Айрис Мердок - Монахини и солдаты

— Хорошо. И тебе все равно, что он и Анна смылись?

— Я этому рада! Любовь делает человека жестоким. Я никогда не водила их в наши места.

— Ты молодец, хвалю. О господи, Гертруда, что-то я заважничал, веду себя как босс, ничего?

— Я не лучше, просто это любовь.

— Но я должен рассказать, как это было…

— Ты уже рассказал.

— Рассказал недостаточно. А должен рассказать обо всем. Очень хочу. Я сам не до конца разобрался.

— Прости, что была такой ужасной, я слишком поспешно приняла решение, это даже не было решение, а как будто мир обрушился, и я не могла поступить иначе…

— А потом, естественно, другие посодействовали.

— Нет, они на меня не повлияли. Ну, разве чуть-чуть. Я была так оскорблена…

— Знаю, знаю, прости меня.

— Меня понесло, и я не могла остановиться, чтобы не сойти с ума.

— Прости, я не имел в виду, что на тебя воздействовали…

— Если бы это не стало сразу всем известно, еще можно было бы передумать…

— Да, конечно, я сам жутко боюсь этой компании…

— Дело не только в этом… а в своего рода отчаянии, душевной гордости. Я должна была, так сказать, сделать что-то разрушительное, чтобы исцелиться от горя. Понимаешь?

— Пожалуй.

— И еще тот наш безумный разговор… я чувствовала, что необходимо немедленно принять решение, или я умру от боли…

— Милая, я столько думал над тем разговором, пытаясь понять, что тогда произошло.

— И я.

— Все случилось так быстро.

— Мы оба совершенно потеряли способность рассуждать здраво, как покатились с крутого склона…

— Но главное, Гертруда, то, как это случилось, и я чувствовал себя таким виноватым, что мгновенно поглупел…

— Мне следовало не горячиться, а дать тебе высказаться…

— Нет, послушай, понимаешь, было много вещей, по сути, отдельных, ну, не то чтобы отдельных, а… о черт, думаешь, я получил сотрясение?

— Не хочешь прилечь?

— Нет, я в порядке. Вообще-то я толком не знаю, как сказывается сотрясение. Я вот о чем. Думаю, главное и самое ужасное — это то, что я сразу не рассказал тебе о Дейзи.

— Тебе следовало это сделать, немедленно, в первый же момент.

— В первый момент я был слишком потрясен. Только вспомни, как это было.

— Тогда во второй.

— В том-то и дело… решил повременить.

— Было бы правильнее и легче сказать сразу.

— Теперь ты так считаешь, а выдержала бы ты правду тогда?

— Это был единственный способ!

— Я слишком испугался, что потеряю тебя, если расскажу. Чувствовал, не смогу объяснить свои отношения с Дейзи так, чтобы спасти наши с тобой, ты восприняла бы это как катастрофу.

— Ты плохо сделал, что не рассказал, надо было верить в меня, верить в нашу любовь, ведь ты видел, как сильно я любила тебя.

— Да. Я верил и в то же время не верил. Все думал: как может она любить меня? Боже! Есть разные вещи, самостоятельные, правда? Я хочу с каждой разбираться отдельно, есть столько разных вещей. Так или иначе, я не рассказал, хотел и намеревался, но все откладывал и откладывал и в конце концов пересмотрел… пересмотрел…

— Что пересмотрел?

— Мои с Дейзи отношения. Стал смотреть на них иначе. Они потеряли для меня важность. Я хотел, чтобы они скукожились, ушли в прошлое. И не хотел рассказывать тебе, пока они не станут совсем незначительными и бессмысленными.

— И теперь они незначительны и бессмысленны?

— Нет.

— Продолжай.

— Да, случилось одно, а потом другое, когда ты прогнала меня в первый раз…

— Я не прогоняла…

— Когда ты прогнала меня в первый раз, я прямиком побежал к Дейзи.

— И занимался с ней любовью?

— Как сказать… пожалуй… да…

— Мне это не нравится.

— Разумеется, но слушай. Я был так подавлен, представить не можешь, и думал, мне нужно утешение. Я просто не знал, куда идти…

— Я начинаю жалеть ее, только не хочу о ней думать. Не хочу, чтобы она вообще занимала мои мысли.

— Потом я, конечно, понял, насколько это ужасно…

— Да, ты просто убежал.

— Я не мог быть с тобой после твоих обвинений. Но наверное, надо было подождать, попробовать оправдаться и… надеяться и…

— Да…

— После я почувствовал, что оказался не на высоте, что сдался, предал это, нашу любовь, тот факт, что…

— Да, я тоже была не на высоте.

— Если бы только я оставался одиноким, если бы только не пошел тогда к Дейзи, но я пошел, вернулся к прежней… прежней… тоскливой привычке…

— Привычке?..

— Ну… в любом случае потом я нашел тебя, и это было так прекрасно…

— Мог бы и сказать мне в тот момент.

— В тот момент я решил подождать, пока мы не поженимся.

— Когда же ты рассказал бы мне?

— Не знаю. Я думал, что, если обожду, это будет легче сделать, но потом понял, что становится не легче, а труднее.

— А там тебя разоблачили.

— Да. Видишь ли… Господи, как я хочу понять, что произошло! Ведь я вернулся к Дейзи, лишь когда решил, что потерял тебя, поэтому в том состоянии я не обманывал тебя, потом я был в другом состоянии, и все в голове у меня перемешалось, и я почувствовал себя бесконечно виноватым…

— Понимаю…

— А там, когда ты неожиданно набросилась на меня из-за того, что сказал тебе Джимми Роуленд…

— Я просто услышала случайно. И была в таком замешательстве, так потрясена…

— Дело в том, что мы с Дейзи как-то болтали, мол, хорошо было бы кому-то из нас жениться на деньгах и помогать другому, но это, разумеется, была глупая шутка. А Джимми Роуленд небось подслушал…

— В том пабе.

— Да. Не могу понять, почему он поступил так по-свински… в любом случае…

— Это другая статья. Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду под отделением одного от другого.

— И я неожиданно почувствовал себя таким виноватым, еще более виноватым, чем когда ты обвиняла меня…

— Мнимая вина наложилась на настоящую…

— Да, и я не мог не вести себя так, будто ничего не совершал, и тот факт, что я никогда не упоминал о существовании Дейзи, стал невероятно важным…

— Конечно… Существование Дейзи было важным, уж это никак нельзя отрицать.

— Да. Теперь я не мог придумать никакой лжи, теперь я не мог ничего отрицать. О господи!..

— Правда наконец настигла тебя.

— Да, она настигла меня, но я не объяснил это тебе. А при отсутствии веры в тебя и нехватке характера, чтобы держаться подальше от Дейзи, это было равносильно измене…

— Возможно, было равносильно измене. Но я понимаю…

— А потом, конечно, когда я во второй раз побежал обратно к Дейзи, казалось, это все, конец. Меня будто кто подталкивал поступать так, чтобы все ужасное, что ты приписала мне, оказалось правдой. Да еще, о боже, я взял деньги из банка!..

— Это пустяк…

— Я собирался и собираюсь их возвратить…

— Ах, Тим…

— Думаю, я сделал это, чтобы уничтожить себя, отрезать себе путь назад, слишком мучительно было на что-то надеяться.

— Я никогда не верила, что ты всерьез задумал жить с Дейзи на мои деньги.

— А мне кажется, что поверила на секунду.

— Было таким ударом понять, что тебя обманывает тот, кого ты любила и кому верила безоглядно…

— Милая…

— А еще меня жгла, бесила ревность…

— Да, ты была ужасна, ты нагнала на меня такого страху, что я окончательно потерял способность соображать…

— Это внезапно разразилось над нами, как буря, и подняло столько глубинного и невозможно суетного. Я чувствовала себя страшно оскорбленной…

— Пожалуйста, не начинай заново…

— В какой-то степени мне хотелось думать, что ты предатель, чтобы облегчить боль.

— Чувствовать, что вышла за неровню, и вот как он тебя отблагодарил!

— Верно.

— Гертруда… ведь все то… в чем я виновен… не разрушило нашу любовь?

— Нет, думаю, нет. Твое возвращение… оно часть, так сказать… логики любви. В результате все стало более… не могу судить обо всем мире… дробным… Теперь мы иные, намного сложнее.

— Да, логики. Я не умел проводить различие. Пришлось научиться отделять ложь от всего остального и от другой лжи. Помнишь, я сказал, что я ненастоящий и на меня нельзя полагаться, и ты ответила, что сделаешь меня настоящим? Думаю, ты это сделала.

— Но как насчет Дейзи, Тим? Как у тебя с ней сейчас? Ты сказал, что ушел от нее.

— Ушел.

— Окончательно? Может, хочешь, чтобы она и дальше как-то присутствовала в твоей жизни? Ведь твоя жизнь так долго была связана с ней?

— Я окончательно ушел от нее и не хочу даже думать о ней.

— Это правда, это действительно так?

— Да.

— После стольких лет, прожитых вместе?

— Да. С ней покончено.

— Но может, ты еще ее любишь? Должен любить.

Цикады внезапно прекратили петь. Уже принялись стрекотать ночные сверчки. Глухо заухала hibou,[131] совсем непохоже на свою английскую родственницу.