Славный дождливый день - Георгий Михайлович Садовников

Так были обнаружены следы терзаний на лице Андрея, когда мы столкнулись на подходах к умывальнику.

— Как поживаем? — спросил я у Андрюши.

Но он безнадежно махнул рукой, повесил полотенце на шею и пошел по тропинке, не сказав ничего.

У Жени стал неподвижным взгляд. Она так и ходила, будто поломался механизм, управляющий глазами. Я невольно уступал дорогу, смотрел ей вслед с опасением: наткнется на дерево, а там острые ветки, и потом вызывай врача. Но она шла точно по курсу, огибая препятствия вовремя. Ее водило подобие автопилота, храня от увечий.

Лишь старая балерина устояла над напором девятых валов. Ее нервы и крепкий каркас выдержали все семейные потрясения. И когда балерину переполнило все же, она выплеснула на меня вредные излишки.

Я бродил в глуши участка, где буйствовали лопухи и крапива, и яро пахло бузиной, и охотился за точной мыслью, но она ускользала, мушкой вилась вокруг головы и никак не давалась в руки. Здесь были дремучие заросли, но старуха разыскала меня и тут. Наконец я изловчился и схватил мушку-мысль на лету, она отчаянно зазудела в моем кулаке, но в этот момент, шумно шелестя травой, появилась старая балерина.

Она сказала без вступления:

— Ну где благодарность? Бы подумайте: подобрали бездомного котенка. Заставили кончить вечернюю школу, прямо ткнули в парту носом, а потом в техникум, учись, мол, идол, учись, и вот тебе за все! Какой позор! Об этом знает весь поселок, а он все шастает туда. Я бы выгнала вон, да внучку жаль. Не повезло ей, что и говорить. Я замужем была пятижды, и каждый муж — типичный ангел. А тут всего один, и на тебе — черт!

Она сердито стучала тростью. Гнев довел ее прямой стан до совершенства линии железного прута и по-гвардейски развернул ее плечи. Но выдержка ее не убывала. Балерина только стала собранней, скандал пошел ей на пользу, она мобилизовала все свои психические ресурсы и теперь протянет за сотню лет.

Старуха переколола тростью весь лопух, только тогда удалилась прочь. И я подумал: не вмешаться ли мне? Распустить этот узел, поставив все на места.

Я подозревал кое-что, вернее, в чем-то был твердо уверен. А это давало мне право на один вопрос Наташе. Мне только спросить у нее, затем будет проще.

Я долго стоял у калитки, стучал кулаком, покрикивал:

— Эй! Есть ли живы?

За калиткой бегала сердитая собака-колли, глухо рычала и не хотела признавать во мне своего. Потом на веранде появился старик в новеньких туфлях большого размера, и я воспрял духом. Но он проковылял в уборную, туда и обратно. Было слышно, как скрипят его туфли, но он меня не заметил. Я забарабанил опять.

— Он же старый и почти глухой, — сказала Наташа.

Она вошла в кадр неслышно, буквально на цыпочках. Она резвилась, это не было похоже на нее. Я был озадачен. И вообще в ней появилось что-то новое, неуловимое. Какой-то непонятный нюансик. Я не сразу понял в чем дело. Мне сейчас было не до загадок.

— Вы любите его? Это верно? — спросил я напрямик и добавил: — Он в этом глубоко убежден, и от этого все его беды.

Я знал, каков последует ответ. Но мне он нужен был из первых рук, от нее самой.

— Андрюшу? — переспросила она и удивленно вскинула тонкие бровки. — За что? У него совсем другие интересы!

Наташа засмеялась освобожденно и весело. Такой я ее не видел. Выходит, у нее ослепительные зубы и ямочка на левой щеке. Но чтобы показать такое бесценное богатство, ей надо было рассмеяться от души. И вот еще что — она намазала губы помадой, бесцветной, но все же помадой!

— Если на то пошло, я была влюблена в вас, — сказала она загадочно. — Вы возникли тогда из воды большой, этакий беломраморный. И шли вначале по пояс, потом по колени, сверкая на солнце брызгами. Ни дать ни взять, морской витязь. Правда, оплывший жиром. Но потом оказались женатым. Я почему-то представила вас на кухне, в пижаме. Входит ваша жена… Конечно, в халате, на голове бигуди… входит и говорит: «Нынче картофель на рынке стоит полтинник». «Килограмм?» — произносите вы, будто речь идет о «Лунной сонате»… Словом, я думала, вы Посейдон, а вы-то всего-навсего Посейдоныч.

Она… кокетничала и, даю голову на отсечение, делала это умело, играла голосом, глазами… А будь у меня, как у Змея-Горыныча, целая обойма голов, я бы мог поклясться и второй. Ее флирт задел меня за живое. Поначалу мне польстил образ морского богатыря, а затем покоробил — да что там! — унизил двойник в пижаме. Я и сам не терплю пижамы… А я-то считал, будто уже стал глухим к женским чарам.

— Я имела в виду вас, сказав тогда про акробатов. Вот, подумала, настоящий нижний. Ловкий и силач. Но Андрюша принял на собственный счет, — пояснила Наташа, и ей снова стало смешно.

Она тоненько хихикнула раз-другой и прямо-таки зашлась от смеха, согнулась пополам, схватилась за живот, точно от колик. Я ждал, когда у нее кончится этот приступ.

— Но он-то старался ради вашего блага. Он любит жену, это бесспорно. Но тут подвернулись вы со своей бедой, даже сменили старую дачу на эту, приехали сюда, конечно же, неспроста. И Андрюша хотел вам помочь. Он думал, любовь вас спасет. Ведь в самом деле у вас было несчастье? В этом-то он не ошибся? — спросил я, едва она утихла.

— В самом деле. Во всяком случае, нам так казалось. Мы с мамой пошли на рентген, и врачиха в белом чепце нас ошарашила. У вас, говорит, на легких очажки. И это перепугало всех. Мы думали — конец. Вдобавок на старой даче было сыро, а здесь песок и сосны. Тогда мы махнули сюда. Словом, была несусветная паника… И чем бы он помог?.. Бедняга!

Затем последовал третий тур веселья. Я снова ждал, когда она утихнет, потом сказал:

— Может, это и в самом деле смешно. Со стороны. Но для него все скорей трагично. Ведь надо же, он решил, будто бы вы в него влюбились, вообразил бог знает что, а теперь у него большие неприятности в семье. Из-за вас — учтите это.

— Я лично ему повода не давала, — и она небрежно повела плечами. — Он сам затеял все это. Пусть и расхлебывает тоже сам. Да и как только ему могло прийти в голову: я влюбилась в него?! Какой абсурд! Ну представьте, о чем мне с ним говорить, если он не слышал, кто