Александр Рекемчук - Время летних отпусков

— Подожду, — сказала Горелова, вставая.

Сама взяла со стола свое заявление, скатала в трубочку, сунула в карман телогрейки.

— Подожду. Один месяц…

Повернулась — идти.

— Можно?..

Дверь широко распахнулась, и в кабинет стремительно вошел Глеб Горелов. Вид у него озабоченный, деловитый…

Глеб Горелов замер на пороге. В растерянности поглядел на одну, на другую… Раз пять на дню доводилось ему, как механику промысла, заходить в кабинет Светланы. И, уж конечно, он каждый день встречал то в конторе, то в поселке Анну. Но ему еще ни разу не случалось встретить обеих сразу, увидеть их вместе — Светлану и Анну.

Светлана тоже никогда не видела их вместе: Анну и Глеба.

И Анна Горелова до сих пор их вместе не видела: Глеба и Светлану.

Брюзжала и фыркала, сердясь на неподатливый металл, электросварка за окном. А здесь молчали. Потом:

— Здравствуй… — глухо и отрывисто, будто походя, бросил Анне Глеб Горелов. И отер ладонью пот с шеи. Запарился бедняга среди служебных забот.

— Здравствуй, Глеб, — ответила та.

Ответила с добродушным безразличием, с каким обычно приветствуют друг друга жители маленьких поселков, не связанные тесным знакомством. Что поделаешь? Тут, в маленьких поселках, всякий человек на виду, тут знаешь любого и каждого и тебя каждый знает. Хотя бы по встречам у водоразборной колонки… И, повстречавшись, обязательно здороваются. Жители маленьких поселков всегда отличаются большой вежливостью. Тут даже заезжему человеку, которого сроду в глаза не видели, непременно скажут на улице: «Здравствуйте…» Ну, а на шею кидаться, конечно, не станут. Это уж ни к чему.

— Здравствуй, Глеб, — ответила Анна Горелова.

Светлана с удивлением обнаружила, что не она, эта женщина, выглядит сейчас растерянной и удрученной, а он, Глеб стоял посреди комнаты ссутулившись и скользил взглядом по полу, по углам, избегая смотреть на обеих. Его тяготила эта встреча. Ему эта встреча действовала на нервы. И мешала начать деловой разговор, из-за которого он и зашел сюда.

Что же касается Анны Гореловой, то ее, кажется, непредвиденная встреча нисколько не обескуражила. Никакого смущения она не обнаруживала. И уходить не торопилась. Скрестив руки на rpуди, смотрела она на Глеба дружелюбно и безразлично… Нет, даже не безразлично, а — будто жалеючи. Свысока: с доступной при ее небольшом росте высоты…

«Что же все-таки произошло между ними?» — снова подумала Светлана.

Да, он рассказывал ей. Рассказывал путано, расплывчато, нехотя: «Тяжелый характер… Не сошлись характерами…»

А житейская мудрость гласила: «О таких делах всего не рассказывают. Всё — только они двое знают. И больше никто».

— Как там… дети? — небрежно осведомился Глеб.

— Ничего. Живут. Вот Светлана Ивановна обещает Генку в детский сад пристроить… Спасибо ей.

«Это она всерьез? Или — издевка?»

Впрочем, так или иначе, а Светлане надоело это представление. Она не обязана ни участвовать в нем, ни наблюдать. Здесь в конце концов служебный кабинет руководителя промысла. И сейчас — рабочее время.

Светлана нетерпеливо взглянула на часы.

Глеб Горелов заметил это движение и тоже с видом озабоченным посмотрел на часы.

— Я к вам насчет дожимной станции…

«К вам…» — одобрила Светлана.

Только Анна Горелова на часы смотреть не стала. Она вдруг шагнула к Глебу и подняла руку…

Голова его инстинктивно откинулась, отпрянула.

А Горелова отогнула замызганный, смятый и потный воротник его рубашки, поморщилась:

— Занеси, что ли… Постираю.

Усмехнулась:

— Все равно — делать нечего. В отпуск иду.

Когда она выходила из кабинета, Светлана ждала напряженно: не хлопнет ли дверью так, что окна — вдребезги? Но дверь притворила плотно и мягко.

— Я к вам насчет дожимной станции… — повторил Глеб.

«К вам?» — удивилась Светлана.

— С дожимной станцией дела плохи, — сухо сообщила она. — Трест отказал в деньгах. Будем, как говорится, изыскивать внутренние резервы — выворачивать карманы. Только много ли в них найдем? Инихов уже злорадствует…

— Найдем! — перебил ее Глеб. — У такого жмота, как товарищ Брызгалов, всегда что-нибудь в карманах заваляется. Или — за подкладкой.

Он понемногу оправлялся от только что пережитой встречи. В глазах уже появились веселые искорки. Судя по всему, Глеб Горелов пришел не с пустыми руками.

— Я сейчас был на техскладе. Смотрю, в углу — две железины. Из-под пыли не разберешь — то ли трубы, то ли еще что… Спрашиваю завскладом, а он говорит: «Это центробежные электропогружные насосы. Новые. Только никому про них говорить не велено — товарищ Николай Филиппович Брызгалов категорически не велел…» — А привезли их откуда? — «Не знаю, говорит. Может быть, с центрального склада выписали, а может быть, и так… без выписки».

Светлана недоуменно пожала плечами:

— Зачем же понадобились эти насосы, если они до сих пор валяются в пыли?

— В том-то и дело, что незачем! — еще больше развеселился Глеб. — Ведь электропогружные насосы для нашей Унь-Яги не годятся. Их применяют только для самых богатых, высокодебитных скважин. Это же не насосы, а страшная сила!.. Джегорцы за них все бы отдали, штаны бы с себя сняли: третий год не могут добиться — остродефицитное оборудование. А у Брызгалова они в заначке валяются — для коллекции.

Глеб, расхохотавшись, повалился на диван.

— Не вижу ничего смешного, — нахмурилась Светлана. — Если нам эти насосы не нужны, то их следует отдать джегорцам. И мы их отдадим.

— Что-о? — тотчас же вскочил с дивана Глеб. — Как отдадим?

— Очень просто: позвоню Уляшеву, скажу: забирайте. И все. Меня больше интересует вопрос о строительстве дожимной станции…

— Да не нужно нам теперь никакой станции! Ничего нам не нужно строить! Будем закачивать воду в скважины этими самыми центробежными насосами — прямо из речки…

Он только сейчас сообразил, что Светлана еще не понимает его идеи. Его гениальной идеи!

— Погоди, я тебе сейчас все объясню… — сказал Глеб.

«Тебе…» — оттаяла Светлана.

12

Над щетинистой кромкой леса возникает точка. Она растет, разбухает. Вот она уже перестала быть точкой и делается запятой — хвостик набок. Потом становится видно, как над этой запятой суматошно вертятся тонкие лопасти… И хотя на Унь-Яге все давно привыкли к этому небесному явлению, хотя и наблюдали это явление чуть ли не каждый день, однако по-прежнему задирали головы провожали глазами и разъясняли друг другу:

— Вертолет… С Джегора.

Или же:

— На Джегор…

Он всегда летал с Джегора или на Джегор, по одной и той же невидимой тропке, что пролегла над самой Унь-Ягой. Он летал над промыслом, над поселком. То выше, то ниже. Но всегда — мимо. Как и те караваны грузовых машин, которые день и ночь шли на Джегор и с Джегора мимо Унь-Яги. Мимо шли. Мимо…

И вот произошло непостижимое.

Вертолет безмятежно и весело катился своей дорогой, но, очутившись над Унь-Ягой, вдруг запнулся, притормозил в воздухе, туда-сюда повертелся и медлительным коршуном, отвесно — стал падать на промысел.

Сперва на поселок обрушился раскатистый гром мотора, пронзительный свист лопастей. Все, кто был в это время дома, побросали свои дела и выбежали на улицу. Детвора — та просто ходила колесом от восторга. Куры, разгуливавшие по дворам, посходили с ума и, позабыв, что курицы — не птицы, стали летать, тяжело трепыхая крыльями. Псы забились в будки и рычали оттуда.

Смерч пыли взвился над Унь-Ягой. Вихрь подхватил, закружил в воздухе обрывки бумаги, щепу, всякий мусор.

Вертолет «МИ-4» сел перед самой конторой нефтепромысла. Винт замер. Из кабины вылез летчик в собачьих унтах, огляделся и деловито зашагал к ближайшей дощатой скворечне, что о двух дверцах. Неужто за тем и приземлился, сердечный?..

Но двое других, вылезших из кабины — тоже в собачьих унтах, — оглядываться не стали, а направились прямо в контору.

Одного из гостей Светлана узнала сразу, несмотря на эти собачьи унты. Да и как не узнать?.. Николай Филиппович Брызгалов — собственной персоной. Он держится еще уверенней, чем прежде, хотя и чуть позади держится он — за плечом спутника. На лице Николая Филипповича — смесь приятных и неприятных воспоминаний, легкое сожаление пополам с легким презрением. С таким видом заходят обычно в квартиру, где когда-то долго жили, но съехали, получив лучшую, а теперь в этой старой квартире живут другие…

— Привет начальству! — великодушно улыбнулся Брызгалов, пожимая Светлане руку.

A второй человек ей незнаком. Она его никогда не видела. И все же поразительно знакомым кажется это лицо: смуглое и бледное, обрамленное прямыми черными волосами, черные глаза. Человек — невысокого роста, худощавый, подвижный.