Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

Кусков, подойдя, спросил у Бондаренко, чистившего винтовку:

— Где Кайсаров?

Бондаренко суетливо поднялся, глаза у него были веселые, он ответил:

— Желаю здравствовать, товарищ политрук! Они вон в той избе, — и указал на дом с крышей, развороченной снарядом.

— Поглядите-ка, товарищ политрук, во всей деревне не найдется целой избы. Еще два-три артналета, и все избы развалятся, как миленькие. — Бондаренко явно хотел втянуть Кускова в разговор.

Политрук ответил кратко:

— Война.

— Истинно, что война. Сколько разрушений! Сколько народу осталось без крова. Но не тужи. После победы заново отстроимся. Увидишь, какие хоромы отгрохаем!

Кусков улыбнулся: «Смотри, как просто рассудил!» Бондаренко, боясь упустить собеседника, не унимался:

— Забьется, допустим, в какой-нибудь трухлявый дом хвашист, и мы, чтобы выжить его оттуда, разрушаем к чертовой матери весь дом. Позавчера, когда занимали деревню, мы в тот вон дом, видите? — обгорелый стоит, без крыши, — мы в тот дом бросили десяток гранат. Он и вспыхнул. И все это из-за одного долговязого рыжего хфрица. Тьфу!

Кусков рассмеялся. А Бондаренко даже не усмехнулся и только вздохнул:

— Вот это и есть война, товарищ политрук. Только начали в зажиточную жизнь входить, а приходится изничтожать собственное добро.

Заслышав шаги за спиной, политрук обернулся. Это подошел Ержан. Василия поразили запавшие его щеки и темные круги под глазами.

Василий спросил:

— Как настроение?

— На высшей точке.

Улыбка у Ержана была болезненная, а в голосе слышалась едкая насмешка. Он словно постарел за одни сутки. Какой-то внутренний огонь сжигал его.

Политрук сказал:

— Ну, давай посмотрим твою оборону.

— Вон она, оборона, перед вами, — Ержан повел рукой перед собой.

— Покурим, — предложил Кусков. — Давай кисет.

Ержан взглянул на Василия и вытащил из кармана кисет.

— Ты сегодня невеселый какой-то.

— А с чего мне плясать? — отведя взгляд, тихо сказал Ержан.

Помолчав, Ержан проговорил:

— Выходит, я попросту дурак. Возомнил, что знаю людей, а на поверку оказалось — ничего о них не знаю.

— Это верно: глупо было связываться с Молдабаевым. — Василий положил ладонь на колено Ержана. — Но, насколько я тебя знаю, ты не такой уж невежда.

Василий засмеялся.

— Здесь нет ничего смешного. Я думал, что большинство людей справедливы, честны, открыты, — сказал Ержан. — Во всяком случае, что здесь, на фронте, люди именно такие. Теперь вижу: и тут много двуличных, бесчестных проходимцев.

— Откуда такой мрачный вывод?

— Разочаровался в людях.

— Быть может, во всем человечестве разочаровался?

Ержан начал сердиться.

— Почему ты иронизируешь? Ведь ты не знаешь, что у меня творится внутри.

Ержан в упор посмотрел на Василия. Он был готов к яростному спору. Но Кусков оставался спокоен. Отбросив шутливый тон, он заговорил рассудительно и мягко:

— У меня тоже такое впечатление, что ты на кого-то очень обижен. Расскажи откровенно. Зачем тебе прятать это в себе? Поделишься — легче станет.

Спокойный голос Кускова подействовал на Ержана сильнее, чем окрик.

— Да о чем мне рассказывать? — попытался он отговориться. — Кому это надо?.. Понимаешь, влюбился в девушку. И вот...

— Ты влюбился, а девушка тебя не любит?

— Не любит? — Ержан покривился. — Не то, что не любит. Презирает больше, чем собаку. А я... для меня не было женщины лучше нее. Вчера еще я как на крыльях носился. Ну, понимаешь, счастлив был. Знаешь ты, что это значит? А теперь вот упал на землю. И будто один лежу посреди голой пустыни. И никому на свете не нужен. Это, брат, страшно, когда человек, которого ты считал самым близким, вдруг оказывается чужим. Никому я не пожелаю такого несчастья. Знаешь, даже жить не хочется...

— А ты уверен, что не нужен ей?

— Вчера видел их вдвоем. Что теперь скрывать? Все равно конец, — сказал Ержан с решимостью отчаяния. — Видел ее вдвоем с Уали. И кажется, они вполне довольны друг другом...

— Это еще ничего не значит, если они прогулялись вместе.

— Это не случайная прогулка, — настаивал взволнованно Ержан. — Вчера, после головомойки на бюро, я ушел злой... Ну, просто не знал, что мне с собой делать. И потянуло к человеку, который смог бы посочувствовать, понять. Вот я и пошел в санвзвод. Подхожу к санвзводу, а она выходит из дома вместе с Уали. Тот сразу дружком прикинулся. Вот-вот жалостливо погладит по головке. А это хуже всякого издевательства. Сам себе жалким кажешься. И вдруг померещилось мне, что вижу его насквозь. Глаза у него блестели, словно у кота, стащившего масло. Взгляда моего он не выдержал, спрятал глаза. А Раушан какая-то покорная была, не мне, ему покорная. И так на него поглядывала... То ли ревность, то ли злоба, то ли презрение поднялось во мне. Рассудок у меня помутился. Уж не знаю, что я говорил. Но, видно, много правды наговорил Уали. Подмывало меня в кровь разбить эту сладенькую физиономию с воровато бегающими глазками. И вдруг, — наверное, никогда этого не забуду, — Раушан накинулась на меня. Она защищала Уали, как птица своего птенчика. Я себя не помнил. Но слова Уали расслышал: «Что же ты стоишь? Уходи». Не помню, как я ушел. Уали кричал мне в спину: «Мальчик, не будь дурачком!» И я услышал его жирный смешок. Что я мог ему ответить?! Да и что мне было отвечать? Я бежал, как трус с заячьей душой.

Опустив голову, Ержан мял пальцами мундштук папиросы. Потом он горько усмехнулся, сказал:

— Теперь будто отлегло немного.

Василий понял: жестоко оскорблено первое чувство Ержана, и сердце его долго будет болеть. Пройдет немало времени, прежде чем утихнет эта боль. Кто знает, может, с первым разочарованием умрет в нем доверчивая наивность? Василий растерялся: он не знал, чем помочь Ержану. Нужны ли его слова утешения? Ержан молча смотрел себе под ноги, и было похоже, что он вовсе забыл о Василии.

— Пройдем по окопам, — предложил Кусков.

Они пошли вдоль позиций взвода. Низина, длиной в километр, тянулась от деревни до густого соснового бора. Под небом, затянутым тучами, лесная чаща казалась суровой и дремучей. Впереди никаких признаков жизни, лишь доносился захлебывающийся натужный рокот увязающих в грязи машин; оголенная земля с увядшей травой словно дрожала под промозглым осенним ветром.

Василий после разговора с Ержаном не был расположен говорить. А Ержан, беседуя с бойцами, совершенно преобразился. Он вникал во все мелочи и за обнаруженные неполадки давал бойцам нагоняй. Солдаты — проницательный народ, чуют все. По той готовности, с которой они на лету подхватывали замечания командира и быстро выполняли его распоряжения, ясно было, что они заметили удрученное состояние своего командира.

— По всему видно, немцы всерьез здесь не укреплялись, — проговорил Ержан, вглядываясь в темнеющую вдали полосу леса.

— Они так рассуждают: завтра все равно идти в наступление, так зачем понапрасну возиться и рыть окопы, — отозвался Василий. — Но подождите: скоро уйдете в землю, как кроты! — Помолчав, Василий добавил: — Но и нам придется нелегко. Будь начеку, Ержан.

Возвращаясь на командный пункт роты, Кусков чувствовал себя в положении человека, который пытался, но не сумел довести до конца важное дело. Он сознавал, что Ержан нуждается в его помощи, но как оказать эту помощь — не знал. Молодой человек впервые по-настоящему любит, это и слепому видно. Любит, отдаваясь чувству всей душой. Какой чудесной парой они могли бы быть! Уали... Что Раушан нашла в нем привлекательного? Сумеет ли такой человек дать ей счастье? Скорее похоже на то, что, достигнув цели, он увернется и поломает жизнь хорошей девушке. Почему Ержан и Раушан не могут понять друг друга? Да и время ли сейчас для любви? Немцы скоро снова пойдут в наступление. А Ержан копается в своих переживаниях. Что значит личное несчастье в сравнении с огромным горем всех наших людей? Неужели он не чувствует этого!

И все-таки нужно что-то сделать. Помочь, поддержать Ержана. Он слишком молод, чтобы справиться со своей бедой самостоятельно. Молод и неопытен...

II

Рота, которую принял Уали, закрепилась левее батальона Мурата, по соседству с ним. В тылу роты — низина. Командный пункт — на большом холме, откуда хорошо видны позиции взводов.

Командир третьего взвода, временно исполняющий обязанности командира роты, молоденький, ловкий, расторопный Фильчагин, встретил своего нового командира с открытой душой. Волосы у Фильчагина льняные, голова маленькая. Он был услужлив, но без подобострастия.

Уали понравилась его радушная вежливость. Фильчагин сразу же узнал Уали, когда тот, наклонившись, входил в низенькую землянку.

— Временно исполняющий обязанности ротного командира младший лейтенант Фильчагин, — отрапортовал юноша. — Уже прибыли? О вас мне звонили из штаба батальона. Я выслал человека, чтобы проводил вас. Не встретили?