Ратниковы - Анатолий Павлович Василевский

3

В армию его провожала мать. На этой тропе он простился с нею и зашагал беспечно, посмеиваясь над ее страхами и представляя себе, как в последнюю минуту глядела она на него снизу. Маленькая до смешного, жалостная. Обернулся он тогда и удивился — мать догоняла его, трусила следом. Ветер косматил ее седые волосы, а мать бежала вперевалку, медленно и с трудом передвигая тяжелые ноги. И он кинулся назад, и увидел, что мать плачет, что душат ее слезы — забыла вручить ему на дорогу узелок. Обнял он ее тогда, она тяжело обвисла у него на руках, зашлась слезами и всхлипывала, твердила сквозь слезы: «Береги себя! Береги, сынок! Один ты у меня! Один на всем свете!..»

Часто потом вспоминал он эту минуту и жалел мать, представляя себе, как темными вьюжными вечерами сидит она одна в занесенной снегом избе и думает, думает, тоскует о нем.

Явится он теперь к матери, и привалится она к его груди и опять зайдется в слезах, отяжелеет.

Он опустился на скамью и сидел, глядя на свои худые руки, на длинные узловатые пальцы. Шевелил губами, будто шептал что, будто молился, и тонкое лицо его в эти минуты было иссиня-бледным и некрасивым. Он тяжело вздохнул. Две девушки, обе с подкрашенными мохнатыми ресницами, обернулись к нему и, переглянувшись, засмеялись. Ратников поднялся, закинул за плечи мешок и неторопливо пошел вниз по дороге навстречу троллейбусу.

Его обгоняли машины, катили навстречу — то слышались крики, то смех, то лязг и грохот, несколько раз его окликали девичьи голоса, но он не поднимал головы и медленно, как бы нехотя шагал по обочине.

Чем дальше уходил он от города, тем ниже становились холмы, на которых стоял город, а насыпь, казалось, делалась все выше, далеко видны были с нее заливные луга — как талые воды в разлив, по обе стороны насыпи, внизу, ходили сизыми волнами, плескались на ветру высокие метельчатые травы, вдали где-то луга тонули в синей мгле.

4

Оказалось, что поле за лесом и вправду засеяно рожью — весь бугор впереди до самого неба покрыт был хлебами. Над хлебами в полуденном небе зыбился жаркий воздух.

Ратников оглянулся и опять увидел город — город стоял за лесом, на холмах, растянувшись дугой по всему горизонту. Блестели на солнце золотые, вороненые, синие и зеленые купола соборов и церквей, теснились высокие дома, как бы вытесанные из цельных глыб желтого, белого и красного камня, и торчали над городом ажурные иглы радиотелевизионных вышек и черные, коптящие небо трубы.

Сколько раз глядел он отсюда на город, сколько раз щемило у него в груди и в воображении складывались яркие картины прошлого, в которые он вжился с детства и которые так волновали его!..

5

Старик Игнат был его однофамильцем. Может быть, их и связывало какое-нибудь дальнее родство?.. Изба Игната стояла на отшибе, на гребне бугра, на самом ветродуе, и там же, на гребне, в ста шагах от избы Игната, земля была изрыта глубокими ямами, густо поросшими ивняком, — никто не знал, сколько веков брала деревня здесь глину. Мальчишки любили играть в этих ямах. Строили потайные землянки, выкапывали глубокие пещеры и длинные, уходящие далеко от ям норы и ходы. Игнат часто гонял мальчишек, бранясь и говоря, что они, как кроты, и дом подроют. Они боялись Игната. Но в тот раз, когда попалась им в земле драгоценная, сказочная находка — изъеденный ржавчиной тяжелый меч с длинным зазубренным лезвием, с прямыми короткими рожками и узенькой рукоятью, — они, не задумываясь, кинулись к Игнату.

Игнат не удивился их находке. Обмыл с меча над кадушкой глину и долго молча держал его в руках. Руки Игната тряслись.

— Сколько тут всего в земле! — сказал он наконец. — И раньше, случалось, выкапывали оружие всякое. Кольчуги, шлемы. Тут, ребятки, в давнее время сеча была. Бой был.

Их тогда ошеломили слова эти. В их головах не укладывалось, что именно здесь, где ими все избегано, исползано, изрыто, знакомо до каждого камня, — здесь когда-то храпели и ржали кони, стоял лязг и звон мечей…

— И село наше не зря Лихой Пожней назвали. Э-э! Сколько тут русских голов сложено! — сказал тогда Игнат и чуть погодя добавил: — Мужику тут трудненько жилось. Паши да оглядывайся. Явится враг — соху бросай, за топор берись. Землю свою, детишек своих обороняй.

Глядя отсюда на город, частенько представлял себе Ратников, как в древности когда-то, оставив позади тысячи верст безлюдья и бездорожья, болот и непролазных чащ, выехали из леса на этот холм передовые всадники и увидели блеск золотых куполов, как накинулись на заставу, порубили русских и вздыбили коней, повернули назад, и как потом высыпали на холм бессчетные орды диких завоевателей — отощавших, грязных, вонючих и злых, и как из тысяч глоток вырвался торжествующий и алчный вопль, и всадники, стегая коней, поскакали с гиканьем и криками вниз, в лощину, просочились через леса, переправились через реку, подступили со всех сторон к городу, и началась многодневная и жестокая, кровавая сеча…

Все эти представления странным образом связывались в сознании Ратникова с домом, в котором он родился и в котором теперь ждала его мать. В каждом углу этого дома, на сушилах, в закутках сарая, в запущенном саду, в его вишневых и малиновых зарослях таилось что-то необъяснимо волнующее, и Ратникова тянуло сюда отовсюду, где бы он ни был. Возвращаясь домой, он испытывал всякий раз какое-то щемящее чувство, какую-то приятную тоску, будто возвращался на короткий миг из небытия на землю, зная, что тут же снова уйдет, уйдет навечно от всего, что было дорого здесь и ему, и его неведомым предкам. Он никогда не задумывался над природой этой сладкой тоски и всякий раз с радостью отдавался ей.

В армии, оставаясь один, он часто ложился навзничь и, глядя в небо, вспоминал эту странную тоску, и этот дом, и запущенный сад; и будто видел все это сквозь дымку — голубую и прозрачную, какая бывает обычно золотой осенью, когда в полях и на огородах жгут костры. Он ходил по дому, забредал в заднюю холодную избу и там, на мостах, рылся во всякой рухляди. Рамки, из которых лет сорок назад вырезали соты, все еще пахли медом, от долбленых потрескавшихся кадей несло притухлой залежалой мукой, а из пузатых, кованых сундуков, когда он откидывал тяжелые крышки, тянуло сразу всем старым миром — нафталином, ладаном, дегтем. Он доставал из сундуков ржавые амбарные замки, дырявые армяки, латаные полушубки и конскую сбрую, украшенную прозеленевшими