Михаил Зощенко - Том 1. Разнотык

Почему, думаю, темно? За какое самое это темно? Что, думаю, за пустяки? Где ж это я такое?

Сел. Смотрю: сижу на досках голый, а на ноге номерок 17. А кругом не то больные свалены, не то не поймешь что, не то покойники.

До чего я сомлел, до чего испугался! Где ж это я, думаю? За какое это самое номерок-то у меня на ноге? Или, думаю, я скончался. Или, думаю, врачи обмишурились. Или, думаю, я от пива в обморок свалился, а меня за покойника приняли.

Ах, думаю, да! Ах, думаю, ну!

Хочу спичку чиркануть, осмотреться. Хлопе за карман. А кармана нету — одна нога голая. Хлопе за гимнастерку — живот голый.

Человек я, конечно, очень храбрейший, отчаянный даже, а тут, ничего не скажу, оробел. И сижу на досках голый.

Только вдруг слышу — возле двери в коридоре кто-то ногами чиркает. И после берется за ручку и открывает дверь.

Ах, чего, думаю, мне делать? Может, это сторож идет. Не испугать бы мне его. Тоже в темноте встанешь или крикнешь — помрет с перепугу. Ах, чего мне, думаю, делать?

А дверь сию минуту открылась, и входит сторож. С небольшой такой седоватой бородкой, в картузе.

Ах, чего, думаю, мне делать? И сам, чтоб не испугать напрасно гражданина, не двигаюсь и не кричу и руками не машу, а только тихонечко через губы «тс» делаю.

А сторож как услышит «тс», как завизжит собакой, как свалится на корячки собакой, как попрет к двери.

Ах, думаю, ну! Испугал человека. Теперь, думаю, безразлично.

— Стой, кричу, братишка! Не пугайся! Это я — Федя!

Выбежал я за сторожем, бегу — номерок по ноге хлопает. А сторож оглянулся назад — как припустит теку.

Бегим по коридору — народ с перепугу мухами валится. А мне хоть бы что.

Добежал я до какой-то комнаты. Свалился.

— Братцы, говорю, это я — Федя Жуков! Живой…

Положили меня на кровать, вина стали давать. А я вина не принимаю.

— Нету, говорю, будет. Не пью и в рот хмельного не беру.

Так и бросил пить.

А сторож — ничего, отдышался. И даже приходил меня смотреть. Даже мы с ним подружились и выпили по бутылочке портера.

Подшефное село «Смехача»

Какой-нибудь простодушный подписчик, наверное, думает, что у «Смехача» есть парочка подшефных деревушек или небольшой подшефный уездный городишко.

Увы, уважаемый подписчик, — нету.

И рады бы, да нету. Даже перед розничным покупателем признаться совестно, но нету. Не соврем.

Ты войди в наше пиковое положение, дорогой подписчик. Маленькую деревушку в подшефные возьмешь — неловко при нашем положении. Большую возьмешь — по карману хлопнет. Боялись мы, думали: мужички как поднапрут, как насядут — одному — штаны, другому — портки, третьему— брюки… И потекут соки-денежки… Не жалко, конечно, но нам журнал нужно делать.

Оттого и не брали подшефников, — расходов пугались. Так и жили кое-как, перебивались.

Ну, а на днях развернули мы газетку «Трудовой день». Батюшки-светы! Есть, видим, село, которое нам по карману. Село это — Безлюдовка Шабикинской волости Белгородского уезда.

Это маленькое, но симпатичное село расположено в нескольких верстах от Белгорода. Чудная природа, лес, речонка — все крайне симпатично и нам нравится. А главное, село это — неприхотливое и нетребовательное. К тому же оно недовольно своими старыми шефами — какой-то там госмельницей (бывш. Токарева). И не только недовольно, а и ругает их на чем свет стоит и называет «липовыми шефами».

Дед Трохим из этого села так и пишет, так и валяет черным по белому:

Липовый шеф… Этот шеф и пальцем не ударил, чтобы поставить столб, на котором был подвешен электрический провод, освещавший электричеством школу…

Батюшки-светы! Всего и разговору, что один столб! Братцы, дорогие безлюдовцы! «Смехач» согласен взять вас в подшефные!

Отступись, госмельница, если не можешь исполнять своего назначения.

Отступись, госмельница, честью просим.

Отдай нам Безлюдовку!

Разговоры

…Я, братишка, конечно, испужался ужасно. Остолбенел прямо-таки. А тут еще аппарат накренился набок и, гляжу, падает. Ну, думаю, погиб я… Ухватился рукой за раму и как сигану вниз…

Гляжу: лечу, мать честная. Эх, думаю, хорошо это с парашютом падать… А так-то без парашюта боязно, думаю… Лечу это я вниз и чуть не плачу — и себя-то жалко, и аппарата до черта жалко — потому, думаю, вдребезги разобьется… Вдруг хрясь об землю — упал. Ну, думаю, богородице дево радуйся, без ноги думаю…

— Ну, а аэроплан что? Вдребезги?

— Какой аэроплан?

— Ну, аппарат, что ли… С аппарата же падал?

— Зачем с аппарата. С этажа падал. Аппарат в кухне с полки свалился… Как, значит, милиция в квартиру вперлась, мы очень даже испугались. Начали самогонный аппарат на полку прятать… А он шмяк с полки. Шум, конечно, треск. А мы с перепугу к окну… И ринулись вниз… пол-ноги недочет…

…Ну, а врач, конечно, побледнел сильно. Хлоп-хлоп-с себя по карманам — нету у него часов. А часишки-то дрянь — кастрюльного золота… Хотя с цепочкой. И брелочки разные: яичко там, подковка какая-нибудь, ключик…

Ну, конечно, он закричал: караул! Часов нетути. Фельдшер ему говорит:

— Вы, может, их дома оставили?

А он говорит:

— Нету, говорит. Я, говорит, как в трамвай влезал, там еще посмотрел на часы. Опоздать боялся.

Ну, начали искать по штанам и по карманам — нету.

— Ну и что же? Вор-то, небось, спрыгнул с трамвая? Не нашли!

— Ну и что же… Нашли, конечно… Разрезали больного опять. А хирург, конечно, обрадовался: вон, говорит, они, мол, любезные… И действительно, глядим — тутотка часы. У слепой кишечки приткнулись и лежат себе… А цепочка так по желудку пущена…

…Гляжу, стоит нищий, слепенький… Сунул я ему в руку двугривенный и пошел. А нищий, гадюка, хвать меня за руку.

— Ты что, — говорит, — сукин кот… Какие деньги суешь-то? Думаешь, если я слепой, так и ничего не вижу?

И ляп мне этот самый двугривенный между глаз. «Ну — думаю, — заметил, черт слепой».

— Да уж знаете… Нынче от царской монеты нищий и тот нос воротит…

— Как царский? Не царский. Советский двугривенный. Своей работы… Мы пробу производили. На ощупь заметно ли…

…Я посмотрел. Вижу, поп стоит.

«Стой, — думаю, — стой, бродяга! Стой, поповское отродье. Счася тебе припаяю»… Размахнулся я да р-раз по попу… Ну, ребята тут закричали: «Молодец, Ванька! Правильно бьет!»

— Ну, а поп что? За что же вы его так?

— Ну, а поп, конечно, упал за черту. И за городом лежит… Партию мы и выиграли… Я в рюхи важно играю…

Легкая наука

Крестьяне Сев. — Зап. области кооперированы всего лишь на 10 %. Торговцы вербуют себе покупателей всеми мерами, в частности — широким кредитованием.

Владелец лавки «Труд-Прут» стоял за прилавком перед покупателем и говорил ему, сияя:

— К нам, гражданин хороший, ходит покупатель. Мы покупателя в руках держим. В казенной лавке, может, и дешевле и все такое прочее, а идут к нам. Отчего? А очень даже просто отчего, гражданин хороший.

Хозяин любовно похлопал себя по лбу и продолжал:

— Котелок варит… Башка работает… Скажем, теперь креди тование. Государственный магазин в долг отпущает, а мы еще ширше отпущаем. Государственный магазин велит вежливо относиться к покупателю, а мы покупателю ручку жмем. Те будут ручку жать, а мы чаем их будем потчевать. Те будут чаем, а мы кофеем. Те кофеем, а мы… мы им, чертям, сапожки будем чистить. Покупатель усмехнулся.

— Так-то так, — сказал он. — Да только это пока. Государственный магазин тоже не без башки. Научился. Наука ваша нетрудная.

— Наука легкая, — согласился хозяин, — не спорю. Легкая наука. Да только уметь надо… Скажем, крестьянин пришел — мужичок-серячок… Тут психология требуется. Мужик не любит — дескать, вот вам товар, а деньги сюда кладите. Мужичок любит, чтоб ему товар похвалили, чтоб ему пыль в глаза пустили. А кроме того, просто любит он поговорить на семейные темы — мы и потрафляем.

В лавку «Труд-Прут» вошел крестьянин. Он робко оглянулся по углам и снял шапку.

— Вот видали? — тихо сказал хозяин своему собеседнику. — Вот крестьянин пришел… Глядите, чего я с ним сделаю… Тс… Почтенье землячку…

— Это чего, — спросил крестьянин, — лавка-то казенная? Мне казенную надо…

— Лавка «Труд-Прут», — строго сказал хозяин. — Не казенная, но вроде как на паях… Для нас все равно как казенная… Садитесь на тубаретку… Покупать-то для себя пришли?

Мужик осторожно посмотрел на хозяина.

— Для себя. Ситчику мне, любезный коммерсант…

— Ситчику? — радостно воскликнул хозяин. — Есть ситчик. Светленький… В полоску, в клеточку, в амбарчик, в горошек… Сейчас…