом. В пятничном выпуске, который считается самым популярным, потому что в нем печатается телевизионная программа на следующую неделю!

Для «Нового московского времени» Алексея Ивановича сфотографировали с ларингоскопом в руках («Должны же быть у профессионала какие-то атрибуты… Фонендоскоп? Ну, это же пошло, как врач — так сразу с фонендоскопом… Надо что-то новенькое, незаезженное…») и вместе с коллективом приемного отделения. С подтекстом — не один у нас такой доктор Боткин, а много. Корреспондент из «Времени» в беседе больше напирал на личное — семейная жизнь, домашние животные, хобби и все такое. Главный редактор «Времени» (он же и владелец газеты) еще в начале своей журналистской деятельности усвоил, что сплетни интересуют людей куда больше, чем новости.

Алексей Иванович, обжегшись на молоке, трижды повторил, что родство его с Сергеем Петровичем Боткиным не установлено, но рассказал про свою любовь к истории, про свои робкие исторические изыскания. Насчет семейной жизни не распространялся, сказал только, что холост и постоянной подруги не имеет, упомянул о маме, сказал, что до пенсии она работала библиотекарем. Корреспондент слушал очень внимательно, да еще и диктофон работал, так что можно было надеяться на то, что он ничего не переврет и не напутает.

Корреспондент не переврал и не напутал, а просто наврал. С три короба. В статье, называвшейся без затей, но броско: «Доктор Боткин». Алексея Ивановича представили читателям, как «прямого потомка того самого Боткина, основателя одноименной московской больницы» и кандидата наук. Алексей Иванович с интересом узнал, что его мать до выхода на пенсию работала главным врачом роддома номер один в городе Мышкине и что он приехал в Москву не столько в поисках сносного заработка, сколько в поисках подходящей спутницы жизни.

— Сколько же мы нового о вас узнали, Алексей Иванович, — сказала старшая медсестра.

— Я сам о себе много чего узнал, Надежда Тимофеевна, — Боткин горько усмехнулся. — И о том, что Сергей Петрович основал Боткинскую больницу, и о том, что мама моя, оказывается, была главным врачом роддома, да еще первого! Значит, должен быть и второй? И это в Мышкине, где никаких роддомов нет, а есть только два отделения в ЦРБ — родильное и гинекологическое? И когда это я кандидатскую защитил? Сам не помню. Наверное, он меня с кем-то другим перепутал, заработался…

— Или хорошо принял, перед тем как писать, — предположила Надежда Тимофеевна. — За моей Галкой ухаживал один журналист, так я его трезвым ни разу так и не увидела, всегда под этим делом. Вы, Алексей Иванович, не переживайте, это даже к добру — назвали вас кандидатом наук, значит, будете вы им.

— Да куда мне! — Алексей Иванович в ужасе замахал руками. — Со свиным-то рылом, да в калашный ряд! Для научной работы надо не такую голову, как у меня иметь, да и возможности…

— Ой, не смешите меня! Какие там возможности? — пренебрежительно скривилась Надежда Тимофеевна. — Подойдите на кафедру внутренних болезней к Александру Гелиевичу, скажите, что надумали диссертацию писать, он вам тему даст…

— Ну не так уж все и просто… — усомнился Боткин.

— Просто. Я знаю, что говорю. У них желающих окандидатиться не особо много, конкуренции никакой, всем желающим — зеленый свет. Это вам не суицидологический центр и не кафедра урологии…

В шестьдесят пятой больнице базировалось несколько кафедр — внутренних болезней, госпитальной хирургии, неврологии с курсом нейрохирургии, урологии, травматологии и суицидологический центр НИИ психиатрии, тоже, в сущности, кафедра. Очень удобно, когда в стационаре много кафедр разных направлений — можно проконсультировать у светил и приближенных к ним «светлячков» любого пациента. Иногда для того, чтобы установить правильный диагноз без вскрытия, иногда для того, чтобы подстраховаться, укрепить свои позиции.