На закате - Соген Хван

Хван Согён

НА ЗАКАТЕ

Перевод с корейского Марии Кузнецовой

Лекция закончилась.

Проектор погас, и изображение на экране исчезло.

Я выпил почти полбутылки воды, что стояла на кафедре, и пошел вниз между слушателями, которые загалдели и начали подниматься со своих мест. Лекция на тему «Городской дизайн и развитие исторического центра» вызывала интерес, и народу собралось достаточно. Заведующий кафедрой, возглавлявший гражданский комитет городского планирования, проводил меня к дверям. Я вышел вслед за ним из зала в вестибюль. Люди направлялись к выходу, как вдруг я увидел, что ко мне сквозь толпу пытается протиснуться какая-то девушка.

— Господин Пак!

Она выглядела просто: в джинсах и футболке, не накрашенная, распущенные волосы средней длины. Я замедлил шаг.

— Мне нужно вам кое-что передать.

Я растерянно смотрел то на молодую женщину, то на записку, которую она мне протягивала. Там были мелко записаны какие-то цифры — кажется, номер телефона, и крупными буквами — имя.

— Что это? — принимая от нее записку, спросил я.

— Это от одного человека, которого вы очень хорошо знали когда-то… Пожалуйста, позвоните по этому телефону, — нерешительно пятясь назад, проговорила она.

Прежде чем я успел спросить что-то еще, незнакомка затерялась в толпе.

Я приехал в городок Ёнсан, получив сообщение от жены Юн Пёнгу. Это мой друг детства. В Ёнсане я окончил начальную школу; Пёнгу был моим ровесником и жил по соседству. В нашем городке многие держали лавочки на центральной улице или работали в уездной администрации, некоторые — в школе; жили в традиционных домиках с черепичными крышами с просторными дворами и владели небольшими участками пахотной земли в уезде. Мой отец был секретарем в администрации, и мы жили на его скромную зарплату.

Прогремела и закончилась война, а в нашем Ёнсане, который был отгорожен от линии фронта рекой Нактонган, все осталось по-старому. Отец отслужил, вернулся живым, получил работу, и мать говорила, что не видать бы ему этой должности, если бы не медаль за подвиг в битве за какую-то высоту и если бы раньше он не зарекомендовал себя в администрации, выполняя мелкие поручения. Из всех городских парней, которые только в земле возиться умели, он единственный ходил в школу, умел читать и писать по-японски и учил иероглифику. На низеньком столе отца аккуратно лежали старые, с пожелтевшими от времени уголками книги «Шесть кодексов» и «Государственное управление». Наверное, поэтому-то он и смог потом переехать в столицу. Мы жили небогато, но каждый месяц мой отец получал зарплату от государства, и каждый год поспевал урожай на тех клочках земли, которые получила в наследство мама. Пять маленьких земельных наделов достались ей в приданое от деда.

Мы жили на окраине у подножия горы в доме с тремя комнатами, соединенными террасой. Дом Пёнгу стоял выше нашего, отделенный от него каменной оградой. Это была в прямом смысле слова лачуга с двумя комнатушками и кухней: глиняные стены венчала соломенная крыша — единственное, что со временем переделали, — крышу покрыли шифером. Хотя мы с Пёнгу дружили в детстве, я, по правде сказать, его плохо знал. Когда я окончил начальную школу, наша семья переехала в Сеул. Мы встретились снова спустя десятки лет, когда мне уже было около сорока. Это случилось в каком-то кафе в центре Сеула.

— Помнишь меня?

Я уловил в речи мужчины родной южный говор, но кто это — понять не мог. Судя по черному деловому костюму и белому воротничку — какой-то чиновник. Но стоило ему произнести свое имя, Юн Пёнгу, и напомнить о городке Ёнсан, я, будто избавившись от чар забвения, вспомнил его прозвище.

— Горелый батат? Ты?

Даже с родными по крови не о чем говорить, если с последней встречи прошло больше двадцати лет. В таких случаях обычно перекидываются парой вопросов о семьях, о том, как вообще в целом проходит жизнь, выпивают вместе по чашечке кофе, обмениваются телефонами и визитками, без особого энтузиазма договариваются как-нибудь встретиться выпить и расстаются. После этого уже не видятся никогда, созваниваются от силы пару раз, а даже если и придется пересечься — посидят в какой-нибудь унылой забегаловке и снова расходятся надолго. Большинство людей заняты своими делами, и даже родственники, если нет у них ничего общего, общаются друг с другом разве что на поминках. Но наши отношения с Юн Пёнгу обрели новое начало благодаря тому, что я работал в «Хёнсан констракшн», а он — в строительной компании в городе Ённам. Когда я вспомнил его прозвище, Горелый батат, он порывисто схватил меня за руки и, запинаясь, пробормотал: «Ты… не забыл?»

В дальнем левом углу нашего двора рос вяз в несколько обхватов, за ним была изгородь, разделявшая наши с Пёнгу дома. Каждое утро он, высовывая голову из-за забора, кричал мне: «Пошли в школу!» Его дом стоял на пригорке, там, где заканчивалась улица с жилыми постройками и начинался молодой сосновый бор. После войны крестьяне, которые арендовали землю у государства, занимали прилегающие клочки земли и строили на них хижины, складывая стены из камней и глины. Так на окраине городка появилось поселение в дюжину лачуг. Местные крестьяне выполняли небольшие административные поручения, работали малярами и плотниками, а в период сбора урожая помогали в соседних деревнях — тем и жили. Я тоже родился в одном из таких домов, а семья Пёнгу переехала сюда, кажется, когда я пошел в третий класс, точно не помню. В первый же день по приезде он сделал вид, что уже знаком со мной, и мы весь вечер гуляли на горе за домами. Помню, как добрая мама Пёнгу, накопав батата, принесла нам несколько плодов в ковше на пробу. Иногда Пёнгу приносил батат в школу на обед. Отец Пёнгу часто где-то пропадал, а когда возвращался — пил, ругался и колотил жену. Я слышал, он работал прорабом на стройке в соседнем городе.

Пёнгу запомнился мне еще и потому, что однажды мы с ним забрались на гору, чтобы запечь батат на костре, и устроили пожар. Мы увлеченно чистили плоды от горячей шкурки и глазом моргнуть не успели, как искры подожгли сухие ветки. Мы скинули одежду и носились как полоумные, пытаясь потушить ею огонь и затоптать его ногами. Но ничего не помогало — огня становилось все больше, он уже окружал нас со всех сторон. Из последних сил я понесся вниз с горы, крича, что горит лес; заслышав мои вопли, взрослые выскакивали из домов. До темноты люди со всей окрестности сражались с огнем и насилу потушили его.

Во время всей этой суматохи мы с Пёнгу прятались в зале заседаний в администрации. Это помещение использовалось по расписанию: иногда здесь проходили лекции, иногда — занятия тхэквондо. Опершись друг о друга, мы дремали в темноте. Наши родственники и соседи всю ночь бегали по лесу, пытаясь нас отыскать. Только на следующий день, придя в школу, мы узнали, как прославились. В наказание нас заставили стоять перед учительской с табличкой «Берегите лес от пожаров» в руках. Тогда-то к Пёнгу и прицепилось прозвище Горелый батат, не помню, чтобы до этого кто-то его так называл. Эта кличка очень шла Пёнгу — невысокому, пухленькому мальчугану со смуглым круглым лицом, на котором поблескивали умные глаза.

По чистой случайности так совпало, что я выучился на строителя, а Пёнгу стал представителем строительной компании, и позже мы сблизились, потому что были нужны друг другу. О том, как жила семья Пёнгу после нашего отъезда из Ёнсана, я узнал во всех подробностях в каком-то японском ресторанчике в тот же день, что мы повстречались впервые за столько лет. Каким бы горьким и трудным ни было прошлое, когда мы говорим о нем вслух, кажется, в нем нет ничего особенного. Все равно что рассказывать сегодняшней молодежи, как голодные мальчишки пили воду из колонки на школьном стадионе.

Учился Пёнгу хуже некуда, и денег, чтобы платить за обучение, у его семьи не было, так что несколько лет спустя он бросил школу и болтался какое-то время: то газеты разносил, то торговал с рук, то тяжело не по годам работал, разгружая машины. Его отец очередной раз пропал из города и не вернулся, а доброй матушке Пёнгу пришлось идти работать в закусочную. Вскоре после этого его младшая сестра уехала из дома учиться на парикмахера. Мы оба отслужили в армии. Меня забрали во время учебы в университете, поэтому я служил позже него. Пёнгу попал в инженерные войска, там научился управляться с крупной строительной техникой, и это изменило всю его жизнь. После демобилизации он сразу получил лицензию на работу и окунулся с головой в идущий полным ходом процесс модернизации сельского хозяйства.