Иван Шевцов - Любовь и ненависть

Машинист объявляет станции. На следующей Андрею выходить. В вагоне душно. Тугой горячий воздух, врывающийся через открытое окно во время движения, не очень помогает. На платформе жара. Сошло с поезда человек шесть. Андрей помнил адрес Суровцевых: Первомайская, дом 17. Надел пиджак, сошел с платформы и по асфальтированной тропинке направился вдоль тесового забора. Нужно было спросить у кого-нибудь, где та улица. Увидел пареньков лет десяти. Ребята рассказали, как пройти на Первомайскую. Она была совсем недалеко от платформы.

Дом Суровцевых стоит в глубине небольшого, но очень густого, наглухо заросшего, запущенного сада. Вдоль забора сплелись ветками вишни со спеющими плодами. Под яблонями две маленькие грядки — на одной зеленый лук, на другой — салат. Под окном скамеечка, подле нее синеет кучка ирисов. Даже не входя на крылечко, Андрей увидел на входной двери маленький номерной замок и с досадой пожалел, что не связался предварительно с местным отделением милиции. Ведь должен же где-то тут быть участковый уполномоченный.

Из соседнего дома вышла женщина и уставилась на Андрея любопытным взглядом. Видя, что тот собирается уходить, спросила:

— Вам кого надо, гражданин?

— Суровцевых.

— А их дома нет.

— Это я вижу, — с досадой в голосе сказал Андрей. — А когда они бывают?

— Вам нужна Соня, — утвердительно сказала разговорчивая соседка.

— Почему вы думаете, что именно Соня? — насторожился Андрей.

— Так вы ж Суровцеву спрашиваете. А Суровцева только Соня. Фамилия покойного отца ее. А у Серафимы Константиновны другая фамилия, второго мужа — Кошечкина. Сам Кузьма Никитич в отъезде, Серафима же на работе. А Соня, ее не угадаешь, как когда, — то тут, то в Москве. Известно — артистка.

Выяснилось, что мать Сони работает в хозяйственном магазине продавщицей, в двух километрах. До магазина никакой транспорт не шел, и Андрей, снова сняв пиджак, направился искать этот магазин.

Парило явно к дождю. На юго-западе, как на дрожжах, устрашающе набухала темная туча, а с северо-востока навстречу ей бесшумно плыли лилово-сахарные громады облаков. Душная предгрозовая тишина плотно обложила землю. Проведший в деревне детство и отрочество, Андрей любил природу. Подмосковный пейзаж напоминал ему родную Брянщину, воскрешал в памяти трогательные картины деревенского детства, когда все лишения и невзгоды нелегкой жизни восполнялись близостью природы, ее щедрой лаской и богатством впечатлений.

Хозяйственный магазин размещался в полутемном сарае. Громоздкие товары — плиты, ведра, минеральные удобрения, банки с краской, ящики с гвоздями — все это было навалено в беспорядке на полу. За прилавком стояла невысокая полная женщина и вполголоса разговаривала с сухонькой старушкой — единственной покупательницей. На приветствие Андрея она ответила холодно и равнодушно, должно быть, не увидела в нем серьезного покупателя. Так, мол, зашел человек поглазеть от нечего делать. Андрей обратился к ней по имени и отчеству, предъявил удостоверение и сказал, что хотел бы поговорить наедине по важному и неотложному делу. Удостоверение сотрудника уголовного розыска произвело на Кошечкину должное впечатление, она торопливо выпроводила говорливую покупательницу, закрыла за ней дверь магазина, освещенного теперь одним небольшим окошком, и предложила Андрею присесть на ящик с мылом, предварительно прикрыв ящик пустым мешком.

— Спасибо, Серафима Константиновна, вы не беспокойтесь, — предупредил Андрей, стал, облокотясь на прилавок. Кошечкина стояла напротив за прилавком. — Вообще-то я хотел видеть вашу дочь Соню, да вот не знаю, как с ней встретиться.

— А вы к ней на работу не заходили? — выжидательно глядя на Андрея, спросила Кошечкина.

— Это куда? Она где сейчас работает? — осведомился Андрей.

— В ансамбле «Венера». Разве не знаете? А у вас какое к ней дело? — По выражению лица Кошечкиной Андрей понял: боится сказать что-нибудь лишнее.

— Вы давно с ней виделись? — уклонился от ответа. Андрей. Ему хотелось прежде всего и как можно скорей выяснить главное, ради чего он приехал сюда.

— С Соней-то? — ненужно переспросила она, что-то соображая. — Когда же, постойте. Кузьма в пятницу уехал… Ну да, нынче четвертый день будет, как мы с Соней не виделись.

— Так долго? — чтобы только не выдать своего волнения, задал Андрей совсем не обязательный вопрос.

— А что? — Кошечкина независимо повела бровью, все еще пытаясь уловить смысл этой необычной для нее беседы.

— Ничего. Значит, у Сони в Москве есть жилье?

— Какое там есть! Ничего нет. У подруги ночует. Подруга ее тоже из ансамбля, комнатку имеет. У нее Соня и останавливается.

— А как зовут подругу? — быстро и как бы мельком спросил Андрей.

— Лиля, — уже с тревогой ответила Кошечкина.

— Фамилию и адрес этой Лили знаете?

— Нет. А зачем это вам?

— Как же так, Серафима Константиновна, дочь пропадает где-то целыми неделями, а вы даже не интересуетесь где? — с легким упреком проговорил Андрей.

— Она взрослая. Да разве за ними уследишь? — Кошечкина вздохнула, скорее деланно, для приличия. — Теперь дети больно самостоятельными стали. И родителей не очень слушаются.

— Смотря какие дети. Впрочем, и родители разные бывают. — И опять в голосе Андрея прозвучал упрек. Он откинул назад набежавшие на лоб волосы и с деловой сухостью спросил: — А из парней с кем она дружит? Жених есть?

— Не знаю. Нам она не говорила, — ответила Кошечкина. Каждый вопрос Андрея обострял в ней любопытство. — Может, и есть кто-нибудь в Москве.

— А сюда не приезжали? Никто из парней к ней сюда не приезжал? — Он смотрел на нее требовательно, этот суровый, сильный человек, и она, смутно догадываясь, что речь идет о чем-то очень важном, бледная и серьезная, покорно отвечала на его вопросы, стоя все в той же выжидательной позе.

— Сюда?.. Что-то не припомню. Хотя нет, постой, приезжал. Это когда муж последний раз в командировку уехал… Да, в тот день. Паренек, такой невидный из себя, небольшого росточка. Соню спросил. А ее дома не было. Он маленько подождал, на лавочке посидел, да и уехал, не дождавшись.

Это уже «что-то», и Андрей насторожился, спросил:

— Он что-нибудь передал для Сони?

— Ничего не передавал, — ответила она и торопливой скороговоркой добавила: — Просил только сказать, что Игорь приезжал и чтоб она, Соня, позвонила ему.

— Его зовут Игорь? — быстро переспросил Андрей.

— Игорь.

— Фамилию не назвал?

— Нет, не назвал.

— Щупленький, худощавый… В чем он был одет?

— Одет? Да я и не запомнила. Кажется, желтая тенниска на нем и брюки.

— Брюки это естественно. В одних трусах он не мог заявиться, — заметил Андрей, что-то соображая.

— И часы на руке, — прибавила Кошечкина.

— Ну а потом? Соня приезжала?

— В тот же день. Только, значит, он ушел, и она через час заявилась.

— Вы ей сказали, что приходил Игорь?

— А то как же? Сразу и сказала.

— А она что? Как отнеслась?

— А никак.

— Звонила ему?

— Кто ее знает, может, и звонила. Телефоны у нас есть и на платформе и возле почты будка стоит.

— В Москву в тот день Соня не поехала?

— А куда ехать на ночь глядя? Утром уехала… И с тех пор не приезжала. — Последние слова она произнесла вдруг упавшим голосом, точно сама лишь сейчас поняла их непростой смысл. И, поняв, испугалась, ужаснулась, спросила, бессмысленно уставившись на Андрея:

— Так с ней что? Где она сейчас? Что это за человек, тот самый Игорь? — Андрей молчал, и тревога в ее душе разрасталась, как туча. — Вы мне скажите, по какому случаю вы интересуетесь Соней? Для чего это вам?

— Когда родители не интересуются своими детьми, то ими, как правило, вынуждена интересоваться милиция. — Андрей грустно усмехнулся, выпрямился и отошел от прилавка, насупился, решая про себя, задавать ей следующий вопрос или воздержаться. А Кошечкина тем временем снова спросила, уже с большей настойчивостью:

— Так вы ответьте, товарищ, что случилось с моей дочкой? Вы не должны скрывать от матери.

— Пока что мне вам нечего сказать, Серафима Константиновна. Я должен сначала увидеться с Соней, — не очень успокоительно ответил Андрей и потом, все же решившись, спросил: — Кстати, Соня давно принимает морфий?

— Морфий? Это зачем? — Тусклые невыразительные глаза Кошечкиной удивленно округлились. Вместо ответа Андрей спросил:

— Где, говорите, здесь телефон-автомат?

— На платформе и на почте. Только на платформе часто бывает неисправный. Лучше на почте, если вам звонить нужно.

— Ну что ж, благодарю вас, Серафима Константиновна, у меня к вам больше нет вопросов, — торопливо взглянув на часы, сказал Андрей и направился к двери. Но Кошечкина не очень решительно преградила ему путь: