Михаил Зощенко - Том 3. Сентиментальные повести

Так вот, к великому, небось, огорчению читателей, таких писем у меня не было. От знакомых девушек, ничего не скажу, — были. А у незнакомых моя фамилия не вызывала, видимо, романтических представлений. И действительно, я — не укротитель зверей и не тенор.

Но таких писем — хотят на меня поглядеть — было несколько. Вот одно из них.

4 июля

Сейчас ехала из Лесного в трамвае № 9. Рядом со мной сидел человек, именно такой, каким в течение трех лет я представляла себе Вас. Может быть, это были даже Вы.

Пришла домой и среди своих бумаг отыскала черновик год тому назад написанного и изорванного письма. Почему изорвала, не помню — был ли то страх или самолюбие, но послать его я не решилась.

Но сегодня меня снова потянуло к Вам.

Милый Михаил Михайлович, хороший Зощенко, если бы я ходила в брюках и имела звероподобную физиономию, я бы просто пришла к Вам и «сказал» — так и так. Но, к сожалению, имея ординарнейшую внешность и будучи в общем отвратительнейшей двадцатидвухлетней женщиной, я не рискую этого сделать.

Вы подумаете еще, что я одна из рода особо пылких поклонниц, и так меня обложите, что я уйду от Вас качаясь. Прямо не знаю, что делать.

Михаил Михайлович, ей-богу, я только посмотрю на Вас и говорить даже с Вами не буду. Хотя, говоря откровенно, мне хочется с Вами поговорить. Ну скажите, неужели за три года моих «литературных мечтаний» Вы не сможете (вернее, не захотите) уделить мне пять, десять минут?

Мой телефон…

И зовут меня…

Я буду ждать Вашего звонка, и если Вы мне не позвоните, то это будет очень-очень нехорошо, ведь за Вами еще остается право позвонить и сказать: «Не хочу показываться», или — «Ах, оставьте».

Вот я сейчас облекла свою просьбу в конкретные образы и разозлилась, т. к. чувствую, что Вы все равно не позвоните. Мне даже писать стало лень, так много в моей душе злости и безнадежности. Знаю, знаю, что не позвоните. Злюсь, главным образом, потому, что Вы, наверное, отнесли меня к своим поклонницам. Клянусь Вам, я не умею и ненавижу это слово.

Встреча в театре

Эти стихи я получил от неизвестной мне женщины. Стихи без подписи. И без адреса. Это почтенно!

Это, кажется, единственное письмо, в котором от меня абсолютно ничего не требуют.

Печатаю с признательностью.

Писателю Михаилу Михайловичу Зощенко

Простите Вы меня за то, что беспокою(Конечно, Вам я не одна пишу),И тайну Вам свою открою,Молчать уж больше не могу.

О, это было так недавно!В соседнем от меня сидели Вы ряду,И лилась музыка пленительно и плавно.Я про себя шептала: жду, жду, жду…

Ждала я взгляда Вашего лишь только,Но отражались Вы в чужих глазах.Ах!.. Если б знали Вы, как больно, горько,Когда душа в слезах.

В антракте вышли Вы, а я осталасьВ смятеньи чувства ревности… тоски,Ведь раньше это все любовью называлось —Теперь разбито все на мелкие куски.

Большого чувства никому не надо:Оно, как камень, Вас, мужчин, гнетет,Которое не купишь плиткой шоколадаИ в темных улицах, конечно, не найдешь.

Привыкли к легким Вы, как фейерверк, победам,Таким блестящим, кратким, как и он.Но первый раз я видела Вас летом…Тот миг, как милый, милый сон.

Не знаю почему Вы в сердце так запали,Но с Вами я знакомства не ищу.Быть может, ничего, быть может — поиграли б, —А потому сейчас я ухожу… И я ушла…Вы не поймете, почему Вам это написала.А просто потому, что легче стало мне.Открыла все, и тайны уж не стало,и позабудусь в будничном я сне.

И.

Все в порядке

Москва, 17 мая 1928

Милый Зощенко, простите меня, пожалуйста, что я беспокою Вас своим письмом. Но мне совершенно не к кому обратиться. Вас я люблю как писателя и кроме того слышала, что Вы очень хороший человек. Поэтому я обращаюсь к Вам.

Видите ли в чем дело: я сейчас кончила школу, мне 17 лет, передо мной развернулся так называемый широкий путь, но я решительно не знаю, куда мне идти. Мать ставила меня на ноги со страшным трудом, п. ч. отец рано умер (мне было четыре года) и ей приходилось самой зарабатывать на меня. Теперь мой долг — постараться зарабатывать и содержать ее. Но что я могу сделать, если ни одно из учебных заведений, по выходе из которых можно получить заработок, меня не интересует? Когда я думаю о них, потом о службе, о всей этой монотонной жизни, которая мне предстоит, меня берет одурь и пропадает охота жить.

Вот если бы у меня был талант, я бы, кажется, могла вынести что угодно. Кем, кем я только не хотела бы быть: художницей, артисткой и т. д.

Особенно часто я возвращаюсь к мечте быть киноартисткой. Но способности у меня на этот счет более чем сомнительные, а потому оставим это. Если у меня есть к чему-нибудь способности, так это к литературе. Говорят, что у меня приличный слог (чего Вы, конечно, никак не заключите из моего письма), а главное — я пишу стихи. Посылаю Вам несколько образчиков моего творчества. Вы можете сказать, что глупо посылать стихи Вам, кажется, никогда не писавшему стихов. Но ведь, во всяком случае, Вы больше понимаете в этом, чем я, и можете мне сказать, есть ли у меня хоть капелька, ну не таланта, так хоть способностей.

Конечно, печатать такие стихи нельзя, помимо всего прочего, потому что уж очень они не подходят по своему настроению к современным требованиям. Это, наверно, зависит от окружающей среды. Я сочувствую революции, но проникнуться ею так, чтобы писать другие стихи, сейчас не могу. Но если бы Вы хоть немножко нашли во мне способностей, я стала бы работать и, может быть, потом научилась бы писать, как следует. Может быть, и даже наверно, глупо мне так носиться со своими стихами, такими плохими и незначительными, когда много людей пишут лучше меня и совершенно не обращают на это внимания.

Но если бы Вы знали, какая у меня отвратительная жизнь. Мать меня любит, но какой-то деспотической любовью. Ну, например, она сама будет изнуряться, работая, и будет ставить мне это на вид, а мне ничего не будет давать делать, хотя мне все это доставляет гораздо большее нравственное мученье, чем если бы я работала. И так во всем. Она ужасно мало дает мне свободы. Конечно, не мне ее судить, но мне очень бывает тяжело, совсем разные мы люди.

Кроме того, у меня масса неприятностей самого пошлого «романтического» свойства. Я не хочу Вам про них писать, но я пережила много такого, что совсем не полагается пережить в мои лета. Иногда пошлость совсем засасывает меня, я теряю вкус к жизни, уважение к себе, все теряю. Вы понимаете, конечно, каким утешением для меня являются стихи. Когда я не пишу, я чувствую, что во мне ничего нет, что лучше бы меня кто-нибудь убил, чем влачить такое существование. А если я напишу хоть самые плохонькие, то я сразу чувствую замечательный подъем и повышаюсь в своих глазах. Это смешно, но у меня ничего нет и мне не на что надеяться. Пожалуйста, ответьте мне, что Вы думаете насчет моих стихов, и вообще посоветуйте, что мне делать. Куда идти? Что представляет из себя литературный факультет университета? Что он дает? Если оттуда, как я слышала, выходят только преподаватели, то мне нечего и думать, меня не пустят туда идти дома. Что бы Вы посоветовали мне читать, чтобы хоть немножко развиться и не быть такой глупой? Я Вас очень, очень прошу, не сердитесь, что я к Вам пристаю, но ведь у меня никого нет. Все наиболее умные люди из моих знакомых, к которым я обращаюсь, считают меня глупой девчонкой, презирают меня и находят, что самое лучшее, что я могу сделать, это выйти замуж и родить детей. Иногда мне делается так тошно жить дома, что я думаю: не лучше ли, правда, скорей выйти замуж, все равно за кого, только уйти из этой обстановки. Это так ужасно! Неужели и Вы оттолкнете меня? Я знаю, что не заслуживаю никакого уважения или понимания. С общественной точки зрения я — пережиток дряблой интеллигентщины, с просто человеческой я — эгоистичная, безнравственная, глупая девчонка. Но если бы Вы просто пожалели меня и посоветовали хоть что-нибудь. Даже если Вы ничего не можете мне посоветовать, ответьте хоть что-нибудь, мне будет так приятно. Ну, дорогой, ну, милый!

Адрес мой такой: Москва…

Еще раз простите меня за беспокойство. И письмо-то я Вам написала ужасно грязное, п. ч. пишу в четвертом часу ночи и ужасно болит голова, а днем боюсь писать, п. ч. могут увидеть.

Ответьте мне хоть что-нибудь, пожалуйста.

Если Вы захотите, я могу прислать еще какие-нибудь стихи, но я думаю, что Вы не захотите.

Ответьте мне хоть что-нибудь, пожалуйста.