Фигль-Мигль - Ты так любишь эти фильмы

— Давай, парень. Либо ты покупаешь и уходишь, либо ты уходишь просто так. Ключевое слово — «уходи», ясно?

— Спасибо, что не «убирайся».

— Шевелись.

Шанс стремился к нулю так усердно, что достиг его. Вопреки математике. В которой стремящееся к нулю стремится всегда. Хотя, кажется, я перепутал ноль с бесконечностью.

— Зря вы так, дядя. — Он был мой ровесник, но действительно натуральный дядя и член общества. Успевший даже выполнить демографический долг — вон кольцо на пальце. У таких жёны и дети заводятся синхронно.

— ШЕВЕЛИСЬ.

— Да шевелюсь, шевелюсь. — Меня так и подмывало спросить. К нулю он стремится или к бесконечности. Но про алгоритмы я хорошо помнил. Что процесс применения правил к исходным данным у них вполне однозначен. Как и сами правила.

Я вышел на улицу, надел очки, посмотрел на небо, снял очки. Старине Земеле не приходится выкручиваться: пасмурная погода, вечер, ночь — он стоит в своём уголку, и никто не вяжется к чёрным стекляшкам. А на мне они, как клеймо Каина. Благодаря поганым книжонкам и журнальчикам теперь все знают, что. В отсутствие солнца тёмные очки носят Не Просто Так. Вечером в очках идёшь до первого голодного мента. Но без очков чувствуешь себя голым.

Вот, кстати, разница между пьяным и вмазанным: пьяный думает, что никто не видит, что он пьяный, — тогда как все это прекрасно видят; а торчок думает, что все видят, что он вмазался, — хотя этого не видит никто.

Размышляя, я пошагал себе. Навстречу шла компания семинаристов. Ну, наверное, это были семинаристы, молодые и в чёрных таких щегольских рясах. Или как назвать. (Я знаю слово «епитрахиль», но вряд ли оно сюда катит.) Они улыбались и переговаривались, семинарский шик во всей красе: пушистые волосы, золотые перстни, недешёвый запах туалетной воды. Семинаристы всегда сильно душатся. Возможно, мне попадаются одни и те же, но я. Привык думать «семинарский шик» обо всех скопом. Как, например, думают и говорят «университетский снобизм». Думать посредством клише по-настоящему удобно. Быстро, логично, общеприемлемо. И нельзя сказать, что велик риск промахнуться.

Зачем-то разворачиваюсь и иду следом. Меня обуревает жажда деятельности. Находись я сейчас дома, кинулся бы делать ремонт и через двое суток закончил. Окажись под рукой митинг — принял бы посильное участие в мордобое. Горы готов свернуть. И шею тоже. Чья это одухотворённая морда в мимолетящей витрине? Чьи это козырные ботинищи? Я внимательно посмотрел. Сперва на отражение ботинок, потом — собственно на ботинки. Один мой знакомый (надо узнать, не подох ли) верил в то, что отражение, в отличие от объекта, не перестаёт существовать. Человека, вкупе с его обувью, давно нет на свете, а оно блуждает. В глубине всех зеркал, мимо которых тот когда-либо проходил. Парня не оторвать было. Так он прилипал ко всякому древнему зеркалу — может, прадедушку своего искал, или Пушкина. Там же до дури этих отражений, если он прав, и не каждое выманишь. На дудочку, свист или волшебное слово.

И семинаристы куда-то делись.

Какой-то молодой глупый пудель, привязанный у булочной, плакал и кричал: «На помощь!» Я хотел подойти и объяснить, что хозяева как вошли в лабаз, так и выйдут, а питающихся пуделями бомжей Боженька сегодня пронесёт мимо — да и не жрут они таких мелких, а если всё же жрут, то не средь бела дня. Но Принцесса потащила меня прочь. Не дёргай ты поводок, дура! Куда опаздываешь? Прямо, всё прямо, как вороны летают… Брррр. Путь Дао — это путь кругами и зигзагами: туда отбежал, здесь понюхал; идёшь, куда случай повёл, а вечером всё равно обнаруживаешь себя на родном диване, но умудрённого, и в сон клонит. Не понимаю, что значит «опоздать» и возможно ли такое вообще. Можно прийти куда-то не туда, но если уж пришёл куда собирался, то ведь пришёл? Находишься в том самом месте, которое значилось в твоём плане. Оно не изменилось. Как бы оно могло измениться, сгореть разве? Ну и зачем в пожар лезть?

После злополучной поездки на дачу Принцесса день ходила злая, а на второй позвонила по телефону, который дал ей Антон, — и хотя разговаривала самым ледяным университетским тоном, о чём-то договорилась. И вот, теперь несёмся. По улице — неслись, через парк — неслись, в развозку — влетели. Не успел моргнуть — стоим на лестнице. Лестниц таких я ещё не видел, разве что в Институте культуры. У нас подъезд приличный, у нашей мамы — очень приличный, но здесь я начал постигать, что такое «парадная». Всё мраморно! Блещет! Широко так, что перил не видать! Мы с Принцессой глянули друг на друга, и я сделал хвостом «гм». Принцесса только нос повыше задрала.

Дверь открыл высокий мужик в чёрном. Глаза у него были широко поставленные и откровенно жёлтые. Подбородок тяжёлый. На подбородке шрам. Тать не тать, да на ту же стать.

«На черта ему библиотека», — подумали мы.

— Прошу.

В этих хоромах можно было потеряться. Не заплутать или заблудиться — чего уж, места и воздуха много, мебели мало, — а почувствовать себя Потерянным. Вот в лесу, например, в лесу столько всех и всего, что и заблудившись, не почувствуешь себя одиноким. А здесь даже не знаю, как: будто в нехолодном снегу. И лежит этот снег во все стороны, без следов и движения, и все запахи умерли, кроме хозяйского одеколона.

И вот, дошли наконец куда-то, разместились. Принцесса подумала и устроила меня рядом с собой. Я сидел смирненько. Поцарапаешь такому кожаный диван — так и самого на новую обивку употребят.

— Вероятно, имеет смысл внести уточнения, — говорит Принцесса. — Вам нужен просто первый ряд всемирной литературы, или полная библиотека по какому-то периоду, или что-то узкоспециальное?

Тать сидит напротив нас, тоже на кожаном диване, но так далеко, что чую я его лучше, чем вижу. Вроде как разглядывает нас и ухмыляется. Ноги вытянул, ботинки сияют. Как это он по собственной квартире в ботинках ходит?

— Алексей Степанович?

— Называй меня Лёха.

— Не тычьте мне, пэтэушник!

Ой, подумал я. Ой. Ой.

— Откуда я узнаю, что мне нужно, пока этого не увижу? Собирай с нуля, как для себя. По ходу разберёмся.

Принцесса делает глубокий вдох. (Мама всегда учила нас делать Глубокий Вдох, если что не так. Правда, ещё она учила считать после Вдоха до десяти и всё это время улыбаться. Но это несущественные детали.)

— Ювелирка — дело трудоёмкое. Шлифуют те камни, в ценности которых уверены, понимаете?

— Понимаю. Ты ещё не решила, алмаз я или булыжник.

— Не тычьте мне!

— Это проще, чем ты думаешь.

Удивительно мягкий у татя голос: неторопливый, ленивый. Ненаигранно спокойный. Не такой, как бывает у Принцессы, когда та силится самоё себя утихомирить.

— Хорошо, зайдём по-другому, — говорит Принцесса сквозь зубы. — Сколько места вы отвели под книги?

— Сейчас покажу.

Мы идём вдаль, чтобы наконец оказаться в пустом, если не считать пустых книжных полок, зале. Наособицу стоял старинный книжный шкаф, а в шкафу — эти переплётики я узнал, получил однажды таким по заднице. Брокгауз это был, вот кто.

— А-га, — говорит Принцесса. — Прекрасно, начнём со словарей. Даль, Фасмер, Срезневский, РБС… Фразеологический… Орфоэпический… Иностранных слов… — Её глаза разгораются. — А словарь братьев Гримм не хотите? — Она благоразумно умалчивает, что в словаре братьев Гримм тридцать два тома и триста пятьдесят тысяч слов, и то издание, которым пользуется, всё проклиная, она сама, набрано готическим шрифтом. — Потом античка… Ну здесь немного, полок двадцать, если с позднейшими историками… — Принцесса (ей уже жарко от радости) снимает свитер. — Без позднейших историков никак нельзя, — добавляет она. — Хотя бы Гиббон, Моммзен, — она осекается, что-то вспомнив. — А какая у нас смета?

— Смета не ограничена. Ну-ка, покажи наколку.

На предплечье Принцессы вытутаирована надпись NOT FOR SALE. Когда наш супруг её увидел, то просто взбесился. Мама тоже взбесилась, но по-другому, из-за татуировки в принципе. Супруг, тот вник в суть и отчего-то почувствовал себя оскорблённым. Объяснять, правда, ничего не стал, но уж так смотрел… Ядовито. И с обидой.

— Нравится? — спрашивает Принцесса, подтягивая рукав.

— Ничего. А это правда?

— Я никогда не лгу.

Тать ухмыльнулся и промолчал. Когда мы, уходя, уже спускались по лестнице, он окликнул с площадки:

— Эй, Принцесса!

— Либо «эй», либо «принцесса», — говорит Принцесса не оборачиваясь. — Что-то одно.

— Начинаем послезавтра. В пятницу, тринадцатого.

Она всё-таки обернулась.

— Пятница, тринадцатое?

— Люблю этот день. Он приносит удачу.

— Что ж, — говорит Принцесса медленно, — вам понадобится.

Принцесса ещё долго кипела. «Корень, а ты заметил, как пэтэушник подстрижен? А рубашечка?»

«Чего, — подумал я, — Армани?»