Ледовое небо. К югу от линии - Еремей Иудович Парнов

столов: офицеров на автоматизированных судах примерно столько же, сколько матросни. В отличие от военных кораблей, где за табльдотом священнодействует старший помощник, на торговых судах хозяином салона считается капитан. У него всякий раз просят разрешения войти или встать из-за стола, когда окончена трапеза.

Кормили, разумеется, одинаково и «внизу» и «вверху», из одного камбуза. Вся разница в одном заключалась: Тоня, обслуживавшая команду, брала тарелки с плиты, а буфетчица Лариса снимала их с подъемника.

Но в понедельник утром, когда на всех морях наши ребята дегустируют одно и то же блюдо, подъемник не запускали. Бак с картошкой стоял в закутке у Тони, другой помог занести в Ларисин буфет пекарь Ося, и одинаковые чайники кипели на хромированных электроплитках.

К началу завтрака в кают-компании собрались те, кому более или менее удалось поспать. За исключением первого помощника, который хотя и выспался, но зато последний узнал о событиях истекшей ночи и бегал теперь между капитанской каютой и радиостанцией.

Поскольку все было в общем ясно и довольно обыденно — какой же рейс обходится без происшествий, — штурманы и механики лишь обменялись мнениями да поинтересовались друг у друга: нет ли; каких дополнительных новостей?

— Все новости теперь только у радистов, — сказал электрик Шимановский.

— No news — good news[15], — заметил старпом Беляй, в одиночестве пребывавший за командирским столом.

— А все потому, что традиции перестали блюсти, — достаточно громко, чтобы слышали за соседними столами, бросил Мирошниченко. — Ишь, обрадовались, что домой идем! Понаписали, мол, буду тогда-то, встречай тогда-то, и миллион поцелуев. А какое имели право? — резко как в каратэ, он рубанул ладонью о край стола. — Полагаю быть такого-то! Вот что может сообщить о себе моряк. И все, и точка. Сколько надо учить?

— К кому вы, собственно, обращаетесь? — поинтересовался щупленький с веснушчатым личиком пожилого лилипута Шимановский…

— Думаете, среди нас таких нет, Петр Казимирович? — Анатолий Яковлевич, хоть и находился не в духе, не забыл любовно огладить заметно выпиравший — живот. — Дрянная, однако, картошка.

— Чего ты хочешь? — засмеялся Эдуард Владимирович. — Она ж еще с Одессы. А видели, какая картошка в Балтиморе? — он поцеловал кончики пальцев. — О, мама миа! Уже молоденькая… А зелени сколько!

— Где ж посередь океана свежие овощи покупать? — прогудел непоседливый, мгновенно сметавший свою порцию, Дикун. — Теперь до самой Италии никаких витаминов. Все из холодильника. Валюту зато сэкономим, — огладив скатерть массивными натруженными ладонями, он вскочил, обвел остальных шалыми, до белизны выцветшими, голубыми глазами и кинулся к дверям.

— Куда это он? — безучастно поинтересовался Мирошниченко.

— Дикуна не знаете? — так же вяло бросил Шимановский и, заложив руки за голову, мечтательно вздохнул: — Да, не скоро теперь она будет, Италия…

— Почему же не скоро, Петр Казимирович? — возразил всегда оптимистичный Беляй. — Ну, задержимся на несколько суток. О чем речь?

— Не следует забывать, что это несколько суток не где-нибудь, а в Атлантике, — многозначительно произнес Мирошниченко. — Они свободно могут вырасти в хорошую пару недель.

— Типун тебе на язык, — кротко пожелал Эдуард Владимирович. — Сейчас главное к «Оймякону» дойти вовремя.

— Верно! — поддержал Шимановский. — Об остальном потом думать будем.

Толкнув двухстворчатую стеклянную дверь, забежал за своей порцией Шередко.

На второго радиста он не полагался и предпочитал завтракать у себя в рубке.

— Доброе утро, приятного аппетита, — произнес он скороговоркой установленную формулу. — Ого, селедочка! — радостно потер руки, словно и впрямь это был для него сюрприз.

Выглянув на голос, Лариса, хрупкая химическая блондинка, вынесла тарелку манной каши.

— Диета, будь она неладна, — махнул рукой Шередко. Размешав шарик масла, он накрыл все перевернутой тарелкой и положил сверху пару кусочков хлеба и сахар.

— Когда по телефону говорить будем, Михалыч? — поинтересовался Мирошниченко.

— Та далековато ще… Может, денька через два.

— В те разы уже давно говорили, — возразил Эдуард Владимирович, — и слышимость была превосходная.

— Мне до зарезу надо, — блаженно потянулся Мирошниченко.

— Не, — сморщив нос, отмахнулся радист. — Ничего не выйдет. Циклон, понимаешь, вражина, так и стоит, так и маячит. Не проходит сквозь него, хоть режь. Ну, я пийшов до хаты, бывайте здоровы!

— Погодите, Василь Михалыч, — остановил его Эдуард Владимирович. — У вас ничего нового? Как там «Оймякон»? У них все в порядке?

— Здоровы! Идут себе понемножку. Разговариваем с ними. Держим друг дружку в курсе. Тут еще один пароход появился… «Роберт Эйхе». С Кубы идет.

— Ну? Ну? — заинтересованно привстал Мирошниченко. — И что он?

Все взгляды устремились на Шередко, Даже невозмутимый Беляй явственно навострил уши.

— Та неизвестно пока… Побачимо, — радист решительно уклонился от объяснений. Вставив стакан в мельхиоровый подстаканник, налил чаю и отбыл к себе, на самый верх.

— Интересно! — почесал затылок Мирошниченко.

— Я же говорил, что не надо волноваться, Анатолий Яковлевич, — дружески пожурил старпом. — Как-нибудь все образуется, и вообще, чему быть, того не миновать. Пора, одначе, и мне к станку… Приятного всем аппетита.

Столкнувшись в дверях с завитой, ослепительно красной от хны Аурикой Кодару, судовым врачом, он вежливо отступил в сторону и, страдальчески зажмурившись, схватился за лоб.

— Доброе утро, доктор, опять голова болит, — чуть переигрывая в интонациях, пожаловался он.

— Это у вас от давления, — невозмутимо поставила излюбленный диагноз Аурика, как всегда, принимая все за чистую монету. — Зайдите ко мне, Вадим Васильевич, витаминчиков дам.

Сакраментальная фраза, как и ожидалось, была произнесена. Неизменно улыбчивый Эдуард Владимирович задышал, высунув язык, словно овчарка. Остальные просто потупились и стиснули челюсти, чтобы не расхохотаться. Первым не выдержал, как обычно, Мирошниченко и откровенно заржал, как только Беляй заковылял к трапу, согнувшись, как от животной колики.

— Спасибо, доктор, — подражая артисту Папанову, просипел напоследок старпом и зацокал по ступеням подковками.

— Как там наши? — поинтересовалась Аурика, зайдя, по обыкновению, в буфет проверить санитарное состояние. Пробу блюд она сняла еще в камбузе в семь тридцать.

— Все