Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

Ведь и он, слушая Раушан, вспомнил Айшу.

Да... да. Эти глаза, на которых появились слезы, когда она допела первую песню. Ее понурая фигурка в ту минуту... Как удивительно похожи страдающие казахские женщины...

Как она там живет, его Айша?

V

Осень и зима в Алма-Ате слились незаметно. В начале ноября выпал обильный снег, смешиваясь с дождем, образовал вязкую грязь, но в середине месяца прижали морозы, и земля застыла. Улицы покрылись синеватой коркой льда. Начавшие было подтаивать сугробы тоже обледенели. Город, лишившись своего зеленого наряда, выглядел обнаженным.

Жизнь города изменилась. Менялись и люди. Два-три месяца назад из Москвы стали прибывать эшелоны эвакуированных. Москвичи выделялись внешним обликом, речью, необыкновенной подвижностью, — все они куда-то торопились, бежали. Среди них подростки и девушки узнавали знаменитых киноактеров, но и они вскоре прискучили и выглядели, как самые обыкновенные люди.

В клубах и школах открывались военные госпитали, привезли раненых. Кровавый запах войны донесся до мирного города, отстоявшего за несколько тысяч километров от фронта. На улице все чаще стали появляться раненые, инвалиды с костылями.

Городские жители, теснясь, уступили эвакуированным часть своего жилья. В небольших вузах города разместилось несколько эвакуированных больших институтов. На станцию стало прибывать оборудование заводов.

Менялся народ, менялся и ритм жизни. Все дела, совершавшиеся раньше медленно и спокойно, словно пустились вскачь. Уплотнился рабочий день. Большей частью безмятежно сидевшие в кабинетах начальники теперь постоянно находились в напряжении. Рабочие зачастую стояли по две смены, работали и в воскресные дни. Пришлось затянуть потуже ремни.

...Айша вышла из школы, расположенной в нижней части города, и пешком пошла вверх по улице. Дом ее находился далеко, у Головного арыка. Ей нужно было зайти на базар и в магазины. Вчера Кудайберген ее предупредил: «Все исчезает. Нет даже курева, остались лишь папиросы в шесть рублей двадцать копеек коробка... Пора делать запасы».

Из гастронома, где купила плитку дорогого шоколада, Айша пошла на базар. Купила два килограмма яблок. Яблоки тоже вздорожали.

Мужчины-учителя ушли на фронт, и Айша преподает в школе по восемь-десять часов ежедневно. Она не имеет преподавательского опыта, и ей трудно. А работы так много! Через день она посещала госпиталь, ухаживала за ранеными. Привыкла к ним и их страданиям. Пропуская какое-либо дежурство, она по-настоящему тревожилась. Когда прибывали новые партии раненых, она расспрашивала их.

— Не встречали вы на фронте кого-нибудь из Алма-Аты?

Вчера привезли бойца из дивизии Парфенова.

— Не знаете ли вы капитана Арыстанова Мурата? — спросила она, и сердце ее дрогнуло.

— Почему не знать?.. Хорошо знаю. Это наш командир. Наш батальон в дивизии самый крепкий. Потому что у нас командир хороший. Да и бойцы тоже не из последних, — солдат посмотрел на зардевшееся лицо Айши: — Ваш муж, что ли?

— Нет, не муж, — твердо сказала Айша, сильно волнуясь. — Просто так, знакомый... — А сама подумала, что не расстанется с раненым, пока не выведает у него все о любимом человеке.

Была причина, заставившая Айшу пойти по магазинам. В полдень, в обеденный перерыв, у школы она повстречала Шернияза, сына Мурата. Мальчик в этом году пошел в первый класс.

— Айша-апай, здравствуйте! — приветствовал он учительницу. Айша круто повернулась:

— Ой, Шернияз, ты ли это? Как ты вырос!

Шернияз был похож на отца. Слегка выдающиеся скулы, бледно-матовый цвет лица, нос с едва заметной горбинкой и широковатыми ноздрями, характерный изгиб бровей и даже привычка, сверкнув глазом, неуловимо усмехнуться — все это напоминало Мурата.

У Айши потеплело в груди.

— Идешь с занятий?

— Да! Пойду поиграю во дворе.

— А почему не идешь домой? Ведь мама, наверное, ждет.

Айша заметила, что Шернияз одет бедновато. Мать не смогла справить ему обновы к началу учебного года. Порядочно износившаяся одежда была тесновата мальчику. На рукавах пальто виднелись аккуратно наложенные заплаты, рукава были удлинены двумя вставками из однотонного материала. Следы нужды давали о себе знать, как бы заботливо ни прятали их материнские руки.

— Мамы нет дома. Сказала, что вернется к часу. Я поиграю до ее прихода, — сдержанно произнес Шернияз, порываясь уйти.

— Мама на работе?

— Мама пошла на базар. Она пока не работает. Понесла продавать одежду. — Ухватившись за рукав Айши, мальчик рассказывал:

— Она советовалась со мной — не продать ли папин костюм. Я сказал, что не надо. И мама согласилась со мной. Мы получили хлебную карточку... и потеряли. Мама целый день плакала, — грустно добавил он.

— Ничего... Как-нибудь все наладится, — утешала его Айша. — Есть письма от папы?

— От папы пришло уже пять писем. Я собираю все его письма и держу в столе. Спрашивал у папы, не дали ли ему орден... Он говорит «нет». Почему же папе не дают орден? — удивился Шернияз.

— Дадут. Подожди немного — Айша не выдержала и горячо поцеловала Шернияза в щеку. Обняла еще раз мальчика и, похлопав по плечу, сказала:

— Беги играй.

Всю дорогу она думала о семье Мурата. Она знала, что Хадиша не встретит ее радостно, тем не менее, ей хотелось сходить к ней, разузнать, как она живет, и помочь. Ей казалось, если она не сделает этого, то будет виновата перед Муратом.

На семье Айши пока не сказывались трудности военного времени. Муж ее был дома. Оба они работали. К тому же Кудайберген был хозяйственным, не в меру заботливым человеком. Он имел деловые связи, множество полезных знакомств, сумел получить бронь и остаться дома. Хорошая должность, по его понятиям, искупала все недостатки человека.

В начале войны он устроился начальником ОРСа крупного предприятия. Появились продовольственные карточки, и хотя у них и не было особого изобилия, но нужды семья не испытывала ни в чем.

Подруги говорили Айше: «Всех опередил твой Кудайберген». Однако Айша тяготилась особым достатком своей семьи в такое время. Узнав о тяжелом положении семьи Мура,та, она почувствовала неловкость, будто ее уличили в воровстве.

Придя домой, Айша повесила пальто.

— Мама! Моя мама пришла! — раздался радостный крик Марияш, четырехлетней девочки. — Мама, что ты принесла мне?

Айша сунула в ручки дочери яблоко и, приподняв ее, расцеловала. Девочка маленькими ручонками шлепала ее по щекам, прижималась к лицу матери, и Айша почувствовала облегчение от тяжелых дум, давивших всю дорогу. Взяв Марияш на колени, она опустилась на диван. Только теперь женщина почувствовала усталость и в привычной тишине теплой комнаты, не двигаясь, наслаждалась отдыхом.

— Голубка, обед готов... И Кудаш вернулся с работы, — заглянув в дверь, позвала мать.

После обеда Айша сложила в сумку принесенный с собой шоколад и яблоки.

— Куда ты идешь? Ведь ты сегодня не дежуришь в госпитале, — мягко и вкрадчиво спросил Кудайберген.

— Иду совсем в другое место, — ответила Айша, достала из сундука отрез черного сукна, который недавно принес Кудайберген, отрезала от него кусок.

— Зачем это тебе понадобилось? — недовольно спросил Кудайберген.

— Нужно.

Айша уложила в сумку свертки и уже в передней услышала ворчливый голос мужа:

— Куда ты все-таки идешь? Можешь мне объяснить?

— Иду в дом Мурата... К Хадише, — пояснила Айша и, обратившись к матери, попросила:

— Пожалуйста, подай одну из наших хлебных карточек.

Кудайберген помрачнел. Когда он сердится, его смуглое лицо темнеет, как остывающее каленое железо, приобретая сизовато-синий оттенок. Айша не переносила его насупленного вида.

— Не прислал ли тебе Мурат письмо с просьбой стать кормилицей его семьи?

Кудайберген не впервые ревновал ее, поэтому Айша не рассердилась и ответила спокойно:

— Оказывается, Хадиша потеряла карточку, а месяц только начался. И потом у ее мальчика потрепанное пальтишко. Наш долг в тылу помогать семьям воинов.

— Все, что ты говоришь, — ложь! Лучше покажи мне письмо своего возлюбленного! — резко оборвал жену Кудайберген, соскакивая с кресла.

— Не болтай!

— Перестаньте же... — вмешалась в ссору мать. — Кудаш, дорогой, опомнись, что ты говоришь. Айша, ты перестань. Не задевай Кудаша за живое. Зачем перечить мужу. Не обижай доброго Кудаша.

Старуха любила зятя. Ей нравились его неусыпные заботы о доме, стремление все тащить в свою кладовую...

— Мама, прошу, не вмешивайся в это дело! — крикнула Айша, и старуха сразу притихла.

— Ты никуда не пойдешь! — Кудайберген схватил Айшу за руку, потащил в глубь комнаты. Айша рывком высвободила локоть из цепких пальцев Кудайбергена и молча застыла на месте, не сводя с него пристального взгляда насмешливых холодных глаз.

— Не думайте, что я скуплюсь отдавать свое добро, — сказал Кудайберген, подходя к старухе. — Если раздать мое состояние — любому хватит. Где и когда я жалел для вас все, что добывалось мною? Но тащить мои богатства в дом Мурата, это задевает мою супружескую честь, унижает мое достоинство.