Акбилек - Аймаутов Жусипбек

Порывистый жужжащий ветер. Безлунье. Плотная тьма. Темные, ледяные, всклоченные облака стадом скрыли вершины гор, а на небе черная голодная курица торопливо выклевывала зернышки звезд. Вместе со звездами гасли и лучики зажегшейся было надежды. Полное то ски сердце Акбилек угасало вместе с ними. Заблестевшими глазами она все всматривалась в лицо Черноуса. Лицо его потемнело, глаза налились кровью, ноздри трепетали. Шаг его тверд, что особенно не нравится, сердечко все сжимается, и душа ушла в пятки. Углубились в чащу, а когда оказались на поляне, густо окруженной деревьями, Черноус остановился, постоял неподвижно, всматриваясь в глаза Акбилек, обнял, прижал к себе и трижды поцеловал ее в губы. Затем он отошел от нее на пять-шесть шагов, но прежде его ладони, легшие ей на плечики, жесткостью своей словно велели: «Стой так». Перехватил с плеча винтовку и направил ее на Акбилек. Она с визгом, протянувшимся в стон, кинулась прямо на ствол. Целившаяся рука Черноуса вздрогнула, и винтовка упала на землю.

— За что? Чем я провинилась? Дяденька-а-а! Что я сделала?.. — Акбилек зарыдала, с дрожью во всем теле повиснув у него на шее. — Поцелуй меня, пожалуйста… Ласково.

Черноус приподнял руки и вяло обнял ее, похлопал по спине ладонью — сжалился. И снова принялся всматриваться в ее лицо, поднял винтовку и вернулся с Акбилек в лагерь. Там он подозвал толмача и объяснился:

— Я люблю тебя, ради тебя душу погубил, не хочу, чтобы тебя кто-то любил после меня.

Акбилек оледенела до самой крохотной косточки. «Ой, Создатель! Нельзя, нельзя верить русскому! Все это время он вел себя как любящий муж, а, прощаясь, решил убить, любит… любит только себя! Черствость… черствость, что ему кровь пролить?! Сам жить хочет… но ведь и я не хочу умирать! Пожалей…» — такие мысли пронеслись в ее голове и в последний миг она нашлась:

— Не убивай меня! Позволь мне жить! Может бьпь, когда-нибудь я снова стану нужна тебе, ведь ты не знаешь? Мне приснилось, что я шла за тобой и звала тебя в город. Ты возвратишься живой и вернешься к своим… поверь мне.

«Добрые пожелания — половина успеха» — простенькая пословица, но согревает любое сердце, особенно — идущего на смерть. Черноус воспринял слова Акбилек как хороший знак и, словно принимая ее предсказания, поцеловал ее в губы.

В сумерках, приятных лишь в теплых домах у уютных ламп, русские, повинуясь гортанному приказу, вскочили в седда и гуськом потянулись из узкой горловины ущелья. Вместе с ними стала отдаляться от Акбилек и ее тень, навек перепуганная, униженная и развращенная мужскими ласками. И пока доносилась до нее дробь конских копыт, она невольно вдыхала: «А-а…» и выдыхала шепотом: «Алла…»

Акбилек одиноко бродила по оставленному лагерю русских, как приблудный щенок, но одиночество ее не тяготило. Умереть, скитаясь в безлюдных горах, ей казалось предпочтительней, чем от пули. До последнего звука удалявшихся всадников она все не верила: «Создатель, неужели Ты спас меня?» Затихло. И она, бросив им вслед горсть песка — как похоронила, с облегчением вздохнула и наконец огляделась вокруг.

Промозглая лохматая груца туч уже черным двугорбым самцом накрыла белые горные вершины, растеклась непроглядным мраком по всем склонам. Вот и приглядывавшая за ними звезда поспешила скрьпься с небес, как робкий пастух, увидевший крадущихся к его стаду лихих воров.

Хладная мгла, ау! Как в ней разглядеть черный туман, клубящийся в душе Акбилек?

Осенняя листва! Что гукаешь, кого ты, пожухлая, пытаешься убаюкать, ау?

Перепелки, ладно вам на крепких ветвях, беспечны, беззаботны, ау! Хорошо вам призывать и надеяться на отзывчивость кромешной ночи. Вам ли утолить тоску в сердце Акбилек? Иль уверены, что вам дано донести до Бога жалобный плач истерзанной белохвостым сарычом уточки, сломленным крылом тыкающейся в землю среди покосившихся пустых кошев и все еще глядящей в небо?!

Тучи, ау, отчего вам не рассеяться?!

Листья, ау, чем, шурша, разлетаться по земле, укройте лучше печальную красавицу!

Студеные ветра, не петляйте беспутно, а донесите отцу весточку о доченьке его, брошенной в гиблом провале.

О бездушные природы формы, ай! Язык ваш алтайский израненной красавице незнаком! Пропала не пожелавшая считаться с хмурыми вашими личинами и угождать вашей воле прекрасная заложница! Доверилась богу Алтая и вот пропала!..

Ночная чернь сгущалась. Акбилек ужасалась. Над ее головой пронеслось нечто, многое числом. Дрожь охватывает Акбилек. С треском что-то взлетит, заколышется в траве, зашуршит в кустах, заухает — Акбилек замирает, прикрывшись ручками, словно вот-вот схватят ее не­ведомые чудища. Приляжет — нет сна. А сидеть совсем страшно. И двинуться куда-нибудь боится, к тому же легко можно заплутать и покалечиться в темени… Но все равно из головы не идет острая мысль: уйди отсюда скорее. Но куда в .полночь? Не решится никак. Мерещатся ей родные чертоги, в них вещи казахские, посуда казахская… Рядом вроде как жилище — кош, казалось бы, уже привычный, но шагнуть она туда не в состоянии, как бы ни жутко было под мрачным небом.

Не представляя, что теперь делать, Акбилек сидела, сгорбившись, съежившись, пугливо озираясь по сторонам. Похоже, на ночь напластовалась еще одна ночь. Даже корыто, валявшееся тут перед близким кошем, не виднелось. Создатель, ай! Скоро ли заря?!

В какой-то момент показалось, что из лесу доносится завывание. Так жутко. В ближайшем распахнутом и скрючившемся ведьмой коше завозились какие-то тени. Акбилек приходилось за

аулом у отар слышать волчий вой: тот же звук. Быть не может, ай! Неужели волки?.. Что мне делать? Перестань, не решатся волки, откуда им знать, есть ли в кошах люди, и русские с ружьями такие страшные — побоятся… Или они поняли, что эти покинули лагерь? Когда эти были здесь, волки и пискнуть не смели…

Косяк двери коша тихо скрипнул. Вроде кто-то показался. Но беззвучно. У страха глаза велики, но все равно не видно ни зги. Встать бы — не получается. Завывания вновь стали слышны, все отчетливей и отчетливей. Вой все нарастал. Потрясая горы, сметал все иные звуки. Руки Акбилек сами по себе дотянулись и вытянули из-под войлока коша один из шестов. Перехватив двумя руками березовую палку длиною в сажень — переломит любой хребет, она встала за лачугу. Кому как не ей встретить волков во всеоружии, больше ведь, действительно, не­кому. Завывания вроде стали стихать. Положив свою дубит” на землю, Акбилек чуть перевела дух, но, оказалось, рано успокаиваться. Донесся всплеск воды со стороны родшпса,..

Кто это?.. Человек? Зверь?.. Все равно, кто. Акбилек, присев, снова ухватилась за шест. Затаила дыхание, замерла.

Тут и вспыхнула в черной пелене пара круглых глаз. Красные-красные, пылают огнем. Акбилек вскочила и оказалась в коше, вдавилась спиной в самый дальний краешек. А что ей оставалось делать, если палка выпала ад ее рук еще у входа в кош. Осторожно поползла, вытя-руку наружу и принялась шарить ею по земле… гладь: два огонька умножились в четыре. Если бы так! За ними вспыхнула еще пара багровых пятнышек. Шесть горящих волчьих зенок виделись Акбилек как шестьдесят. Пречерная ночь наполнилась одними горящими глазами. Они мерцали, то притухая, то вновь разгораясь, мелькали, близились…

Неужели все взаправду?.. Уже шуршит трава под ними.

Там-здесь, вот они…

Ойбай, ай! Свора волков!

Куда же мне теперь?!

Берегись, вот они колышут пологи коша, обнюхивают землю…

Ой, Создатель, ай! Неужели найдут?..

Ой, святые, ай! Один из серых нашел у потухшего очага кость и вгрызся в нее.

Представь себе только, что стало с Акбилек!..

Она дышать не смела, так и застыла.

Скоро в открытом проеме коша, скрывшем Акбилек, появилась, урча, волчья морда…

Прорезавший ночь отчаянный крик Акбилек заставил волчару отскочить в сторону, на секунды подарив надежду на спасение, но хищные глаза вновь полыхнули, пасти оскалились, урчание усилилось. Волки бросались то вперед, то крутились на месте, рокотали утробным гулом. Акбилек, понимая, что звери непременно кинутся на нее, решила опередить их, стремительно выкатилась кубарем к ним навстречу, схватила палку и с криком принялась размахивать ею по сторонам: все равно ничего не видела.