Славный дождливый день - Георгий Михайлович Садовников

— Вы сами не знаете! Спросите у него.

Он обращался ко мне за поддержкой. И что еще я мог сказать женщине, даже если ей и безразлично? Я сказал с фальшивым подъемом:

— Конечно, похожи! Особенно в гамаке. Он, знаете, словно бы уносит вас в небо… к солнцу!

Теперь у нее шевельнулись брови, но дальше этого не пошло. Заряд эмоций у Наташи был, видно, невелик. Его хватило на краткую вспышку, на этакий пшик.

— Заходите, — якобы спохватилась она без энтузиазма. — Не то мы будто цыгане. Кричим через забор.

Это был жест, продиктованный приличием. Есть обычай приглашать, говоря: «Заходите, милости просим», — такая дань гостеприимству. И теперь наш черед блеснуть воспитанием, — выразив «спасибо», отказаться. Я так и сделал. На правах старшего я ответил:

— Спасибо. Но как-нибудь потом. Не сегодня.

— Куда нам, собственно, спешить? — забеспокоился Андрюша. — Посидим, немного поболтаем.

Не успел я моргнуть, он очутился за оградой. А тогда и я вошел в калитку, другого мне не оставалось.

Едва мы умостились перед гамаком на пеньках, из-под веранды вылезла мохнатая собака — колли. Белая шотландская овчарка с рыжими пятнами походила на большой мохнатый коврик, — на нее хотелось наступать. И я знал одного пса-провокатора. Он специально лез под ноги, а потом злорадно хватал за штаны.

Собака отряхнулась, с шумом, по-лошадиному, и пошла в нашу сторону.

— Великолепное животное, шедевр природы, — сказал Андрюша льстиво.

— Куть, куть, куть, — поманил Андрюша собаку, опасливо протягивая ладонь.

Но собака, обогнув его, подошла к хозяйке.

— Не люблю собак. Это папа — собачник, — пояснила Наташа, брезгливо отталкивая собаку.

Собака ушла под веранду. Ее уши недоуменно шевелились на ходу.

— Я вас понимаю. Этот мерзкий запах, блохи и тому подобное — вечные спутники собак, — беспринципно перестроился Андрюша.

Наташа нагнулась за еловой шишкой, а он подмигнул мне залихватски, как свой своему. Но я не понимал Андрюшу.

Есть женщины, из-за которых можно, потеряв разум, натворить черт знает что, и никто из мужчин не осудит. Наташа не годилась в их число. Но Андрюша не ведал удержу, рассыпался бесом.

У Жени тем временем сработала сигнализация — легендарное женское предчувствие, она известила об угрозе, нависшей над ее семейным очагом. И точно указала источник. А Женя не стала мешкать, тотчас бросилась в бой.

Появление Жени было стремительным. Ее лицо пылало отвагой, маленькие ноздри слегка раздулись, приняли изящную чеканную форму. Она стала прямо-таки красавицей, наша Женя, и безликая Наташа окончательно померкла перед ней. Одно лишь беглое сравнение стерло ее с лица земли. Теперь в гамаке покоился бесцветный призрак. Я не был бы удивлен, пройди она сейчас сквозь стены или сосны.

Превосходство Жени было явным, Андрюша, забывшись, не сводил восхищенных глаз с юной жены. Словно пил из чаши напиток богов — так он смотрел на нее неотрывно.

— Вот вы где? — произнесла Женя, дрожащим от гнева голосом. — А я-то вас ищу. Совсем сбилась с ног!

— Мы гуляли. И зашли. Мимоходом, — покорно ответил Андрюша, все еще находясь под чарами жены.

Возбужденный Женин голос прокатился под синим куполом молодой звонкой грозой. Он поднял всех тут, на даче, привел в движение в этом зеленом дворце. Будто их усыпил злой волшебник, а она пришла, разбудила.

И теперь вокруг все зашевелилось. Вначале выполз из-под машины перепачканный художник, пробурчал «добрый вечер», стал курсировать между машиной и гаражом с канистрой и шлангами. А собака колли вылезла наружу вновь и начала игриво носиться по участку, опекая воображаемых шотландских овец. Тут же загундосили вечерние комары. И, наконец, на веранду вышла Наташина мать, сухая и крошечная, женщина-гном.

— Ну, как наша дача? Видели все? — спросила она первым делом с веранды.

— Нет еще. Не удостоились.

— Наташа, конечно, не сообразила. Тогда я покажу сама, — сказала женщина-гном, спускаясь по лестнице боком, как маленький ребенок.

— Дочь не догадалась, потому что ей все равно. Но мне здесь нравится. Сущий Эдем!

Началом экскурсии был огород. Женщина шла впереди по тропе. Мы обогнули гуськом за ней редиску и укроп, затем спустились в погреб. Он был выложен льдом.

— Здорово, — сказал Андрюша, хотя это был самый банальный погреб, такой имелся у каждого хозяина в поселке.

— Это что, — обрадовалась польщенная женщина. — Сейчас мы посмотрим на вишни.

И вишни были обычные. Сколько мы ни щупали жестковатые листья, ничего не нашли такого, что выходит за рамки природы: рядовые листья, отливающие зеленым глянцем, и все.

— Чудеса! Еще такого не видел, — откровенно соврал Андрюша.

Он вышел далеко за пределы, в которых порядочный гость льстит хозяевам. И делал он это сознательно. Сомнений не было ни у кого, за исключением доверчивой хозяйки.

Женей овладело беспокойство — в здравом ли он уме, ее муженек? Но тот отвел глаза, и тогда она посмотрела на меня. А я и сам еще не понимал, к чему Андрюша клонит, и только пожал плечами в ответ.

Затем на очереди оказался красный металлический гараж. Держаться там без противогаза было безумием, но художник как ни в чем не бывало пел «Красную розочку», копаясь в ящике с гайками. Пел он так, точно во рту у него сидел мохнатый шмель.

— Мо́лодежь пришла, — удовлетворенно отметил художник и снова зажужжал себе под нос.

Мы вылетели наружу, задыхаясь, — бензиновый воздух был предельно плотен.

— Фантастика! — воскликнул Андрюша, старательно пряча глаза, и лицо женщины-гнома стало самодовольным.

От гаража мы взяли вглубь и пошли вдоль тыльной ограды. Справа по борту нависал мрачнейший забор, а по его гребню был натянут провод.

— Тут живет Зарытьев, — сообщила Женя.

— Беспокойный хозяин, — нейтрально отметила женщина-гном.

— Если говорить по чести, вы достойны лучших соседей, — запротестовал Андрей и прибавил: — Я уважаю, конечно, скромность, но…

В собственно даче он просто изошел, когда мы тянулись затылок в затылок из комнаты в комнату, минуя громоздкие и полированные доказательства семейного расцвета.

Украшением гостиной служил дряхлый старик в новеньких скрипящих туфлях большого размера. Его здесь держали в качестве семейной реликвии. Он поднялся из плетеного кресла и сделал несколько шагов навстречу. Туфли его пронзительно заскрипели.

— Вы совсем еще молоды, прямо богатырь, — сказал ему Андрюша.

А затем он покатился совсем, окончательно потерял голову.

— Удивительно и бесподобно! Но самое приятное место здесь, где гамак, — многозначительно намекнул он Наташе, едва наш круг замкнулся возле гамака.

Наташа по-прежнему болталась между сосен, пока мы совершали обход.

Женя открыла рот, но ничего не сказала и просидела остальное время, зловеще помалкивая.

Он же ломился напролом, лез из кожи на своем пеньке, изысканностью манер превзошел цирковых артистов, вышедших «на комплимент», сверлил Натащу взглядом и