Леонид Габышев - Одлян, или Воздух свободы: Сочинения

Перелезли через забор, а портфель протащили между железными прутьями.

— Зайдем в церковь, — сказал Коля, и они еле протиснулись.

В соборе тесно и жарко, будто в тюремном боксике. Немощные старушки сидели вдоль стен на цементном полу, подстелив верхнее одеяние. Лица верующих сосредоточены. Вроде никто не разговаривал, но в храме гул. Кто-то крестился на образ, шепча молитву, кто-то ставил свечу Спасителю или святому.

Верующие прикладывались к плащанице и шли за благословением по ступенькам амвона к священнику. Поцеловав его руку, просили прощения за прошедшую страстную седьмицу и благословения, чтобы с чистым сердцем поклониться Святому Христову Воскресению. Получив прощение и благословение, шли на выход через левый клирос. Хмельной кучерявый мужчина лет сорока пяти, поцеловав у священника руку и крикнув: «Да здравствует ИНАКОМЫСЛЯЩИЕ!» — стал продираться к выходу. Поблизости оказался мент и, наступая православным на ноги и толкая их, пошел за мужчиной. Коля с Сашей продирались впереди мента. Им хотелось поговорить с кучерявым. Старики и старухи обсуждали непонятное для них слово «ИКОНО-мыслящие» и спрашивали друг у друга, что оно значит?

Хмельного-кучерявого и след простыл, но менты упорно его искали.

Парни, найдя место потемнее, простояли до крестного хода.

Началось движение, и молодежь прильнула к забору. Священники несли кресты, хоругви.

Парни пристроились к верующим, и стали обходить собор против солнца. От постройки, где по воскресеньям крестили детей, к ребятам шагнул лейтенант и, выудив их из крестного хода, повел в хозяйственную постройку-ментовку.

— Садитесь, — сказал лейтенант.

Парни сели на старый, с выпирающими пружинами, диван, и мент стал читать антирелигиозную проповедь.

Достав лист бумаги, записал адрес Саши и спросил:

— В частном секторе живешь?

— В частном.

— А ты? — спросил он Колю.

— В государственном.

Лейтенант хотел записать и Колин адрес, как вдруг передумал, внимательно на него посмотрев.

— Открой портфель.

Из портфеля торчали пучки зеленого лука. Лейтенант нагнулся, раскрыл портфель шире и, заметив две головки огненной, сказал:

— Марш отсюда!

— Товарищ лейтенант! — взмолился Саша, — а можно остаться?

— На выход! — повторил лейтенант и вывел их за ограду.

Парни засмеялись.

— Пошли Пасху праздновать, — сказал Саша, и они двинули на стройку.

Рядом с собором строился девятиэтажный дом. Ребята поднялись на последний этаж и поглядели на храм с высоты птичьего полета.

— Господи, — глядя на купола, стал говорить Коля, — как Ты допустил, что безбожники оскверняют Твой дом. — Красные фуражки колыхались в ограде храма. — Давай, Саня, выпьем за нашего Спасителя!

Верующие разложили на земле куличи, яйца, булочки и батюшка кропил их святой водой. Святили на улице давно — прихожане в церковь не вмещались.

— А ты бы смог, Саня, встать рядом с бабками посвятить куличи?

— Не смог бы. А ты?

— Не смогу и я.

С улицы тянуло прохладой, и ребята отошли от окна, сели на кирпичи, допили водку, опростали портфель и рано утром вошли в ярко освященный храм. У образов сотни свечей. Собор полупустой.

Пришла первая электричка, и в храм хлынул народ. Много молодежи. На лицах любопытство. По собору ходили пары, держась за руки. Они зажигали свечи и подолгу стояли у икон.

— Давай и мы поставим? — и Коля купил с десяток свечей.

— А кому? — спросил Саша.

— В первую очередь Христу, Божьей матери и Николаю Угоднику. Он заступник воров, разбойников, авантюристов.

Иконы Спасителя и Божьей матери отыскали, а икону Николая Чудотворца найти не могли. Верующая подсказала, и они, вытащив догорающие свечи, поставили свои.

Еще зимой Петров купил литературоведу за сто рублей Библию, прочитал ее, и его увлекло христианство.

Парни медленно ходили от иконы к иконе, и Коля думал о Боге. Он готов в него уверовать, раз не мог уверовать в коммунизм. Но воспитан атеистом, и только недавно правильно научился креститься. Видя просветленные лица верующих, жалел, что нет у него такой веры. Они не верят в коммунизм, зато свято верят в Бога и готовят себя к загробной жизни. А во что ему верить?

Хотел перекреститься перед иконой Спасителя, но не смог, до жути стыдно. Неверующий Коля свято верил: коммунисты захлебнутся в народной крови. Пусть и нет Бога, но лучше верить в него, несуществующего, и быть христианином, и делать добро, чем быть коммунистом и пить кровь своего народа. Душа его стремилась к Богу.

На первомайские праздники полетел в Москву отвозить Библию.

— Как долетел? — спросил Тенин.

— Отлично. Я за Библию боялся, как бы при досмотре не забрали.

Коля нагнулся, открыл портфель и протянул завернутую в газету Библию.

— Спасибо, Николай, спасибо. Библию посмотрим потом. Сколько отдал?

— Нисколько, — соврал Коля. — Я одной бабке сантехнику в квартире заменил, и она подарила. У нее две было.

Снимая плащ, смотрел на Тенина: лицо красное, да и глаза тоже. «С похмелья, что ли?» — подумал и достал из портфеля бутылку.

— Прихватил с собой. Испробуем волгоградской?

— Не против, — Тенин улыбнулся, и они прошли на кухню.

Олег Викентьевич, достав стопки и сказав: «Командуй», ушел в комнату и вернулся с газетой.

— Для тебя сюрприз. Посмотри, я тут вновь о «Зореньке» писал и часть твоего варианта песни привел.

Коля взял «Вечернюю Москву» и под рубрикой «Занимательное литературоведение» прочитал материал Тенина «Маяковский и «Зоренька ясная». В последнем абзаце написано: «Песня «Что отуманилась зоренька ясная» популярна и в наши дни. Мне пришлось при собрании фольклора записать ряд вариантов современного исполнения. Волгоградец Н. Петров сообщил мне следующие стихи:

Ночка надвигается, фонари качаются,Филин ударил крылом.Налейте, налейте мне чару глубокуюПенистым красным вином…»

Коля, радостный — о нем уже московские газеты пишут! — поднял стопку.

— Начало у тебя есть. Рассказы неплохие, но, как я и писал, есть недостатки. Первый, о зоне, ты решил в редакцию не посылать. Правильно. К зоне вернешься потом. А второй можно в редакцию отдать. Я в нем сделал пометки, ты эти места переделай. Тебе надо русским языком заняться. Я рад; мои надежда подтвердились — в тебе есть определенные задатки писателя. Их нужно развивать. Писать и писать. Как говорил Олеша: «Ни дня без строчки». И не отчаивайся, если рассказ не опубликуют. Многие видные писатели вступали в литературу тяжело. У них не принимали рассказы, но они трудились, и в конце концов первое произведение увидело свет. Я тебе помогу. Ну, а теперь — разливай. Выпьем за твои литературные успехи.

Пропустили по второй, и разговор продолжался. Говорил Тенин, а Коля, слушая, задавал вопросы.

Скоро пустая бутылка сиротливо стояла на подоконнике.

— Так, а теперь спать. Завтра с утра едем на дачу.

Час езды, и они сходят на подмосковной станции.

— Зайдем на рынок, — сказал Тенин, и они вошли в ворота. — У тебя деньги есть?

— Есть.

— Надо купить мяса, а то на даче ничего нет, мы на ней еще не живем. Сегодня же откроем дачный сезон.

Мясник колхозного рынка знаком. Тенину и отрубил, без очереди, лучший кусок грудинки.

По пути зашли в гастроном, и Петров купил сигарет, хлеба и две бутылки огненной.

От гастронома шли по сосновому лесу.

У ветхого забора Олег Викентьевич остановился и отомкнул калитку.

За голым кустарником виднелся огромный дом. «Вот это дача!» — подумал Коля, вертя головой. Он впервые попал на подмосковную дачу и не думал, что здесь растут вековые сосны. «Сколько здесь соток? — Он оглядывался по сторонам, пока Тенин, взойдя на крыльцо, открывал дверь. — Да целый гектар!»

— Проходи, — пригласил Олег Викентьевич.

Коля опупел: перед ним простиралась огромная терраса. Если натянуть сетку — играй в волейбол. Обшитый с выступом потолок высок, и Коля засмотрелся. Кое-где в окнах сохранились витражи, сработанные дореволюционными мастерами.

— Олег Викентьевич, весь дом — ваш?

— Нет. В другой половине теща с сыном и семьей.

Тенин отомкнул дверь, и они вошли в зал. Вдоль одной стены стоял высокий старинный комод, посредине другой; чуть выступая в зал, белела обложенная старинным кафелем печь. По обе стороны печи двери. Они вели в небольшие комнаты, и Коля осмотрел их. Из зала еще одна дверь — в светелку.

— Надо бы мясо сварить, но это потом. Давай, выпьем.

Сели посредине террасы за стол, выпили и закусили хлебом с солью. За разговором бутылка таяла. Когда на дне ничего не осталось, Олег Викентьевич зашел в зал.

Петров курил и разглядывал террасу. «Куда Викентич пропал?» — подумал и вошел в зал. Тенина нет. Отворил дверь ближней комнаты. Олег Викентьевич спал на кровати, похрапывая. Вернулся на террасу. Желудок сосало. «Да ведь мясо есть», — подумал и, отрезав несколько кусочков, нашел на улице проволоку, нанизал мясо и стал жарить на газовой плите. Оно трещало и капал жир.