Маруся Климова - Морские рассказы

Теперь же все как с цепи сорвались — чуть ли не каждую неделю собирают собрания и выступают, глотку дерут, требуют, то денег, то прибавки довольствия, то новую буфетчицу, до того договорились, что чуть ли не личная баба каждому бойцу в рейсе необходима.

И вот, помню, в очередной раз собрались все наши чудачки в актовом зале Парахетства и стали опять все по очереди выступать. Я обычно, вообще-то, раньше никогда собраний не пропускал — ни комсомольских, ни партийных, ни профсоюзных, поэтому этой привычки утратить еще не успел, и как приличный член общества отправился по зову наших профсоюзных лидеров на это собрание.

А на этом собрании опять начали выступать наши духи и опять трындели о повышении зарплаты, и о выплате всех задолженностей. А мне все это так обрыдло, что и сказать нельзя. Вообще-то, нас учили, что не деньги в жизни главное, и что человек трудится вовсе не ради денег, а ради морального удовлетворения, ну и ради блага нашей страны, конечно. Ну я и встал, вышел на сцену и все так подробно и изложил. Не то чтобы я люблю разные красивые слова, или считаю себя лучше других, но уж очень меня эти чудачки достали своим корыстолюбием и патологической жадностью, что я просто не смог сдержаться. Когда я все это говорил, в зале стояла просто гробовая тишина, все сидели и напряженно слушали. А когда я закончил и спустился со сцены, все как заорали, некоторые даже повскакивали с мест от возмущения, отовсюду слышались разные угрозы в мой адрес, так что и мне даже стало несколько не по себе. Любой бы на моем месте испугался, особенно когда такие здоровенные костоломы, засучивая на ходу рукава, ко мне со всех сторон направились. К тому же, я не собирался вступать с ними в единоборство, устраивать, так сказать, коллективную драку, на радость нашей портовой милиции, поэтому я не стал возвращаться на свое место в зале, а быстрым шагом вышел оттуда и ушел домой. Позже мне передали, что мое выступление очень понравилось начальнику нашего Парахетства, и он на собрании меня горячо поддержал. Я, естественно, был очень этому рад.

Прошли пара месяцев. Мы должны были идти в рейс на Скандинавию. Это не так далеко, и рейс не тяжелый, поэтому я был в хорошем настроении. Правда, на судне наши чудачки как-то сквозь зубы со мной все разговаривали, я даже сразу не понял, что это с ними произошло, что это им в жопу заскочило. Я на это внимания особого не обратил и никакого значения не придал. Все шло своим чередом, мы отчалили, вышли в море, стоял полный штиль, поэтому можно было отдохнуть. Я лег в каюте на койку и почти сразу же вырубился. Проснулся я в шесть утра от какого-то неприятного ощущения, что у меня в каюте кто-то был. Я встал и осмотрел каюту — никого, только дверь открыта, но я подумал, что это я сам забыл ее закрыть, уж очень я тогда устал. Я опять лег давить и давил до восьми. В восемь я решил все же встать и сходить проверить, как там наш корап плывет, или нет. Я стал искать на тумбочке свои часы, у меня были очень хорошие и дорогие часы, «Роллекс», я заплатил за них почти полторы тысячи баксов, я очень гордился ими и всегда, когда с утра я их надевал, у меня было хорошее настроение. Но часов на тумбочке я почему-то не обнаружил, хотя совершенно точно помнил, что вечером их туда положил. Я стал везде искать, обшарил всю каюту, и на полу, и под койкой — ничего не было. Я решил, что их у меня ночью украли, когда я дверь открытой оставил, как последний лох. И я, проклиная все на свете, пошел в гальюн, отлить, и как раз, когда я расстегивал клапан, я случайно взглянул в унитаз и увидел, что там в воде плавают мои любимые часы, а я собираюсь прямо на них отливать. Я вытащил их оттуда, и увидел, что они раздавлены, очевидно, какая-то сволочь, прежде, чем бросить их в гальюн, наступила на них каблуком. Мне их было очень жалко, я просто передать не могу, как у меня испортилось настроение. Правда, потом знающие люди мне сказали, что иногда и люди темными ночами исчезают за бортом в кильватерной струе, и потом их никто найти не мог, и никто из команды ничего не видел и не слышал. Так что я задним числом даже порадовался, что дешево отделался. Очевидно, наши чудачки оказались слишком впечатлительные и так и не смогли забыть моего выступления на профсоюзном собрании, ведь они ради бабок все, что угодно, сделают, и никаких больше в жизни ценностей у них не существует.

КАССИРША

По правде говоря, я никогда не понимал, почему так бабы к морякам липнут. Ну раньше, еще куда ни шло, моряки доступ за бугор имели, бабки заколачивали, шмотки разные импортные доставали: Я когда учился в системе, то две девицы во время вечера на 23 февраля в женском туалете друг дружке чуть глаза не выцарапали, пришлось сотрудников милиции вызывать, и все из-за какого-то чудачка с третьего курса. Но теперь-то, когда наши духи зарплату месяцами не получают, а за границу все, кому не лень, ездить могут, были бы деньги: Непонятно! Лично я, когда какого-нибудь духа в тельнике на улице встречаю, то сразу на другую сторону перехожу, так, на всякий случай. Я-то эту братию хорошо знаю. Ну, а бабам этого, видно, все равно не объяснишь:

Помню, когда я плавал четвертым, в мои обязанности входила выдача зарплаты нашей команде. Я должен был работать кассиром, потому что так полагается четвертому помощнику на судне. И я, естественно, со всей ответственностью относился к этой работе, потому что деньги такое дело, которое требует очень большого внимания. Если, к примеру, я выдам бойцу лишний рубль, то потом этот рубль из моей личной зарплаты вычтут. Поэтому дни зарплаты всегда были для меня самыми напряженными. Ко мне выстраивалась очередь чудачков, а я сидел в каюте и принимал их по одному. Но перед этим я должен был отправляться в Парахетство и там в бухгалтерии получать мешок бабок у крашеных чувих, которые там сидели и этими бабками распоряжались. Я обычно на этих мочалок внимания вообще не обращал и старался говорить с ними как можно меньше, потому что у них мозгов очень мало, а если и есть, то находятся они у них между ног, а уж там их искать у меня никакого желания не возникало. Я протягивал им свои бумаги, где было все подробно указано, так что даже они все понимали и объяснять ничего было не нужно. Но на этот раз я обратил внимание, что там появилась какая-то новая бабенка, уже не первой молодости, бальзаковского, так сказать, возраста, которая стала уделять мне повышенное внимание, то есть бумаги она даже и не взяла, а сразу же стала пытаться завязать со мной занимательную беседу — как меня зовут, на каком корабле плаваю, и так далее. Короче говоря, «какого парень года, с какого парохода, и на каких морях отсасывал, моряк!» У меня же ни малейшего желания с ней беседовать не было, я устал, и хотел поскорее забрать эти чертовы бабки и отвезти их на судно, где наши бойцы уже дергали жопами в ожидании законно заработанного. Но она была настроена игриво и все заглядывала мне в глаза и пыталась подойти поближе. Тогда я так холодно отстранился и сухо ей говорю: «Гражданка, пожалуйста, выдайте мне зарплату на команду, а остальное вас вообще не касается». Тогда она, видимо, ущемилась и заявила мне, что я мог бы и пораньше прийти, потому что у них конец рабочего дня и через пятнадцать минут она имеет право уже идти, куда захочет, заниматься, как она выразилась, «своими личными делами». На что я ей вполне обоснованно ответил: «Поскольку вы имеете право заниматься своими личными делами через пятнадцать минут, то за эти пятнадцать минут, будьте любезны, выдайте мне зарплату на команду, а потом пиздуйте по холодку.» Она, естественно, еще больше обиделась и говорит мне: «Вы, молодой человек, какой-то странный, я таких, как вы, уже встречала, вас, наверное, там, на корабле, какой-нибудь приятель дожидается:» Ну, думаю, достала, сука, ладно, я тебе сейчас покажу. А она тем временем так небрежно, не спеша, открывает сейф, достает оттуда мешок с деньгами и швыряет прямо передо мной, так, что этот мешок чуть ли мне в рожу не попал. Я совсем разозлился и говорю: «Будьте любезны, разговаривайте со мной повежливей, а то я на вас напишу докладную куда следует, и вы на этом месте больше работать не будете.» Она же мне отвечает так по-хамски: «Ну и напугал, пидор вонючий!» Тогда я открываю этот мешок, достаю оттуда пачки денег и говорю: «Будьте добры, девушка, дайте мне стул, мне нужно проверить, соответствует ли эта сумма той, которую я должен получить на команду». Обычно я, вообще-то, никогда так не делал, всегда пересчитывал только пачки, потому что все деньги пересчитывать — это просто устать можно, но на сей раз она достала меня не на шутку. Я заметил, как она побледнела и говорит мне уже заискивающе: «Зачем вам пересчитывать деньги, тут и так все точно, ведь все пачки в банке сформированы, и на каждой стоит печать и точная сумма.» Но я был неумолим — сел и начал все эти пачки распечатывать, методично все пересчитывая. А она то бледнеет, то краснеет, бегает вокруг меня, и все бормочет: «Ведь у меня уже рабочий день кончился, вы что, издеваетесь надо мной, что ли?» Я же ей отвечаю: «У вас, может, рабочий день и закончился, а вот у меня он в самом разгаре. И я, как материально ответственное лицо, обязан все тщательно проверить». Вот так я и сидел и считал эти деньги, наверное часа три, не меньше. Она сперва бегала по комнате, потом уселась напротив меня и уставилась прямо мне в лицо, наверное, думала таким образом меня вывести из равновесия. Но мне было совершенно плевать на эти ухищрения — в конце концов, деньги пересчитывать моя обязанность. Когда я закончил подсчет и аккуратно сложил все деньги в мешок, а мешок уложил в свой дипломат, эта баба стала как шелковая и даже попрощалась со мной очень вежливо: «До свиданья, молодой человек, будем всегда рады вас видеть!» Я в этом и не сомневался.