Ирвин Шоу - Матрос с «Бремена» (сборник рассказов)

— Очень мило! — иронически одобрил Гольдштейн. — Неплохой провернул бизнес, можешь гордиться!

— Я имею в виду другое, — спокойно возразил Шиперс.

— Нечего нам говорить, — вступил Пеппи, — сами догадаемся. Ну-ка, твоя догадка, Ульман! Ты первый.

— Так вот, я имею в виду, чтобы и вы, ребята, согласились на пятидесятипроцентную скидку.

— Да-а, ты знаешь, как нужно действовать! — откликнулся Гольдштейн. — Прими наши комплименты.

— Шиперс! — крикнул Пеппи. — Ты самая большая гнида сезона!

— Нет, так не пойдет! Зачем зря рисковать? — Клонски облизнул новые зубы кончиком языка. — Я занял пятьдесят баксов, чтобы заплатить дантисту за зубы. Еще я должен за радиоприемник. Заберут его назад — так жена сущий ад мне устроит. Иди-ка, Шиперс, и проси других.

— Я ведь честен с вами, — стоял на своем Шиперс. — Прямо говорю — делаю беспристрастное предложение: каждый получает на каких-то пятьдесят процентов меньше, вот и все.

— «И мясник, и пекарь, и кузне-ец, — пропел Пеппи, — все влюблены в красавицу Мари-ию».

— Я говорю серьезно, ребята, и жду серьезного ответа от вас.

— Подумать только! — подхватил Пеппи. — У меня куча неоплаченных счетов, черт подери! А он ждет от нас серьезного ответа.

— Я занимаюсь бизнесом! — вспылил Шиперс. — Вот у меня действительно куча неоплаченных счетов, тот самый, черт подери!

— Чепуха! — остудил его Пеппи. — Чепуха, мистер Шиперс! По-моему, ответ вполне серьезный.

— Я пришел сюда, чтобы сказать вам: я лично выйду за ворота стадиона и буду возвращать купленные билеты всем болельщикам подряд, — если только вы не образумитесь и не пожелаете делать бизнес как положено, — пригрозил Шиперс. — Отменю игру! Мне нужно каким-то образом обезопасить себя.

Игроки переглядывались; Гольдштейн царапал пол шипами башмаков.

— Хотел вот купить себе завтра ботинки, — поделился Ульман. — Хожу по улицам чуть ли не босой.

— В общем, вам решать, ребята! — Шиперс надевал перчатки.

— А у меня сегодня свидание! — с горьким отчаянием сообщил Пеппи. — С такой красивой девушкой! Из Гринвич-виллидж. Это обойдется мне не меньше чем в шесть баксов. Шипперс, ты, я вижу, очень ловко пользуешься обстоятельствами, в которых мы все очутились.

— Кто-то получает прибыль — кто-то подсчитывает убытки. Таков закон бизнеса, ребята! — настаивал на своем Шиперс. — Мне просто необходимо подбить баланс в гроссбухах. Итак, решайте — да или нет!

— О'кей! — отозвался Гольдштейн.

— И это касается не только лично меня, — бесстрастно объяснял Шиперс. — Весь сезон вся моя бухгалтерия в дефиците.

— Очень просим тебя, Шиперс, выйди отсюда! — обратился к нему Пеппи. — Мы все очень тебе сочувствуем! Слезы и рыдания нас просто душат!

— Умные ребята, — фыркнул Шиперс, — целая сборная мудрых ребят! Не забудьте — в следующем сезоне тоже придется играть. — И бросил пронзительный взгляд на Пеппи. — Помните, игроки: американский футбол — это вроде наркотика: большой спрос на рынке. Каждый год колледжи оканчивают пять тысяч выпускников, и все они неплохо умеют блокировать нападающего, играть в защите. И я не намерен больше терпеть оскорблений от кого бы то ни было!

— От тебя просто разит — жуткая вонь! — не обращал внимания на предостережение Пеппи. — Я тоже честен с тобой. — Подошел к аптечке, вылил на руки из пузырька немного жидкой мази, растер, согревая ладони. — Боже, как же здесь холодно!

— Мне нужно еще кое-что сказать вам, ребята, — не унимался Шиперс, пытаясь завладеть всеобщим вниманием. — Я очень хочу, чтобы сегодня вы играли в открытый футбол. Действовать быстрее, энергичнее! Поноситься по полю как следует! Что-нибудь попридумывать эдакое, повыкаблучиваться… Побольше передач!

— Сегодня никто этого не выдержит, — рассудительно возразил Гольдштейн. — Очень холодно, руки у игроков задубели. К тому же на поле снег, мяч будет скользить по нему как по маслу.

— О чем ты говоришь?! — не допускающим возражений тоном подхватил Шиперс. — Публика требует больше пасов — так нужно дать их. И прошу вас, ребята: играйте серьезно и, как обычно, с полной отдачей. Не упускайте из виду: вы занимаетесь бизнесом!

— Подумать только — в такой мерзкий день я должен играть! — возмущался Пеппи, весь дрожа от холода. — А мог бы сейчас гулять по Гринвич-виллидж, попивать пивко в доме у женушки. Вот бы Краков шлепнулся на поле и свернул себе шею!

— А у меня дурное предчувствие, — объявил Клонски. — Сегодня обязательно что-то случится с моими зубами.

— Да, еще одно, — гнул свое Шиперс. — Тут вышла неувязка со шлемами. Команда любителей должна была сегодня утром играть на нашем поле в шлемах; так вот, из-за снега она не явилась. Так что придется играть без шлемов.

— Какой добряк наш милый, старый Шиперс! — съязвил Гольдштейн. — Уж он позаботится обо всем на свете.

— Ну ошибка произошла, — отбивался Шиперс, — накладка. Этого порой не избежать. Ведь многие ребята играют без шлемов.

— Многие еще и прыгают вниз головой с моста! — огрызнулся Гольдштейн.

— Ну что хорошего в этом шлеме, скажите на милость? — не сдавался Шиперс. — В самый ответственный момент, именно когда он так нужен, — слетает с головы.

— Ну что еще созрело в твоей умной головке? — издевался Гольдштейн. — Не хочешь ли, чтобы мы сыграли ввосьмером, ведь на трибунах будет так мало болельщиков?

Все игроки рассмеялись, построились в шеренгу и стали по одному выходить на поле, энергично размахивая руками — хоть бы немного согреться на ледяном ветру, задувающем с севера. Шиперс, понаблюдав за ними с минуту, вернулся в помещение и включил магнитофон.

«Вперед, только вперед, если ты вышел на поле!» — громогласно раздавалось из динамика на весь стадион, когда «Красные дьяволы» Шиперса выстраивались в линию на поле, чтобы отразить первую атаку противника. Готовились они к ней без шлемов.

Прогулка по берегу Чарлз-ривер

— Итак, Шелли! — провозгласила Гортензия. — Перси Биши Шелли. Тысяча семьсот девяносто второй — тысяча восемьсот двадцать второй. Что это за даты?

— Помню: тысяча семьсот девяносто второй — тысяча восемьсот двадцать второй, — откликнулся Роджер на противоположном краю стола, где они сидели за завтраком. — Поэт-романтик. Направление романтизма: Уильям Вордсворт, Сэмюел Тейлор Колридж, Джон Китс1, Джордж Байрон, Перси Биши Шелли.

— Совершенно верно! — похвалила Гортензия; заметила вдруг, как у него закрываются веки в полудреме, что постоянно одолевала его в последние дни, крикнула высоким голосом: — Роджер!

— Я не сплю. — Он откинул назад большую седую голову; на его розоватом профессорском лице появились запоздалые морщины. — Сегодня утром — никакой сонливости. Обсуждаемая тема: Шелли — поэт и драматург. Как видишь, я не сплю и совершенно бодр, дорогая.

— Налить еще кофе?

— Не люблю кофе, ты знаешь.

Гортензия налила еще чашку. Для утреннего кофе она приобрела громадные чашки, похожие на миски для каши. Он вытащил одну из своих старых записных книжек для лекций и медленно принялся что-то в ней читать, потирая глаза; передал ее Гортензии.

— Выпей кофе! — настаивала она.

Роджер поднял чашку обеими мягкими, старческими руками и стал пить — в какой-то особой, подчеркнуто аккуратной, деликатной, домашней манере; такая особенность была у него всегда и вот сохранилась даже в старости.

— Он был выходцем из очень порядочной и богатой семьи, — начала Гортензия.

— Скажите, какой парадокс! Подумать только — еще в тысяча семьсот девяносто втором году порядочность и богатство не мешали друг другу, как-то уживались. — Роджер фыркнул. — Ну, вот видишь, со мной все в порядке, даже откалываю профессорские шуточки; жизнерадостен и дееспособен.

Гортензия, улыбнувшись, коснулась руки мужа.

— Замечательно! Его выгнали из Кембриджа, когда он написал книгу «Необходимость существования атеизма», а его отец перестал разговаривать с ним…

— Я отлично все помню! — подхватил Роджер. — Курс английской литературы для первокурсника; обзор английской литературы. Сам читал его тридцать лет назад. Должен же я хоть что-то помнить из него, как считаешь?

— Да, дорогой, — ответила Гортензия.

— Сегодня утром все так ясно перед глазами, — отметил Роджер. — Все ясно как стекло. Может, мне становится лучше? Что скажешь, дорогая?

— Вполне возможно, — подтвердила Гортензия. — Ну а теперь, дорогой, Шелли…

— Сегодня утром нечего беспокоиться. Для этого нет абсолютно никаких причин. Я прекрасно справлюсь с лекцией в аудитории; буду держать их в ежовых рукавицах. Слава британской поэзии, джентльмены, — только подумайте: какая дивная музыка столетий! Ну, это риторика старика профессора для молодежи. — Вдруг, вздохнув, он закрыл глаза и заснул.