Андрей Дмитриев - Крестьянин и тинейджер

Ознакомительный фрагмент

Поднял глаза. Она сидела перед ним за его столиком и весело глядела на него. Пробормотал, не в силах скрыть смятение: «Что значит – собираю?»

«Я говорю о серии “Литературные памятники”. Твоя книга – из нее».

«Из серии? Я не заметил. Я ничего не собираю; просто купил».

«Понятно. Ты увлекаешься Суворовым».

«Каким Суворовым?»

«Александром Васильевичем Суворовым, генералиссимусом. Это – собрание его писем, судя по названию… Или название ты тоже не заметил?»

«Да, не успел заметить».

«Тебе все равно, что читать, лишь бы читать?»

«Да, все равно… То есть я мало что читаю. Я не люблю читать».

«Зачем тогда купил? Из-за обложки?»

«Нуда, из-за обложки. Наверное, из-за обложки».

«Обложка никакая».

«Да, ничего особенного».

«Особенное в ней как раз есть, а книгу эту ты купил только затем, чтобы привлечь мое внимание, ведь так?»

«Да, так».

«А если так, возьми мне кофе. За это, если хочешь, я расскажу, что есть особенного в этой обложке».

Вскочил, подался к стойке. Пока ждал кофе, все боялся, что девушка опять исчезнет. Обернулся. Она не исчезала, сидела, где сидела, и весело глядела на него. Помахала ему рукой, сняла шаль с головы, освободив прямые светлые, чуть рыжеватые волосы, встряхнула ими, и он едва не опрокинул чашку кофе.

Потом она рассказывала что-то про обложку серии «Литературные памятники». О том, как на нее пустили коленкор, оставшийся от производства старых советских паспортов – оттуда-то весь этот хмурый, тускло-бурый, будто глина на болоте, цвет обложки. Гера не знал и никогда не видел, как выглядели эти паспорта, он слушал и почти ее не слышал, он просто любовался ею, просто хотел, чтобы она рассказывала что угодно, немного шепелявя и пришлепывая мягкими губами. Все же спросил, откуда она знает про обложку и уважительно предположил, что она, наверное, историк или издатель… Нет, не историк, был ответ. И не издатель, даже не полиграфист. Но ей все интересно. Допив свой кофе, вдруг спросила: «Прочтешь Суворова – расскажешь?»

«Когда?»

«При встрече».

«А когда мы встретимся?»

«Хоть завтра».

«Завтра?» – не поверил Гера.

Дома спросил отца, не сохранил ли он свой старый советский паспорт.

«Нет, я его сдал. А мама вроде сохранила… Зачем тебе?»

Паспорт нашли. Мать поглядела на себя в паспорте, на свои детские и круглые, испуганные глаза и горько вздохнула. Гера унес этот паспорт к себе, сравнил его обложку с обложкой книги. Цвет совпал, и это Геру обрадовало. В тот вечер он не включал компьютер, пытался читать письма Суворова и ни слова в них не понял. Спать лег рано, надеясь поскорей уснуть и тем приблизить следующий день. «Завтра узнаю, как тебя зовут. Спокойной тебе ночи», – сказал он вслух и тотчас уснул.

Они встретились на следующий день. Потом Татьяна была занята; они не виделись два дня, и во второй, последний день той первой их разлуки Гера в тоске позволил себе выпить виски в баре на Солянке. Вкус виски ему понравился. На третий день они гуляли по Москве до темноты, он, как всегда, не знал, о чем ей рассказать. Он не хотел признаться в том, что он всего лишь школьник, и потому не говорил ей о своем бессрочном прогуле. Молчал и слушал ее. Она рассказывала о Москве, о каждой улице, которой они шли, причем рассказывала так, словно жила в те времена, о которых рассказывала, словно жила всегда. На Большой Бронной она коротко кивнула на безжизненные темные окна серого дома напротив желтого двухэтажного старинного особняка и, не задерживаясь возле него, сказала: «Здесь был ГУЛАГ».

Гера признался: «Я слышал о ГУЛАГЕ, но думал, что он где-то на Севере, – увидел ее быстрый взгляд и поправил себя: —Я хотел сказать: в Сибири».

Она надолго замолчала. Проходя мимо «Макдоналдса», он, лишь бы молчание прервать, заговорил о телепередаче, где говорили о варягах – что-то в той передаче его намедни возбудило, должно быть, из-за выпитого виски. В ответ Татьяна высказала все, что она думает о телевидении – так резко, зло и хмуро, как если б Гера ее чем-нибудь обидел. Он испугался. Она смягчилась и впервые его поцеловала.

Утром Гера объявил Панюкову, что хочет срочно поговорить с родителями. О своем желании услышать наконец голос Татьяны, он не сказал. Достал из горшка мобильник, сунул его вместе с зарядным устройством в карман куртки и собрался в Пытавино – помня о том, что только там работает мобильная связь.

– Зачем тебе в Пытавино? – подсказал ему Панюков, провожая на автобус. – Позвонишь из Селихнова, с игонинского телефона. Лика тебя соединит и денег не возьмет. Можно и с почты, но там долго ждать и не бесплатно…

Гера вслух не возражал, но про себя решил доехать до Пытавина: он не хотел говорить с Татьяной при посторонних. Тут Панюков вмиг поменял его планы, вручив ему сложенный вчетверо линованный листок:

– Скажи Лике, чтоб отдала электрику Рашиту, но только сразу, как появится. Тут про твою розетку и про наши с ним дела.

– Кто эта Лика? Я ведь не знаю никого, – недовольно отозвался Гера, глядя в сторону, на внезапно загудевшее шоссе, и зажмурился. Автобус приближался к остановке; в его огромном лобовом стекле пылало утреннее солнце.

– Ты ее видел, – успокоил Панюков. – Такая, с красными волосами, и не замужем… Но не задерживайся слишком, мы тут люди нервные.

Гера вошел в приемную Игонина, и глаза его ожгло горячим солнцем, бьющим в окно. Лика, склонившаяся над компьютером, обернулась; лицо ее расплылось в такой улыбке, как если бы она не улыбалась, а зевала после радостного пробуждения. Она и зевнула, не переставая улыбаться – и широко потянулась, выпрямляясь над столом.

– У вас другие волосы, – сказал ей Гера.

Волосы были зелено-желтыми.

– Да, перекрасила вчера, – тряхнула волосами Лика. – Но это не для красоты, а чтобы не скучать. Если ты к начальству, то начальства нет.

– Як вам.

– Что, правда?

– Правда.

Лика опять зевнула, улыбаясь.

– По делу или так?

– По делу.

– Жаль, – искреннее вздохнула Лика. – Ну? Я тебя слушаю.

Гера продиктовал ей свой московский номер.

К телефону подошла мать; говорила с ним испуганно, отрывисто и хрипло дышала в трубку. Сказала, что приходили двое из военкомата, с милицией; на Истре участковый даже заглядывал на дачу:

– …Мы им с отцом сказали, что ты уехал в экспедицию с друзьями, в какую, мы не знаем… Сказали, что ты путешествуешь с места на место и с тобой нет никакой связи. Они нам не поверили, что есть места, где нет никакой связи, но все равно ушли; они скоро еще придут, но ничего тут не поделаешь… Герочка, как ты там питаешься?

– Да не волнуйся ты; ем на убой, – ответил Гера чересчур уж весело, и мать насторожилась:

– У тебя все хорошо? Ты ничего от нас не скрываешь? Ты ничего не хочешь мне сказать?

…Закончив разговор, Гера передал Лике записку Панюкова для электрика и, заодно, мобильник с зарядным устройством. Попросил подзарядить. Лика нашла под столом свободную розетку. Гера подался к выходу, сказав, что погуляет, чтобы не мешать ей, пока мобильник заряжается.

– Сиди, ты мне ни капли не мешаешь, – сказала Лика жалобно, но он развел руками и вышел из конторы.

Окна почты, наполовину скрытые бегониями, фикусами и монстерами, растущими в горшках почти до потолка, выходили на теневую сторону; было прохладно, влажно и до того темно, что Гера, заполняя бланк заказа междугородного звонка, записывал на нем два телефонных номера Татьяны, домашний и мобильный, почти вслепую.

– Скоро? – спросил он сонную немолодую почтальоншу, передавая бланк.

Та ответила:

– Не знаю. Это не от меня зависит, от Пытавина; смотря какая на узле нагрузка. Ждите пока.

Она стала названивать по коммутатору в Пытавино, на телефонный узел. Гера, томимый нетерпением, мысленно начал говорить с Татьяной, не дожидаясь, пока их соединят:

«Ты ведь всегда хотела, чтобы я был предусмотрительным. Вот, оцени мою предусмотрительность. Если тебя уже нет дома – не беда, я это все предусмотрел, меня соединят с твоим мобильником. Если же ты в метро и твой мобильник ничего пока не принимает или он выключен – я действую по плану “Б”. Я просто еду до Пытавина и там звоню тебе со своего мобильника, пока не дозвонюсь…»

Он принялся ходить из угла в угол в полутьме, прислушиваясь к потрескиванию коммутатора.

– Вы бы присели, – недовольно сказала почтальонша, и он присел в углу, за низкий столик.

Взял журнальчик, раскрыл его. Подставив мятую страницу под редкие, разрозненные струйки света из окна, прочел рецепт отравы для садовых грызунов. Перевернув страницу, стал читать, как спать на холоде и во сне не замерзать. Узнал, что за тепло тела отвечает правая ноздря; дабы сберечь тепло во сне, нужно заткнуть ее подушкой, чего легко достичь, засыпая на правом боку. Или напротив: если в спальне слишком жарко, спать следует на левом боку, дабы излишки тепла могли свободно выходить из правой ноздри наружу…