Карлос Сафон - Узник Неба

Ознакомительный фрагмент

— Имя, — ответил я без запинки.

Фермин медленно кивнул. До сих пор я совершенно об этом не задумывался, но теперь вдруг понял, с какой дилеммой столкнулся мой верный друг.

— Вы помните, Даниель, о чем я рассказывал вам несколько лет назад?

Я помнил превосходно. Во время гражданской войны в результате происков инспектора Фумеро, который до того, как сделать ставку на фашистов, служил наемным мясником коммунистов, мой друг угодил в тюрьму, где едва не лишился рассудка и жизни. Чудом уцелев и вырвавшись на свободу, он решил взять чужое имя, полностью стерев свое прошлое. Побывав одной ногой в могиле, он решил стать другим человеком и позаимствовал имя, которое прочитал на старой афише, объявлявшей о корриде на арене «Монументаль». Так появился на свет Фермин Ромеро де Торрес — человек, создававший свою жизнь с чистого листа изо дня в день.

— Вот почему вы не захотели заполнить документы в викариате, — промолвил я. — Причина в том, что вы не можете воспользоваться именем Фермина Ромеро де Торреса.

Фермин подтвердил мою догадку.

— Послушайте, я уверен, что мы найдем способ сделать вам новые документы. Помните лейтенанта Паласиоса? Он уволился из полиции и теперь преподает физкультуру в колледже в Бонанова. Но порой он наведывается в наш магазин поболтать о том о сем. Однажды он обмолвился, что ныне сложился весьма обширный черный рынок документов, обслуживающий тех, кто провел годы в эмиграции и теперь желает вернуться в страну. По его словам, он лично знаком с одним печатником, владельцем мастерской неподалеку от казарм Атарасанос, у которого есть хорошие связи в полиции, и за сотню песет он выправит кому угодно любое удостоверение личности и зарегистрирует его как положено.

— Я знаю, о ком речь. Его звали Эредиа. Художник.

— Звали?

— Пару месяцев назад его тело выловили в порту. Говорят, он выпал из моторной лодки по пути к волнорезам. Со связанными за спиной руками. Фашистские шуточки.

— Вы с ним встречались?

— Были у нас кое-какие делишки.

— Следовательно, если у вас на руках документы, удостоверяющие, что вы Фермин Ромеро де Торрес…

— Эредиа оформил мне их в тридцать девятом, в самом конце войны. Тогда это было намного проще сделать. Все смешалось, творилась ужасная неразбериха, и когда люди сообразили, что корабль тонет, за два дуро вам продали бы и дворянский герб.

— Почему же в таком случае вы не можете воспользоваться собственным именем?

— Потому что Фермин Ромеро де Торрес умер в 1940 году. То были лихие времена, намного хуже нынешних, Даниель. Тот бедняга не протянул и года.

— Умер? Где? Как?

— В тюрьме, в крепости Монтжуик. В камере номер тринадцать.

Тотчас в памяти всплыла дарственная надпись, адресованная Фермину, которую сделал зловещий незнакомец на титульном листе романа «Граф Монте-Кристо»:

«Фермину Ромеро де Торрес, который восстал из мертвых и хранит ключ от будущего.

— Тогда, в тот давний вечер, я поведал вам малую часть своей истории, Даниель.

— Я думал, вы мне доверяете.

— Лично я слепо доверил бы вам свою жизнь. Дело в другом. Я рассказал вам лишь толику правды потому, что хотел уберечь вас.

— Уберечь? Меня? От чего же?

Фермин спрятал глаза, подавленно понурившись:

— От правды, Даниель… От настоящей правды.

Часть вторая

В царстве мертвых

1

Барселона, 1939 год

Новых заключенных привозили по ночам. Черные машины и грузовики трогались со двора комиссариата на виа Лаетана и ехали в тишине через весь город; их будто никто не замечал или не осмеливался замечать. Транспорт Социально-политической бригады поднимался по старой дороге, по склону горы Монтжуик. Многие потом рассказывали, что, различив силуэт крепости, который вырисовывался в вышине на фоне армадой плывших с моря черных туч, они осознавали, что не выйдут оттуда живыми.

Крепость прилепилась к скалам на самой вершине горы и словно парила в небе между морем на востоке, ковром теней, расстилавшимся на севере, и бескрайним городом мертвых на юге — древним кладбищем Монтжуик. Его миазмы поднимались по скалам и просачивались сквозь трещины в камнях, между прутьев решеток на окнах камер. Перед тем замок использовали как военный форт и плацдарм для бомбардировок города. Но вскоре после падения Барселоны (в январе) и окончательного разгрома республики (в апреле) в нем молчаливо поселилась смерть. Жители Барселоны, оказавшиеся в тенетах самой долгой ночи за всю ее историю, старались не смотреть на небо, чтобы не видеть очертаний крепостных стен на вершине горы.

Политическим заключенным по прибытии присваивали номер, и обычно он соответствовал номеру камеры, где им предстояло отныне томиться и, возможно, умереть. Для большинства «жильцов» — тюремщикам нравилось так именовать арестантов — путь в крепость становился дорогой с односторонним движением. В ночь, когда «жильца» номер тринадцать привезли в Монтжуик, дождь лил как из ведра. Струйки мутной воды, стекая по стене, оплетали тонкой сетью сосудов каменную кладку, воздух был пропитан пряным запахом сырой земли. Два офицера отвели прибывшего в комнату, где не оказалось никакой мебели, кроме железного стола и стула. С потолка свисала на шнуре электрическая лампочка, тускневшая, когда напряжение падало. Арестованный ждал около получаса, оставаясь на ногах в промокшей одежде под охраной конвоира, вооруженного винтовкой.

Наконец из коридора донеслись шаги, дверь открылась, и появился молодой человек, вряд ли достигший тридцатилетия. Он был одет в отутюженный шерстяной костюм и благоухал одеколоном. Вид этот господин имел отнюдь не бравый и совсем не походил ни на кадрового военного, ни на офицера полиции. Облик его казался располагающим благодаря мягким чертам и добродушному выражению лица. Арестант подумал, что тот отлично вжился в роль, ибо всем своим видом он изображал смирение человека, угнетенного бременем занимаемой должности и навязанной ему ролью. Но его выдавали глаза: голубые и колючие, отливавшие сталью и понаторевшие в подозрительности и алчности. Надежно спрятанная под маской подчеркнутой любезности и лощеных манер, его истинная сущность проявлялась только в остром и цепком взгляде.

За стеклами круглых очков глаза молодого человека казались больше, а набриолиненные волосы, зачесанные назад, придавали ему вид слегка жеманный и совершенно неуместный в той безрадостной обстановке, где зло витало в воздухе. Франт сел за стол и раскрыл папку, которую принес с собой. Бегло просмотрев ее содержимое, он сложил руки и, подперев подбородок кончиками пальцев, устремил на арестанта испытующий взор.

— Простите, но мне кажется, что произошло недоразумение…

Удар прикладом в живот вышиб из арестованного дух, и, скрючившись, бедняга упал на пол.

— Открывать рот, только когда господин комендант тебя спрашивает! — прикрикнул охранник.

— Встать, — дрогнувшим голосом приказал господин комендант, еще не научившийся отдавать команды по-военному четко.

Арестованный с усилием встал на ноги и наткнулся на недовольный взгляд коменданта.

— Имя?

— Фермин Ромеро де Торрес.

Арестант заглянул в холодные голубые глаза и прочитал в них презрение и безразличие.

— Что это за имя? Ты принимаешь меня за идиота? Назови свое имя, настоящее имя.

Арестованный, тщедушный и крайне изможденный человек, протянул свое удостоверение личности господину коменданту. Охранник вырвал документ у него из рук и подал на стол. Господин комендант вскользь взглянул на бумагу и с усмешкой прищелкнул языком.

— Еще один от Эредиа, — проворчал он, выбрасывая удостоверение в мусорную корзину. — Эти бумажки недействительны. Ты намерен сообщить свое имя, или нам придется взяться за тебя всерьез?

«Жилец» номер тринадцать попытался что-то произнести, но у него так сильно затряслись губы, что вместо слов получилось невнятное бормотание.

— Да не бойся ты так, мы ведь не людоеды. Что тебе наплели? Слишком много развелось краснобаев, которые самозабвенно распространяют клеветнические домыслы о нас там, в городе. Но в действительности к людям, которые идут нам навстречу, здесь относятся хорошо, не забывают о том, что они тоже испанцы. Ну-ка раздевайся.

Арестованный растерялся и замешкался. Сеньор комендант потупился, словно застопорившееся действие его утомило и только упрямство заключенного мешало ему покинуть подмостки. В следующую секунду охранник нанес пленнику новый удар прикладом, на сей раз по почкам, снова сбив его с ног.

— Ты слышал, что сказал господин комендант? Заголяйся! Мы не намерены сидеть тут всю ночь.

«Жилец» номер тринадцать с трудом сумел приподняться и так, стоя на коленях, стал снимать с себя грязную и окровавленную одежду. Как только он разделся донага, охранник ткнул его под подбородок дулом винтовки и заставил встать. Господин комендант поднял взор от крышки стола, и на лице его проскользнуло выражение отвращения, когда он увидел ожоги, покрывавшие торс, ягодицы и бедра пленника.