Анна и Сергей Литвиновы - Над пропастью жизнь ярче

Квартира у Зиновия оказалась в старом доме, лифт сломан, мусорные баки на улице. Зато неподалеку шумел престижный Ленинский, в ободранном подъезде стояли цветы, и рукописное объявление с изящными виньетками просило не сорить.

– Тут преподам из МГУ раньше квартиры давали. Тем, кто не от мира сего.

– А нормальных куда девали? – хихикнула Саша.

– Как куда? В дома поприличнее! Разве поедет кто в здравом уме в квартиру с газовой колонкой? Но я все равно ее куплю – когда разбогатею.

Саше казалось: авантюрист и наверняка ловелас, Зиновий живет в модной студии, с вызывающе огромной кроватью по центру и кухней-выгородкой. Однако жилье оказалось патриархальным: стенка, горка, ковры. Множество книг.

Зиновий, впрочем, от них открестился:

– Это хозяйские.

Саша прошлась по комнате. В посудном шкафу, за старомодной супницей, тактично прятались несколько кубков. Рядом лежала стопка грамот.

– Тоже хозяйские? – показала на них девушка.

– Да нет, мои. Я когда-то был, – Зиновий расправил плечи, – подающий большие надежды спортсмен. Угадаешь, чем занимался?

– Э… борьбой.

– Холодно.

– Плаванием?

– Тоже мимо.

– Стрельба?

– Вообще полный айсберг. Но мне приятно, что ты не догадалась. Я – мастер спорта по шахматам.

– Ой! – расхохоталась Саша. – А почему ты тогда не сутулый? И не очкарик?!

– Потому что отец заставлял после каждой шахматной партии отжиматься. И пресс качать. А очки были. Но я лазерную сделал коррекцию.

– Слушай, я совсем не разбираюсь в людях! – Она плюхнулась на диван. В изумлении увидела: в ногах аккуратно сложен клетчатый, стариковский плед.

Саша с удовольствием им укрылась.

– Вон еще подушка под спину, – подсказал Зиновий.

Но она уже разглядывала книги – те, что рядом с диваном, на низком столике.

– Высшая математика? Ты что, еще и студент?!

– Вечный. Я в академке.

– Нет, Зиновий, – покачала она головой. – Ты не просто совратитель безмозглых девчонок. Ты гораздо опаснее.

– Брось. Я заурядный неудачник, – усмехнулся он.

– Но у тебя профессия есть? Кроме штурмана? И игрока в покер?

– Курсы бухгалтеров.

– Ну, вообще! – Саша и правда развеселилась. – Я-то гипотезы строю: киллер. Или мошенник мирового масштаба. А он, оказывается, бухгалтер. И шахматист. Раз так, тебе просто необходимы нарукавнички. Знаешь, такие, до локтя, на резинке. Чтоб у костюма рукава не портились.

– У меня есть.

Тут ее просто перекосило от хохота:

– И ты в них ходишь? На работу?!

– Нет, Сашка, – он сел рядом. Обнял. – Они от деда остались, на память. А на работу я вообще не хожу. Отчетность дома делаю.

Наклонился поцеловать, но она выскользнула из его рук.

В магазине, когда он платил, а она благодарно улыбалась, ей казалось, все будет просто. Ну, поехали к нему, переспали, подумаешь. Однако переступить черту оказалось не так и легко.

С Мишкой она когда-то просто решила: пришло время, надо избавляться от девственности. Неприятная, но необходимая процедура.

А сейчас ей – то жарко, то холодно. Дикое желание, чтобы Зиновий обнял ее, навалился, вцепился. И одновременно хочется убежать и не видеть его никогда.

Потому что даже сейчас, пока знакомство совсем мимолетное, она чувствует, как этот человек пускает корни, прорастает прямо в нее. Что будет, когда они переспят? Она станет его тенью, клоном? Послушной исполнительницей любой его прихоти?

– Слушай, у меня голова кругом. Давай еще поговорим, – попросила Саша.

– Давай, – не стал возражать Зиновий. – Только клубнику принесу. А то товар ненадежный. Обидно будет, если испортится.

Притащил с кухни целый поднос. Поставил рядом с «Высшей математикой». Хлопнуло шампанское. Звякнули бокалы.

– Расскажи что-нибудь, – попросила она.

– Веселое или грустное?

– Жизненное.

– В Питере есть отель. В самом центре, рядом с Дворцовой. У них на верхней террасе пьют кофе. Виды – во все стороны. На Зимний, на Исакий, на крыши – они тоже потрясающие. И придумали в гостинице сервис: можно написать, прямо за столиком, открытку. Отдать официантам. А они отправят. Я написал, конечно. Самому себе. Полгода назад. Да и забыл про нее. А сегодня вдруг приходит. Спасибо нашей медленной, но такой надежной почте.

Он протянул измятую, с красивой маркой почтовую карточку.

Саша рассмотрела вид. Ночной Питер сиял огнями и царственной, хоть и потрепанной, надменностью. Текст девушка читать не стала, но успела увидеть «… и нам хорошо».

С кем это ему хорошо?

Спрашивать не решилась.

Разом погрустневший Зиновий объяснил сам:

– Это мы с папой были. Его последняя поездка. Он очень Питер любил. Захотел попрощаться.

Саша вздохнула. Полагается сочувственно вздыхать, когда кто-то говорит о смерти.

Но чувствовала не жалость – зависть. Да, человек умер, зато с каким теплом о нем говорит сын.

А они со своим отцом – живым и здоровым! – совсем чужие. Какие там поездки в Антарктиду, в Питер. Ни разу в жизни даже не поговорили ни о чем, кроме ужина или ее оценок.

– А мама у тебя есть? – спросила она Зиновия.

– Мама еще давно умерла. Мне шесть лет было.

– И вы жили с отцом вдвоем?

– Да. Я заставил его поклясться, что мачеху он в дом не приведет. Лет в пятнадцать одумался, сам стал ему невесту искать. Чего человеку пропадать – мужчина видный, достойный. Но он уже, знаешь, как мать-одиночка, на мне зациклился. Все только для меня. Шахматы, легкая атлетика. На гитаре я играл, иностранные языки учил, рисовал. Летом обязательно на море, зимой на лыжах. Когда поступил в институт – в МИФИ, в Москве, бешеный конкурс! – отец выдохнул и говорит: «Баста. Все что мог сделал. Теперь буду жить для себя». А через два месяца заболел.

– Сколько же лет вы боролись? – изумилась Саша.

– Почти десять.

Зиновий снова взял ее за руку, усмехнулся печально:

– Ты своим родителям тоже врешь, что в институт ходишь?

– Да.

– И я врал. Сначала говорил, что дистанционно учусь. Потом – что на заочке. Но мне выкручиваться удобнее было. Отец первое время дома оставался, в Нижнем Новгороде. А когда я его в Москву перевез, ему уже стало… не до моего института.

– Сколько ему было лет?

– Сорок восемь.

«Значит, Зиновию – максимум тридцать. А выглядит гораздо старше».

Саша взглянула ему в глаза:

– Я, конечно, психологии не училась. Но, кажется, понимаю, чего ты со мной возишься. У тебя карма такая. Помогать болящим. Облегчать их уход. Отец умер, теперь нужен новый объект. Так шел бы в хоспис работать. Зачем тебе я? Я еще не умираю!

Зиновий не обиделся, улыбнулся:

– Два дня назад ты говорила, что хочешь разбиться.

– А теперь передумала! – запальчиво выкрикнула она.

– Саш, ты такая смешная.

Чего она, правда? Зиновий, без разницы по каким причинам, всячески старается вернуть ей вкус к жизни. Ведь до того, как познакомилась с ним, что она делала? Именно что нарывалась. Искала приключений. Ждала быстрой и безболезненной смерти. А сейчас ходит на высоких каблуках. И готова к сексу. Хотя нет, лучше еще потянуть…

– Почему ты не возвращаешься в институт?

– Не хочу, – скривился Зиновий. – Зачем? Буду там студент-переросток. В мои годы жить на стипендию несерьезно. Да и мечты юности изрядно поистрепались. Желания двигать науку больше нет.

– И чего, будешь до старости играть в карты на деньги? Или сидеть в парке с шахматной доской?!

– Ты истинная женщина, Саша! – улыбнулся он.

– Почему?

– Меня так давно никто не брался исправлять!

– Ладно, и я не буду, – буркнула она. – Ты прав. Чего я лезу не в свое дело?

Шампанское совсем незаметно закончилось. В голове приятно шумело. В чужой, опрятной квартирке старомодно тикали часы. Сильная рука лежала у нее на плече и, как бы между делом, все чаще спускалась ниже, касалась груди, теребила сосок.

Вдруг подумалось: «Чем сейчас занят Мишаня? Тоже пьет шампанское, отмечает великую новость?!»

Нет, не думать о нем.

Но снова вспомнился их первый секс. После пары месяцев ухаживаний. Бесконечное действо под названием «дао», неудачное и неловкое. Только бы сейчас все было по-другому!

Саша повернулась к Зиновию и осторожно его поцеловала.

Утро в чужой квартире вышло легким, ненапряжным.

Она всегда поражалась, когда в фильмах показывали: только проснулись и сразу берутся целоваться. А зубы почистить, прийти в себя?..

К счастью, когда Саша пробудилась, Зиновий крепко спал, почему-то со своей подушкой в объятиях.

Девушка без сомнений заглянула в шкаф, выбрала себе теплую клетчатую рубашку. Надела. Чуть выше колен, очень красиво. Можно с лосинами носить. Тьфу, вот оно тлетворное влияние Зиновия. Раньше она о подобных глупостях и не думала.