Сью Таунсенд - Адриан Моул и оружие массового поражения

Ознакомительный фрагмент

Они показали мне фотографию, и мама возбужденно ткнула в то место, куда они собираются вставить французские окна. Я отговаривал их, но эти двое целиком во власти безумия. Они страдают от folie a deux,[12] как Мира Хиндли и Йен Брейди.[13]

Намерены поселиться в палатке и самолично заняться перестройкой.

– В палатке? – изумился я.

– Сегодня купили! – похвасталась мама. – Три спальных места, кухня и даже внутренний дворик с крышей на случай дождя.

– Не забудь про бесшовное основание, – напомнил отец.

– Но зимовка в палатке вас доконает, – возразил я.

Отец горделиво расправил плечи.

– Ты забываешь одну вещь, парень. Мы с твоей матерью родились в эпоху демографического взрыва. В ревущие сороковые! Мы выросли без центрального отопления, туалетной бумаги, витаминов, горячей воды в водопроводе. Мы ходили в школу четыре мили туда, четыре обратно, по снегу, в штанах, из которых давно выросли. Чтобы нас доконать, требуется нечто большее, чем какой-то сквознячок.

Спросил их, что они собираются делать с мебелью. Ответили, что избавятся от нее. Мама поинтересовалась, не хочу ли я забрать самое лучшее из обстановки в мой новый лофт. Я едва не расхохотался ей в лицо.

Позвонил Дэвиду Барвеллу – узнать, когда смогу увидеть свой договор. Ответила Анжела она передала бумаги мистеру Барвеллу, но теперь он страдает страшной аллергией на клей, которым крепят ламинат, и на работе его нет.

В 12 часов мистер Карлтон-Хейес включил переносной телевизор посмотреть передачу «Премьер-министр отвечает на вопросы». Мистер Блэр как раз разъяснял парламенту: мол, несколько минут назад он беседовал по телефону с президентом Бушем, и тот сказал, что в 3.30 пополудни будет объявлено о резолюции ООН, которая даст добро на войну с Ираком.

Мистер Карлтон-Хейес полюбопытствовал, что я думаю о Тони Блэре. Я ответил, что восхищаюсь этим человеком, поддерживаю его и безоговорочно ему доверяю.

Позвонил Маргаритке и предложил встретиться после работы. Голос ее звучал устало. Бедняжка глаз не сомкнула всю прошлую ночь из-за треска фейерверков – «чудовищный грохот!». Маргаритка считает, что нам, как цивилизованной стране, пора запретить варварские забавы с огнем.

Я не стал говорить, что ночью бенгальским огнем выводил ее имя в непроглядной тьме.

Опять позвонил адвокату. Анжела пожаловалась, что в офисе царит хаос. Пол раскурочен, ламинатные доски вырваны с мясом. Я строго напомнил, что мне необходим оформленный договор.

Побывал у Парвеза, который принимает клиентов у себя дома, в бывшей детской. Он купил в ИКЕА офисный гарнитур и вращающийся стул, обтянутый черной кожей, но одна стена все еще в обоях с Почтальоном Пэтом.

Я с удивлением обнаружил, что Парвез облачен в традиционное мусульманское одеяние. Он пояснил, что снова ходит в мечеть.

На мой взгляд, козлиная бородка ему идет – лицо кажется не таким круглым.

Парвез усадил меня и спросил, каково мое финансовое положение. Мой ежемесячный доход равен 1083,33 фунта, ответил я.

Затем он открыл длиннющую анкету и опросил меня по всем пунктам, занося ответы в ноутбук: сколько в неделю я трачу на газеты (8 фунтов), каковы текущие расходы на машину (100 фунтов в месяц), на напитки (немыслимые 15 фунтов за две чашки капуччино в день, пять дней в неделю), на Интернет (35 фунтов в месяц). Я пришел в ужас. Когда мы закончили подсчитывать, выяснилось, что мои расходы превышают доходы почти на 5000 в год.

– Помнишь, мы проходили в школе «Дэвида Копперфилда», Моули? – назидательным тоном осведомился Парвез.

Это одна из моих любимейших книг, ответил я.

– А помнишь мистера Микобера? «Ежегодный доход в двадцать фунтов минус ежегодные расходы в девятнадцать фунтов и девяносто шесть пенсов, в итоге – счастье. Ежегодный доход в двадцать фунтов минус ежегодные расходы в двадцать фунтов и шесть пенсов, в итоге – нищета», то есть визиты в Бюро консультаций для граждан, долги, банкротство и потеря жилья.

Мы уставились в ноутбук Парвеза, где цифры высвечивали горькую истину.

– Что же мне делать? – вздохнул я.

– Прежде всего, не переезжай в новую квартиру, Моули, – ответил Парвез. – Она тебе не по карману.

Я сказал, что уже слишком поздно бумаги подписаны и деньги перечислены.

– Хочешь, я дам тебе финансовую консультацию, Моули? – предложил Парвез.

– Нет, она мне не по карману, – отказался я и пошел домой.

Полный триумф мистера Блэра! Несколько недель он убеждал иностранных руководителей, что оружие массового поражения Саддама Хусейна представляет серьезную угрозу миру, и вот резолюция № 1441 принята единогласно. Даже Сирия проголосовала вместе с прочими четырнадцатью странами.

Мама попыталась вывести отца из утреннего ступора, обсудив с ним резолюцию ООН.

– 1441, это случайно не название духов, которыми пользовалась моя мать? – на мгновение оживился он.

Мама разом погрустнела:

– Нет, Джордж, они назывались 4711.

Когда отец удалился из кухни, она сказала:

– Ну почему я не замужем за кем-нибудь вроде Роя Хаттерсли! Почему мой муж такой аполитичный!

Она закурила первую за день сигарету, и мы принялись смотреть новости. Мистер Блэр был великолепен. Сурово глядя в камеру, он обратился прямо к Саддаму Хусейну: «Разоружайся, или примешь бой!» Голос его дрожал от избытка чувств.

– Такое впечатление, будто он сейчас разревется, – заметила мама и крикнула, глядя на экран – Не дрейфь, Тони!

4 пополудни

Утром в магазин зашла Маргаритка. Буквально на минутку, она торопилась в Центр кармического здоровья, чтобы сделать индийский массаж головы. Она страдает мигренями с детства. Изумился, когда узнал, что за полчаса поглаживаний по голове с нее дерут 25 фунтов. Посоветовал вместо этого купить упаковку нурофена-экстра, мне он всегда помогает. Мигрени – единственное, что нас роднит.

Маргаритка спросила, не хочу ли я пойти на концерт, который общество «Мадригал» дает в кафедральном соборе Лестера. Ее отец будет солировать. У него контратенор.

5.30 пополудни

Мистер Карлтон-Хейес ушел домой. Я сижу в магазине и жду Маргаритку. Не пойму, в какую сторону развиваются наши отношения. По-моему, нет ничего кошмарнее, чем сидеть весь пятничный вечер в холодном кафедральном соборе и слушать, как Майкл Крокус поет женским голосом.

Полночь

К собору мы с Маргариткой шли, держась за руки. На ней была красная беретка и брючный костюм цвета хаки. Я промолчал, но уж очень она походила на десантника в увольнении. Может быть, Маргаритка подсознательно готовится к войне?

Логично было предположить, что Майкл Крокус переоденется для выступления, но нет, он был все в том же мохнатом свитере с деревьями; по моим прикидкам, он не снимает его уже двадцать дней кряду. Когда я обратил на это внимание Маргаритки, она заявила, что моющие средства страшно загрязняют наши реки и водоемы.

Майкл Крокус начал концерт с «краткого изложения истории «Мадригала»«и бубнил не меньше получаса, словно не замечая, что публика ерзает и зевает. Наконец началось ужасное пение.

Нетта Крокус башней возвышалась над другими хористами. Она и голосом брала над всеми верх. От ее басовитого контральто вибрировала скамейка, на которой сидели мы с Маргариткой.

Когда музицирование наконец завершилось и слушатели смешались с исполнителями, я приличия ради поздравил мистера и миссис Крокус с выступлением.

Крокус фыркнул:

– А теперь вы, молодежь, конечно, поскачете в клуб, где лабают рок-н-ролл.

Я едва сдержал смех. От мистера Крокуса несет плесенью!

Чуть позже, в ресторане «Императорский дракон», я спросил Маргаритку, не приходила ли ей в голову мысль поселиться отдельно от родителей. Гоняя палочкой по тарелке зеленую фасоль, она пробормотала, что не собиралась задерживаться у родителей столь надолго, по идее она уже давно должна была выйти замуж.

С утра пораньше позвонила Маргаритка. Ее родители находят меня чудесным молодым человеком, радостно сообщила она. У меня не хватило духу сказать ей, что я полночи не спал, придумывая, как порвать с ней.

Смотрел, как старики и старухи маршируют мимо Кенотафа.[14] Некоторые из них еле ноги волочили; у других вообще не было ног, и они катили в инвалидных колясках. Отец спросил меня, почему я шмыгаю носом. Аллергия на маки, ответил я.

– Твой дед Артур участвовал во Второй мировой, – нравоучительным тоном произнес отец.

Я спросил, где воевал дед Артур.

– Он не любил говорить о войне, но если видел ее по телевизору или слышал «Лили Марлен», то всегда плакал, как ребенок. Твоя бабушка Моул отсылала его на задний двор, вручив чистый носовой платок, и не пускала в дом, пока он не успокоится. Да, твоя бабуля была не сахар.