Мо Янь - Устал рождаться и умирать

На небольшой пристани нас встретил на своей машине Ду Лувэнь и отвёз в трёхкомнатный домик на заднем дворе городского кооператива. Под напором частного бизнеса кооператив почти разорился, персонал подался в индивидуальные предприниматели, осталась лишь пара пожилых работников присматривать за помещениями. Там, где мы поселились, раньше жил партсекретарь кооператива. Он уже вышел на пенсию и уехал в город, а вся домашняя утварь осталась.

— Вот здесь и укроетесь, — сказал Ду Лувэнь. Указывая на мешок с мукой, мешок риса, две бочки растительного масла, колбасу, консервы и прочие продукты, он добавил: — Будет что нужно, звоните мне домой. Просто так ни в коем случае не высовывайтесь, тут вотчина секретаря Пан, а эта может нагрянуть непредвиденно.

Так началась наша бесшабашная счастливая жизнь. Мы готовили еду, ели, а потом только и делали что обнимались, целовались, ласкались и сливались в любви. Хоть мне и неудобно, должен признаться вот в чём. Из дома ушли впопыхах, переодеться не во что, поэтому большую часть времени мы проводили голышом. Заниматься в таком виде любовью — нормально, но сидеть друг против друга голыми с чашками в руках и есть кашу казалось нелепо и смешно.

— Мы тут как в райском саду, — смеясь, говорил я Чуньмяо.

Мы не разлучались ни днём, ни ночью, всё смешалось — сон и явь. Однажды, когда, утомлённые любовью, мы забылись глубоким сном, Чуньмяо вдруг испуганно растолкала меня:

— Мне приснилось, что тот малыш в лодке залез ко мне, назвал мамой и стал просить грудь.

Сопротивляться чарам обольстительницы Фэнхуан твой сын был не в силах. Он помог ей осуществить задуманное наказание Чуньмяо, а твоей жене знай зубы заговаривал.

Следуя за вашими с Чуньмяо запахами, которые сплелись, как две верёвочки, я безошибочно вывел их тем же путём, что прошли и вы, на пристань в Юйтуань. Мы поднялись на лодку той же оленеокой женщины, где под навесом был привязан смуглый карапуз в красном набрюшнике. Он очень обрадовался нам, ухватил меня за хвост и потащил его в рот.

— Куда вам, школьники? — приветливо спросила хозяйка. Она стояла на корме, опираясь на весло.

— Пёсик, нам куда? — обратилась ко мне Фэнхуан.

Я повернулся вниз по течению и пару раз гавкнул.

— Вниз по течению, — прокомментировал твой сын.

— Хорошо, вниз по течению, но куда именно? — уточнила лодочница.

— Правь по течению, пёс покажет куда, — уверенно заявил он.

Усмехнувшись, она выправила лодку на стремнину, и та заскользила, как летучая рыба. Фэнхуан скинула туфли и носки, уселась на борт и свесила ноги в воду. По берегам на отмелях чередой вставал ракитник, над зарослями то и дело взлетали стаи белых цапель. Фэнхуан затянула песенку, её голос звенел серебряным колокольчиком. Губы твоего сына подрагивали, с них слетали отдельные звуки. Похоже, он тоже знал эту песню, но не пел. Потом разулыбался во весь рот и стал робко подтягивать.

В Люйдяне мы сошли на берег. Фэнхуан щедро расплатилась с лодочницей, вручив ей гораздо больше условленной суммы, и та явно всполошилась.

Мы безошибочно нашли место, где вы прятались, и постучали. Дверь открылась, на ваших лицах отразились стыд и испуг. Ты свирепо зыркнул на меня, и я сконфуженно гавкнул пару раз. Мол, извини, Лань Цзефан, ты ушёл из дома и мне больше не хозяин. Теперь твой сын мой хозяин, и я выполняю его приказы, как мне и назначено от природы.

Фэнхуан сняла крышку с небольшой жестяной банки с краской и окатила оторопевшую Чуньмяо.

— Ты шлюха из шлюх, тётушка, большие «драные туфли»![279] — бросила она ей. Потом по-командирски махнула твоему сыну. — Уходим!

Вслед ними я потрусил в здание парткома, где Фэнхуан заявилась к Ду Лувэню и приказным тоном заявила:

— Я — дочь Пан Канмэй, прошу предоставить нам машину, чтобы вернуться!

В наш заляпанный краской «райский сад» явился Ду Лувэнь.

— Мне очень неудобно, но вам лучше укрыться где-нибудь подальше, — заикаясь, проговорил он.

Он принёс чистую одежду и вручил мне конверт с тысячей юаней:

— Только не надо отказываться, это в долг.

Растерянная Чуньмяо беспомощно смотрела на меня округлившимися глазами.

— Дай мне минут десять поразмыслить. — Я предложил Ду Лувэню сигарету, присел на стул и неторопливо затянулся. Но, не докурив и до половины, встал. — В семь вечера сегодня отвези нас, пожалуйста, на железнодорожный вокзал в уезде Цзяосянь.

Мы сели в поезд Циндао — Сиань, который пришёл в Гаоми лишь полдесятого. Приникнув к грязному стеклу окна, мы смотрели на платформу, на пассажиров с тяжёлыми баулами на спине, на безмолвные лица железнодорожников. Поодаль в ярком свете фонарей на привокзальной площади громко зазывали клиентов нелегальные таксисты и продавцы съестного. Ах, Гаоми, когда ещё мы сможем достойно и честно вернуться сюда?

В Сиане мы нашли прибежище у Мо Яня, который выучился на писателя и стал журналистом местной газеты. Он предоставил нам свою ветхую комнатёнку, которую снимал в «Хэнаньской деревушке», а сам отправился спать на диване у себя в офисе. Со странной и коварной улыбочкой он вручил нам упаковку супертонких японских презервативов со словами:

— Подарок легкомысленный, но от всей души, прошу снизойти и принять!

Во время летних каникул твой сын с Фэнхуан снова велели искать ваши следы. Я привёл их на вокзал и, обратясь к поезду, идущему на запад, стал тихонько поскуливать. Мол, запах, как и эти сверкающие рельсы, тянется очень далеко, мой нюх бессилен.

ГЛАВА 51

Симэнь Хуань бесчинствует в городе. Лань Кайфан ранит палец, чтобы проверить волос

Летом тысяча девятьсот девяносто шестого года исполнилось пять лет со времени вашего побега. Слухи о том, что Мо Янь стал заведующим редакцией, а ты редактором, что Пан Чуньмяо работает кухаркой в редакционной столовой, давно уже дошли до ушей твоей жены и твоего сына, но они, похоже, окончательно забыли о вас. Твоя жена всё так же жарила хворост и по-прежнему любила есть его. Твой сын отлично успевал в школе. Пан Фэнхуан и Симэнь Хуань такими же успехами похвастать не могли, но для дочери самого высокопоставленного руководителя в уезде и сына богача, учредившего для школы «Фонд Цзиньлуна» и внёсшего пятьсот пятьдесят тысяч юаней, двери школы будут широко распахнуты, получай они хоть нули на экзаменах.

К началу учёбы в средней школе Симэнь Хуань перебрался в город. Присматривать за ним приехала и его мать, Хучжу. Они поселились у нас и привнесли в наш уединённый тихий уголок много оживления — даже, я бы сказал, слишком много.

К учёбе Симэнь Хуань был изначально не расположен, а вот натворить за эти пять лет успел столько, что и не перечесть. В первый год по приезде ещё сдерживался, а на второй уже стал грозой южного предместья. Спелся с Маленьким Горбуном Лю из северного предместья, Ваном Железная Башка из восточного и Чахлым Юем из западного, которые уже имели недобрую славу, и в полиции стал известен как один из «четвёрки маленьких злыдней». Все его проделки были характерны для его возраста, хотя многими такими вещами занимались и взрослые. По его внешнему виду и не сказать, что негодяй. Одет шикарно, все вещи известных марок, как по нему сшиты, и запах от него всегда свежий и приятный. Коротко пострижен, чисто умыт, чернеющие усики — надо же показать, что он взрослый. Выправилось даже его детское обыкновение косить глазом, как петух. С людьми он держался доброжелательно, говорил свободно, умел подольстить. С твоей женой был вежлив как ни с кем, младшей тётушкой величал, этакий нежный и любящий племянник. Поэтому она за него горой встала, когда твой сын сказал:

— Мам, прогнала бы ты Хуаньхуаня, он плохой мальчик.

— А мне кажется, он очень славный. Во всём разбирается, с людьми вести себя умеет и язык хорошо подвешен. В учёбе не блещет, да, но от природы всего не даётся. Думаю, в будущем он станет более успешен, чем ты. Ты как отец ходишь целыми днями и молчишь, будто все тебе должны.

— Мам, ты его не знаешь, он притворяется!

— Кайфан, даже если он и правда плохой и что-то натворит, у него есть отец, который поможет всё уладить — самому и заботиться не надо. К тому же мы с твоей старшей тётушкой — родные, двойняшки: я заикнуться не могу о том, чтобы выставить их. Ты уж потерпи, потерпи пару лет. Вот закончите школу, каждый пойдёт своей дорогой, и не обязательно, что он останется, даже если мы будем его уговаривать! У твоего дядюшки столько денег, что он может целый дом отгрохать, для него это пустяки. Хуаньхуань живёт у нас, чтобы мы заботились друг о друге. Это и желание твоих дедушек и бабушек.

Все соображения твоего сына разбивались о доводы, с которыми не поспоришь.

Проделки Симэнь Хуаня могли пройти мимо твоей жены, он мог одурачить свою мать, обвести вокруг пальца твоего сына, но мой-то нос не проведёшь. Да, мне тринадцать лет, нюх уже не тот, но чтобы различить запах близких людей и оставленные ими следы — хватает с лихвой. Кстати сказать, собаками в городе я больше не командую, вместо меня теперь немецкая овчарка по кличке Чёрный. В собачьем мире этого города ведущие позиции овчарок с чёрной холкой незыблемы. Теперь на собрания на площади Тяньхуа в полнолуние я прихожу редко. Был там разок, и стало неинтересно. Мы в своё время на этих собраниях пели и танцевали, пили вино и ели мясо, спаривались. А то, как ведёт себя теперешний молодняк, просто уму непостижимо. К примеру, Чёрный однажды уговорил меня принять участие в самом волнующем, таинственном и романтическом мероприятии. Тронутый его радушием, я пришёл в назначенное время. На площадь сбежались сотни собак. Никаких приветствий, никаких заигрываний, словно все незнакомы. Окружив заново установленную статую Венеры Милосской, они задрали головы, пролаяли три раза и разбежались, в том числе и председатель сообщества Чёрный. Как появились вспышкой молнии, так и умчались, словно унесённые ветром. Один миг, и я стою один на залитой лунным светом площади. Смотрю на отсвечивающую синевой Венеру и думаю: а не сон ли это? Потом мне рассказали, что это очень модная, очень крутая игра под названием «флешмоб», и играющие в неё называют себя «племенем флешмобистов». Потом они играли во что-то ещё более несусветное, но меня там уже не было. Да, увеселениям, какие проводил я, Четвёрочка, пришёл конец; наступило новое время, время потрясений и сумасбродных мечтаний. Что у собак, что у людей — почти одно и то же. Пан Канмэй тогда ещё удерживала позиции, и ходили упорные слухи, что она получит высокое назначение в центре провинции, но уже недалеко то время, когда комиссия по проверке дисциплины вызовет её для «двойного указания»,[280] прокуратура заведёт дело, и её осудят с отсрочкой приведения приговора в исполнение на два года.