Ответственный представитель - Борис Захарович Фрадкин

— А теперь из-за нас люди на работу опаздывают. Будто вы уже не людей возите. Почему на заводах по-новому работают? На железной дороге строгие порядки навели. Мы же по старинке чуть живые шевелимся. Я не могу, не хочу так работать. Девочки, поехали!

— Куда? — закричал диспетчер. — Не разрешаю!

— Героем все равно не станешь, — усмехнулась Садыкова, от раздражения не попадая петлей шубы на пуговицу… — Как мы были извозчиками, так извозчиками и останемся. Возим и ладно. Труд наш не больно на виду. А девчонкам отогреться дай. Не видишь, руки у них окоченели.

— Поехали, поехали! — закричала Нюра. — Не слушай ее, Валя. Дрожжей в ней нехватает. Перекисла она и жизнь замечать перестала.

Валя с девушками вышла следом за Садыковой и ее кондукторами.

— Я начальнику парка пожалуюсь! — крикнул вслед им диспетчер. — Это самовольство.

От дежурки отошли одновременно два поезда. Второй шел позади с неистовыми сигнальными звонками и все время подгонял первый.

VII

Они стали встречаться часто. Но мороз не позволял подолгу оставаться на улице и совершать прогулки, поэтому они не пропускали ни одной кинокартины, а как-то пошли вместе в театр.

В театр лучше было бы не ходить. Во время действия они переговаривались, вызывая недовольство публики. На них шикали и дважды подходила контролерша.

Однажды Валя робко предложила Виктору зайти к ней домой. Он согласился не сразу. Расспросил сначала, с кем она живет и удобно ли ему зайти, когда его еще никто не знает.

Валя жила с матерью и младшим братом, мальчиком лет одиннадцати. Отец ее погиб в самые последние дни войны. Вале тогда было шестнадцать лет, и она училась в восьмом классе. Мать получала за отца пенсию, но на всю семью этого было недостаточно.

Старшая сестра Вали перешла в это время на второй курс института; она прислала письмо, в котором сообщала, что хочет бросить учебу и устраиваться на работу, чтобы поддержать семью.

— Но я рассудила иначе, — пояснила Валя Виктору. — Сестра старше меня, она уже в институте. Ей осталось меньше учиться. Пусть она раньше и кончит. Потом будет моя очередь.

Мать Вали встретила Виктора очень радушно.

Виктор стал часто бывать у Вали. Когда он появлялся, мать обычно спешила на кухню ставить самовар. Каждый раз его угощали чаем.

Словоохотливый Виктор много рассказывал о себе. Его соперничество с Шурко было встречено одобрительно не столько самой Валей, сколько ее матерью.

— Какие молодцы! — похвалила она Виктора. — Это значит не из корысти, а за честь работаете. В мои годы такого не бывало.

— Ты дома тренируйся, — посоветовала Валя.

— Как так?

— А вот как я, когда училась вагоном управлять. Знаешь, что я делала? Приду домой, сяду на стул и воображаю себя за контроллером. Верчу, кручу руками. Свои движения тренировала.

— Ох, беда мне с нею была, — пожаловалась мать. — Ночью спросонку вскочит и давай руками крутить, и давай крутить. А у самой глаза закрыты.

Виктор рассмеялся, но про себя подумал: «Идея! Честное слово, идея. Вот возьму и попробую то же самое проделать».

— Теперь каким-то графиком занялась, — продолжала мать. — Не столько зарабатывает, сколько бумаги переводит.

— У нас парторг новый, — сказала Валя. — Старый говорил: «Ритмичное движение трамваев — фантазия. Эдак еще каждому вожаку придется в вагоне хронометр устанавливать». А этот потребовал: «На деле, мол, докажи. Слова правильные, но народ не привык им верить».

— Ну, и как?

— Для меня специально два прицепа ремонтируют. Стахановский поезд буду водить.

— Когда ты его поведешь?

— Не знаю. А что?

— Хорошо бы двадцатого. У нас юбилей завода, пятнадцать лет со дня пуска. Мы на стахановские вахты встанем. Я думаю окончательно Шурко побить.

У Вали глаза разгорелись.

— Двадцатого, говоришь? Завтра же побегу к начальнику парка. Пусть слесари досрочно ремонт кончают.

Когда он уходил домой, Валя, накинув на плечи шаль, вышла проводить его. В темном ночном небе висел яркий диск луны, а вокруг него светился широкий феерический обод.

— К морозу, — сказал Виктор, указывая на обод. — Беги в комнату, простудишься.

— Ну и пусть.

— Вот еще. Придумала.

— А тебе жалко будет?

— Не рассердишься, если скажу?

— Ну… скажи…

Он что-то шепнул ей… Валя промолчала. В темноте он не мог видеть румянца, залившего ее щеки. Наклонившись, Виктор поцеловал ее в губы…

Высвободившись из его объятий, Валя убежала в комнату.

Виктор пошел по улице, забыв застегнуть пальто… Ему было жарко.

VIII

Научиться экономить секунды оказалось не так-то просто. Работая у станка, Виктор наблюдал за товарищами, изучал собственные движения и пытался подметить ошибку Шурко.

Он сделал попытку претворить в жизнь мысль, подсказанную ему Валей: тренироваться дома. Кухонный стол служил ему станком, а в тарелках он видел детали.

— Это еще что? — испугалась мать, увидев, как Виктор замысловатыми движениями перекладывает тарелки.

— Учусь секунды экономить, — пояснил Виктор. — Я должен побить Шурко.

— Можешь бить своего Шурко сколько угодно, а тарелки бить я не позволю.

Никакие уговоры на мать не подействовали. Она убрала посуду, заперла ее в шкаф и оставила Виктора около пустого стола.

Пришлось обойтись без дальнейшей тренировки.

Возвращаясь с завода, Виктор продолжал мысленно работать. Он как бы смотрел на себя со стороны. Надумав что-нибудь, он весь горел от нетерпения, ночью ворочался с боку на бок, а утром приезжал на завод раньше обычного. Поспешно включив станок, он проверял свою мысль в действии.

Чаще всего получалось еще хуже. Но иногда он вдруг находил более точные движения. Тогда в цехе словно становилось светлее. Даже самый незначительный, самый крошечный успех радовал его, как необыкновенное открытие.

…Шурко с беспокойством поглядывал на Важенина. Разница между их дневными выработками становилась все более заметной.

Но вот как-то в конце смены Виктор подошел к Шурко и стал что-то рассказывать. Шум в цехе не позволил соседям услышать, о чем именно они беседуют, но многие видели, как широкое лицо Шурко расплылось в улыбке.

Накануне юбилея в цехе состоялся митинг. Работники цеха брали обязательства. Когда очередь дошла до Шурко, его обычно невозмутимое и румяное лицо побледнело от волнения.

— Ну, ну, — подтолкнула его Фрося. — Чего перепугался? Не рекорды же бить собираешься.

Шурко неторопливо подошел к президиуму и, повернувшись к собравшимся, сказал:

— В честь славного юбилея нашего завода я встаю завтра на стахановскую вахту и обязуюсь дать за смену…

Шурко судорожно вздохнул. Он смотрел себе под ноги, его лицо сразу покрылось потом.

— …дать… ну… двести восемьдесят процентов нормы.

— Ого! — ахнули собравшиеся. — Молодец, Петя.

— А ты? — Фрося строго взглянула на Важенина.

— Петя явно скромничает, —