Двор. Баян и яблоко - Анна Александровна Караваева

— А!.. Это вы!.. — обрадовался он, увидев Шмалева на нижних ступеньках лестницы, приставленной к раскидистой старой яблоне.

— Ну… как? Благодать? — весело спросил Дима.

— Что — благодать? — улыбнулся Шмалев, вытирая лицо.

— Ну… вот все это! — махнув вокруг сухощавой ручкой, пояснил Дима.

— Жалко, что скоро жарища начнется, — с той же неопределенной улыбкой сказал Шмалев.

— Какая бодрость всюду, какое единодушие! — заворковал Дима. — Там бородатый дядя радуется рвению молодежи, рядом группа женщин шутит и смеется… а здесь вы в позе победителя природы!.. Минутку!.. Останьтесь в этой позе!.. Та-ак… Еще раз… с выдержкой… великолепно!.. Спасибо! — И Дима заторопился дальше.

Шмалев проводил его прищуренным взглядом, о чем-то подумал, спрыгнул с лестницы и ходко зашагал к участку комсомольско-молодежной бригады.

— Здорово, красавицы! — весело и звучно приветствовал он девушек, выглядывая кого-то среди них.

— А… Валечка! Милая невеста, здравствуй! — с лукаво-нежной лаской протянул он.

Валя взглянула в его сторону, румянец жаркой волной залил ее лицо и шею. Руки ее разжались, и целая груда яблок рухнула из передника на землю.

— Ой… да что ты яблоки-то роняешь! — недовольно заметила Лиза. — Ведь у нас же уговор был!..

— В строгости тебя держат, Валечка! — громко пожалел Шмалев и быстро погладил ее круглое плечо. — Уж ты-то всегда такая работящая, что на тебя и по-смотреть-то строго нельзя, а не то чтобы злое слово тебе сказать!..

— А я никаких злых слов ей и не говорила! Нечего зря выдумывать! — рассердилась Лиза. — Мы обещали работать добросовестно, без брака… вот какой был уговор… А ты сюда зачем пришел, Шмалев? Почему не работаешь?.. Значит, ты лодырь?

— Ска-ажите, какая решительная девица… Сразу оскорблять человека? — мягко обиделся Шмалев. — Хоть бы ты, Валечка, за меня заступилась… сказала бы ласковое словечко… а?

— Да ведь я… — начала было Валя, подняв к нему влажный взгляд, полный мольбы.

— Что тут происходит? — раздался голос Володи Наркизова, и он быстро вышел из-за соседней яблони. — А… у нас гость, оказывается… Только время вроде не очень подходящее в гости ходить.

В его серых настороженных глазах Шмалев прочел: «Да, да, я помню, как ты высмеивал меня. Нет, это больше тебе не удастся!»

— А ты что, Борис, во время работы разгуливаешь? — жестко спросил Володя. — Старше нашего брата, должен бы все понимать, а ты вот лодыря гоняешь!

— А ты сначала спроси, умник, зачем я сюда пришел, — с оттенком превосходства в тоне и во взгляде заявил Шмалев. — По-человечески, от всей души захотел я проведать… вот ее…

И, выбросив вперед руку (с таким видом, будто что-то в ней было крепко зажато), Шмалев указал на Валю.

— Зашел я словом с ней перемолвиться, посочувствовать ей — ведь силком же ее замуж выдают, а она вот… бессловесная, размазня несчастная… меня же под вашу комсомольскую ярость подвела и защитить меня, ее же доброжелателя, не сумела… Эх! Тошно мне смотреть на этакое убожество!..

Румяное лицо Шмалева выразило презрение, он отмахнулся от Вали, будто отбрасывая ее в сторону, потом резко повернулся и зашагал было прочь. Но тут некстати высунулся Костя Шилов. Только сейчас услышав голос Шмалева, он подбежал к нему, запыхавшись и ловя его взгляд.

Взглянув на его маленькое востроносенькое лицо с любопытно бегающими светлыми глазками и с пухлым подбородком, будто проколотым посредине глубокой ямкой, Володя сердито подумал: «Ох, какой он еще несмышленыш».

— Стой, Борис, стой!.. Когда ты мне покажешь, как перебор на баяне делать? — спросил Костя.

— Что? Перебор показать? Тебе? — презрительно хохотнул Шмалев. — Да тебе же медведь на ухо наступил… очень нужно для тебя стараться.

— Да ведь ты же мне обещал! — в отчаянии напомнил Костя.

— Обещанного три года ждут, — усмехнулся Шмалев.

— Эй, узнай его, Костька! — резко произнес Володя. — Это такой обманщик — обещал бычка, а дает тычка!.. А ты нос не вешай, Костя… Я тебе новость скажу: будет у нас свой колхозный баян и всякая другая музыка… председатель обещал после сбора урожая нас, молодежь, самыми лучшими инструментами обеспечить… Значит, нечего тебе за Шмалевым бегать, обойдемся и без него… пусть не задается своим баяном!..

Шмалев обернулся на ходу и, как бы оставляя за собой последнее слово, бросил через плечо:

— Что будет, комсомол, не знаю… а пока я один играю!

Володя до боли закусил губу, досадуя на свою не-находчивость. Только что он своевременно осадил Шмалева, а сейчас тот удалялся, конечно смеясь над ним. Знакомая зависть к неизменной находчивости, выдержке и озорной веселости этого человека снова охватила Володю. Он стоял, зло и бессильно глядя вслед удаляющемуся Шмалеву, и все еще не мог придумать, что бы такое сказать ему.

— Володя!.. Да Володя же!.. — долетел к нему голос Лизы. — Что ты, оглох, что ли? Иди же сюда… Валя плачет…

Валя сидела на земле, закрыв лицо руками и согнувшись, будто под тяжкой ношей, которую уже не было сил больше нести. Ее круглые плечи, темноволосая голова с короткой толстой косой и все ее тело дрожало от беззвучных слез и горя. Рядом валялись на земле пыльные яблоки, которые она уронила от неожиданности, в пыли были ее босые ноги, старенькое пестрое платьишко, заплатанный передник, — все, казалось, говорило, как безрадостна и заброшена была эта молодая жизнь. И Володя понял это.

— С чего это она? — прошептал он Лизе.

— Она ничего не говорит… Знаешь, что?.. Устиньиша выдает ее за Николая Самохина, а Вальке, видно, нравится Шмалев… Вот тебе и все… — закончила Лиза и тихонько подсела к Вале.

— Ну… будет тебе… Вытри слезы, а то глаза у тебя, поди, уж не видят ничего.

Лиза осторожно разняла ее мокрые дрожащие пальцы и сама вытерла залитые слезами глаза. Потом помогла Вале встать.

— Что случилось с нашей милой фламандкой? — спросил Баратов, проходя с Никишевым мимо участка Володи Наркизова. — Смотри, Андрей, как она плачет… Вот оно: «всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет!»

— Какие там страсти? — укоризненно сказала Лиаа. — Обидели ее…

— Оставь ее в покое, — посоветовал Никишев.

— Но я все-таки угадал, Андрей!

— Посмотрим… ей не до разговоров… пойдем.

Валя стояла, еще ощущая в себе пронзительный холод душевной боли. Она не только была унижена презрением к ней Бориса Шмалева — она еще выдала свою горькую тайну: сколько мучений принес ей этот человек, которому она была совсем не нужна, но все прощала ему!

Помогая Володе отнести тяжелую корзину, полную яблок, поближе к дороге, Лиза зашептала ему:

— Ну и безжалостный же этот Шмалев!.. Если девушка не люба, зачем же издеваться над ней?

— Да он настоящий чертополох! —