Славный дождливый день - Георгий Михайлович Садовников

Андрюша сосредоточенно пощупал ухо и сказал как бы невзначай:

— Ты не видел Наташу?

— Кого? — переспросил я рассеянно.

Голова обретала ясность, меня тихо и настойчиво потянуло за стол, будто кто-то трогал за рукав. Я подошел к столу и невольно взялся за авторучку. Это было бестактно, ибо гость еще не ушел и притворно разглядывал ногти, дожидаясь ответа. А уши его даже слегка подались в мою сторону.

— Наташу, — повторил он с нажимом.

— Ах да, Наташу! Извини. Кажется, видел. Я шел с обеда, и она стояла за своей оградой, и мы еще что-то сказали, но я не помню точно что, — ответил я исчерпывающе, стараясь спровадить его поскорей.

Бог ты мой, это стучался ко мне мой рассказ. Он был так же неуловим, но его неясные звуки и смутные запахи осторожно тревожили мозг. Они звали за собой, вот в чем было дело.

— Она там и вчера стояла. Она там каждый день стоит, наверное? На этом самом месте? — заметил он будто невзначай.

— Вполне возможно, каждый день, — согласился я торопливо.

— Как ты думаешь, почему она торчит за оградой? — Андрюша добивался от меня чего-то непонятного.

— Почему бы ей не торчать? Так, между прочим? И что здесь особенного такого, если человек торчит? Разве это должно быть связано с целью? А просто торчать нельзя? Без всякой цели?

— А если она ждет кого-то? Кто-то мимо пройдет, а она на него посмотрит и, дай бог, перекинется словом?

— Вполне возможно, — и я с намеком посмотрел на часы. — Уже семь вечера, — сказал я, словно между прочим.

— А как ты думаешь, кого она ждет подолгу?

— Ума не приложу. Мало ли кого носит мимо? — ответил я, разведя руками, впрочем без каких-либо интонаций, и снова подчеркнул: — Семь часов вечера, а работы пропасть!

— Я имею в виду другое, — сказал Андрюша торопливо. — Отца можно ждать так, подругу этак. Но нет ли у тебя впечатления, будто она караулит третье лицо?

— Мне бы не пришло и в голову, что она… и вообще…

— Тогда так, — прервал Андрюша, — тогда переиграем следующим образом: не сложилось ли у тебя впечатление, будто она ждет мужчину, который ходит мимо и к которому она неравнодушна? Что ты думаешь об этом?

— Ну и ну. Этого бы не сказал. То, что она может быть неравнодушной. И вообще, семь часов, а я…

Я начинал испытывать злость к Андрюше. У меня было чувство, будто я совершаю преступление перед собой. Но он был точно слеп.

— Значит, ты ничего не заметил, — пробормотал он с сожалением.

— Ни йоты! Ни грана! Ни капли! — едва сдержался я.

— Жаль. Ну ладно, — сказал он озабоченно под нос и оставил меня в покое, ушел, глядя в землю под ноги, будто искал там ответ.

Я как бы опрометью бросился вовнутрь себя. Но все было кончено. Душа моя уже остыла, будто осталась кучка серой золы. И вокруг меня было спокойно — исчезли запахи, и звуки растаяли где-то.

На другой вечер виновник как бы случайно мне попался на тропе.

— А сегодня? Видел? — спросил он, озираясь.

Мысли мои уже витали вокруг работы, и разговор вчерашний начисто вылетел из головы. Поэтому я вначале не понял, кого он имеет в виду.

— Наташу. Кого же еще, — сказал он с досадой, такой я был недотепа с его точки зрения.

— Ах, Наташу? Ну, само собой разумеется. Каждый божий день в гамаке, а мне в столовую мимо.

— И ты просто прошел? Кивнул и дальше?

— Кивнул и дальше своей дорогой.

— И она ничего не сказала?

— Да нет, спросила, как погода. Нравится или как?

— А ты?

— Сказал: ничего себе.

— А она?

— Ей этого было достаточно.

— А она не попросила передать? Кому-нибудь и что-нибудь такое. Ну так между прочим? Вскользь?

— Да нет как будто. Он заволновался.

— А если точней? Ну, припомни, — сказал Андрей.

— Точно помню — нет. Ей вряд ли кто-то нужен. Ей побоку все.

— Но, может, речь зашла о ком-то мимоходом? Она сказала будто невзначай. Девицы — такие скромняжки. Упаси их бог сказать что-то впрямую, они начинают финтить, и все намеки, намеки.

Он напряженно следил за моим лицом, ловил каждое слово и прощупывал его.

— Для нее это слишком мудрено.

— Подожди. Ты сказал «ничего себе», кивнул, прощаясь, и ушел. А в промежутке между этим? Что было тут? По-моему, ты что-то забыл.

Пытал Андрей натужно и нудно. И этому не было конца.

— А в промежутке вот что было, — сказал я, опять начиная выходить из себя. — В промежутке диктор крикнул: «Братцы, внимание, поезд!» А потом я пошел. Мне было некогда. Впрочем, как всегда.

— Да я не о том, — возразил Андрюша. — При чем здесь диктор и поезд?

— Я думал, ты наблюдательный. Как и подобает пытливому писателю, — заметил он сокрушенно.

— Какой уж я писатель, — сказал я с сожалением.

— Все равно. Что-нибудь упустишь, того и гляди. Начальство не погладит.

— Ну, это наше с начальством семейное дело, — сказал я твердо. — Это во-первых. Но зачем тебе все это понадобилось, кого она ждет и прочее? Ну-ка, во-вторых?

— Да мне-то что… Подумаешь… Хоть она там… — начал он, сразу тушуясь.

— Ой ли, так уж и что?

— Провались я на этом месте!

Он начал боком отступать, сдав инициативу. Я тут же ее подхватил и крепко взял в руки. Теперь осталось не зевать и напрочь закрепить победу.

— Она торчит и, может быть, вправду кого-то караулит, а тебе-то какое дело? Маленький распутник, — заладил я без пауз.

— Конечно, никакое! Вот и говорю.

— Ах ты, желторотый потаскун. Выкладывай как на духу. Немедля!

— Тсс, — сказал он, — услышат!

— Еще бы! — ответил я, понижая голос.

— Да нет же.

Он загнанно пятился, кривил лицо и плечи, стараясь этим убедить в своем полнейшем безразличии, и постепенно боком-боком улепетнул за кусты.

У входа на дачу залаял Пират. Он не был молчуном и раньше и гонял с участка блудливых котов, гавкая притворно, спровадит до забора и молчок. Но сегодня с ним творилось что-то неладное. Пес лаял зло и неистово. Его душило от дикой ярости.

Вначале этот бешеный лай был слышен точно через вату. Потом он проник ко мне под звуконепроницаемый колпак, сотканный из увлечения и долга, и стал капля за каплей подтачивать нервы.

Я отложил авторучку и подождал, пока утихомирят пса. Это было долгом балерины. Но та почему-то мешкала, и пес свирепел пуще прежнего. Наверное, она отправилась в поход по ларькам. В одном — одно. В другом — другое. И приструнить пса было просто некому.

Тогда я