Робер Мерль - Солнце встает не для нас

— И это невозможно. Командир способен разблокировать его только с помощью особого устройства, находящегося на командном посту, и при том условии, что старпом одновременно пустит в ход аналогичное устройство, расположенное этажом ниже.

— Здорово придумано! Будь это вымысел какого-нибудь романиста, ему бы никто не поверил. Значит, приняты все меры предосторожности, не позволяющие командиру действовать в одиночку?

— Более того, — продолжает мой собеседник, — командир может действовать только по приказу президента Республики, а приказ этот поступает к нему в виде шифрованной радиограммы.

— Которую, разумеется, необходимо расшифровать?

— Да, но сделать это не так-то просто. На борту имеются два шифровальных кода, они хранятся в разных сейфах. Получив правительственное сообщение, командир и старпом запираются у себя в каютах и расшифровывают его, а затем каждый из них вводит данные в ЭВМ, расположенные в разных помещениях. Если результаты совпадут, табло разблокируется.

— Что же происходит дальше?

— Осуществляется наведение. Нужно, разумеется, знать точное местоположение ПЛАРБ, чтобы вычислить расстояние между нею и целями.

— Целями? Разве их несколько?

— Скорее всего — да. Потом нужно запрограммировать траекторию ракеты.

— И как это делается?

— Сейчас объясню, — вздыхает Сент-Эньян. Можно только позавидовать ангельскому терпению, с которым этот усталый, полусонный человек отвечает на мои бесконечные вопросы. — Для каждой ракеты на борту предусмотрена своя вычислительная машина, обеспечивающая автоматическое наведение. Она-то и посылает ракеты к заданной цели. Впрочем, вся эта подготовка довольно сложна, ибо требует большой точности.

— И кто же этим занимается?

— Я вместе с главным комендором.

— Стало быть, цели вам неизвестны?

Сент-Эньян поднимает брови, потом хмурится и наконец говорит:

— Мы ничего не знаем о том, где они расположены. Их географические координаты записаны на магнитном диске, а прочесть его может только ЭВМ.

Я бросаю в чай кусочек сахару, размешиваю его, создавая в чашке мини-бурю. То, что сказал Сент-Эньян, наводит на размышления: стало быть, он запускает ракету, даже не зная цели, на которую должны излиться «сера и огонь». В каком-то смысле так ему спокойней. Одно дело — направить ракету в абстрактную точку земного шара, совсем другое — обрушить смертоносный заряд на город, чье название тебе известно.

Я задаю следующий вопрос:

— Положим, все ракеты запрограммированы. Как после этого осуществляется их запуск? Подлодка должна всплыть на поверхность?

— Да нет, только приблизиться к ней.

— На сколько метров?

— Это секрет, — усмехается Сент-Эньян.

— И не первый секрет, который от меня скрывают, — говорю я. — Итак, вы запускаете ракеты из-под воды. Как это происходит?

— Вы заметили на палубе, позади мостика, двойной ряд круглых люков? Всего их шестнадцать.

— Не заметил. Я слишком торопился, опаздывал.

— Ну так вот, люки эти открываются.

— Все разом?

— Один за другим.

— А как они открываются?

На губах Сент-Эньяна снова проскальзывает усмешка.

— Автоматически. Всем этим ведает вычислительная машина.

— Ну, хорошо, — говорю я, слегка задетый снисходительным тоном собеседника. — Люк открывается, вода заливает шахту, выводит из строя ракету и, как сказал Жан Жироду, «Троянская война не состоится».

— Увы, — возражает Сент-Эньян, — она состоится. Под крышей люка находится резиновая мембрана, которая не позволяет воде проникать в шахту. А затем ракета вырывается на поверхность.

— Каким образом?

— С помощью сжатого воздуха.

— Что за допотопная техника! — восклицаю я. — Паровая машина вращает гребной винт, сжатый воздух выталкивает ракету! Совсем как в духовых ружьях, которыми мы тешились в детстве!

— Техника та же, только помощней, — уточняет Сент-Эньян. — Во много раз мощней: ведь ракета весит восемнадцать тонн. И, несмотря на этот солидный вес, она поднимается из шахты, прорывает мембрану и, окруженная воздушной оболочкой, оказывается на поверхности.

— Как это так — окруженная воздушной оболочкой? Вы хотите сказать, что она не соприкасается с водой?

— Это было бы недопустимо.

— Хорошо, — говорю я, — она оказывается на поверхности. А потом?

— А потом она задействует собственный двигатель. Точнее говоря, двигатель первой ступени. Это ведь двуступенчатая ракета. В конечном счете ее боеголовка должна выйти на траекторию, которая позволит ей достичь земной поверхности в той точке, где находится заданная цель.

Сказано безупречно и математически точно: покрыв три тысячи километров, ракета М-20 «достигает земной поверхности в той точке, где находится заданная цель». Я нисколько не иронизирую. Я — твердый сторонник политики устрашения. Я понимаю ее необходимость. Я принимаю весь сопряженный с нею риск. Но от этой фразы спина у меня холодеет. Я думаю о ракете противника, которая в это же самое время «достигает земной поверхности» в той точке, где находятся мои близкие.

— Я задал бы вам еще один вопросик, да боюсь, что вконец надоем.

— Задавайте, чего уж там! Вы мне нисколько не надоели. Да и с завтраком я еще не покончил.

— Ну так вот: чем вы заняты во время рейда, если никакого запуска ракет не происходит?

Сент-Эньян смеется:

— Вот здесь никакого секрета нет. Вы видели ракетный отсек? Какой он огромный, какой сложный! И все это хозяйство необходимо держать в порядке. Контролировать. Проверять. Кроме меня и старшего комендора этим занята уйма народа. По девять человек на каждую шахту и по шесть — на каждую ракету.

— Судя по всему, вы довольны своим положением?

— Разумеется. Дело в том, что на суше я занимался куда более скучными вещами. А поступив на ПЛАРБ, понял, что ремесло подводника и есть мое истинное призвание. Мне кажется, что здесь я занимаюсь чем-то значительным, нужным, важным.

— А не приходит ли вам в голову мысль, что в один прекрасный день вы все-таки получите приказ выстрелить?

Пауза. Потом Сент-Эньян бесстрастно произносит:

— Я предпочитаю не думать об этом.

Выдержав еще одну паузу, я говорю:

— Я понимаю, вы любите свое ремесло, трудитесь сознательно, не за страх, а за совесть, с подъемом. И все же это парадокс: днем и ночью вы следите за своими шахтами и ракетами, пылинке не даете на них сесть, поддерживаете в состоянии полной боевой готовности, а в глубине души надеетесь, что стрелять вам никогда не придется.

Едва я заканчиваю фразу, как Сент-Эньян поспешно восклицает:

— Конечно! Ну конечно же!

Впервые за нашу беседу я слышу в его голосе нотки раздражения.

Глава VII

В это воскресенье за праздничным ужином разговор заходит о статистике. И тут мы узнаем, что средний возраст членов экипажа — включая офицеров, старшин и матросов — составляет двадцать семь лет.

— Есть и другие интересные цифры, — говорит Форже, оглаживая свою лысину. — Ну, скажем, среднесуточный расход воды у нас на подлодке составляет десять тонн, а бывает и тринадцать.

— Откуда же такая разница? — спрашивает старпом.

— Перерасход наблюдается накануне тех дней, когда Алькье идет инспектировать какой-нибудь отсек…

Все хохочут.

— Скажите мне, Форже, — вступает в разговор Каллонек, — известно ли вам, сколько тонн продовольствия грузят на ПЛАРБ перед отплытием?

— Откуда мне знать?

— А вот я знаю, — вмешивается старпом. — Тридцать две тонны.

— Тридцать две тонны на сто тридцать человек, — говорю я, — это не так уж много. А что будет, если выйдет из строя реактор?

— Реактор никогда еще из строя не выходил, — с возмущением вскидывает голову Миремон.

— Я отвечу на ваш вопрос, господин эскулап, — вмешивается Верделе. — Кроме продовольствия на семьдесят дней — такова наибольшая продолжительность похода — подлодка имеет аварийный запас в консервах на две недели. А кроме того, на самый крайний случай предусмотрен еще сверхаварийный запас на каждого: банка тунца, морские сухари, склянка со спиртом, таблетки для опреснения воды, плитка шоколада…

— Для Моссе предусмотрены две плитки, — вставляет Анжель.

— И пять-шесть листиков туалетной бумаги, — заключает Верделе.

— А когда мы съедим эти припасы, — говорит Каллонек, — нас съедят рыбы.

— Скажу вам в утешение, — серьезным тоном провозглашает Моссе, — что благодаря опеке штабистов мы по крайней мере умрем с чистыми задами.

Гомерический хохот. Капитан обращается к стюарду:

— Чего вы ждете, Вильгельм? Пора подавать десерт.

— Жду, когда прекратится смех, — отвечает Вильгельм. — А то десерт недолго расплескать: он жидкий.