Иван Щеголихин - Снега метельные

Однако почему она сказала вскользь, что он старше ее лет на десять-двенадцать. Для чего она эту разницу отметила?

— Постой, постой, пошевели извилинами,— прогово­рил он себе и замедлил шаг, готовый снять шапку, осту­дить голову и поразмыслить. Лучше поздно, чем никогда.

А поразмыслив, прийти к выводу, что весь вечер она относилась к нему, как к старшему, как школьники от­носятся к учителю. Прежде всего, она не особенно смути­лась при его появлении: смело положила руку на его рукав и, кажется, тут же у порога напомнила ему о раз­нице в возрасте, чтобы он, боже упаси, не вздумал за ней ухаживать. Значит, ты, Николаев, хлюст, если девушке понадобилась такая мера предосторожности. Затем по­следовало самое убийственное: без всякого стеснения она сказала, что мечтает стать матерью, сказала так, как говорят только старшим, отцу или матери, или, к приме­ру, бабушке. Вот такие дела. А он-то замок вздумал срывать, голова садовая!..

Николаев сердито пнул ногой дверь, в комнате рас­пахнул форточку, сбросил пальто, пиджак, стянул гал­стук.

«Чёрт побери, да неужели я такой солидный, степен­ный, архисерьезный?!» Может быть, вся беда в том, что он слишком скован сознанием своей значимости? Не своей, вернее, а должностной. Какая все же она непосредственная, по-детски откро­венная, открытая. Неужели все это только потому, что у них такая большая разница в возрасте? В простосерде­чии своем даже не подумала, что могут сказать в посел­ке: пошла на квартиру к одинокому мужчине.

Впрочем, к одинокому мужчине нельзя, предосуди­тельно, а к секретарю райкома можно, какой он мужчи­на. Хотя и одинокий...

А может быть, зря он о ней всякую чепуху выдумы­вает. Просто она такая по натуре своей, непосредствен­ная. Она не скрывала своей радости, ей хотелось бродить с ним хоть до рассвета. Тоже ведь одинокая, в сущности.

На глаза попалось письмо Сони Соколовой. Это она его растревожила своим признанием, словами о личной жизни. Что ей ответить?..

Женя, войдя в дом, задержалась в кромешно темных сенях. Она ничего не запомнила из сегодняшней встречи, ни слов, ни жестов, осталось только общее чувство ра­дости, даже восторга. Ей хотелось добра и счастья себе, другим, всем на свете! Она закрыла глаза и в непрогляд­ной тьме представила свое лицо с улыбкой и уви­дела будущее, неизвестное и огромное, как звездный космос.

К утру поземка усилилась, зашевелились сугробы, меняя свои очертания. Женя проснулась в сумерках, гля­нула на часы и ахнула: уже половина девятого! За окном синел полумрак и было удивительно тихо. Женя подбе­жала к занавеске, откинула ее — окно до самого верха было закрыто сугробом. Отточенный ветром край его на вершок не доставал до шиферной кровли.

Третьи сутки мела непроглядная вьюга. Начались декабрьские метели, а будут еще и февральские... Опу­стели степные дороги. По Тобольскому тракту густо нес­лась поземка, заполняя неровности белыми клиньями, убегая за обочину, навевая сугробы. Не летали самоле­ты, молчали тракторы, до поры бездействовали снего­очистители. Шагнув за порог, люди тонули в снежной коловерти. Казалось, не просто снег и ветер, а колючие тугие сугробы обрушиваются на человека со всех сторон, бледная морозная мгла колышется спереди, сзади, сбоку...

И тут же вместе с бураном — предостережения и примеры.

Рассказывали, будто в «Изобильном» едва не замерз­ла повариха. Вышла из столовой за продуктами, добра­лась до кладовой, а обратно уже не вернулась. Пошли ее искать, обвязавшись веревкой, как альпинисты, и нашли в стороне от поселка, обессиленную, перепуганную досмерти, с обмороженными руками. В такую погоду не мудрено заблудиться и возле своего дома, собственной варежки не видно на вытянутой руке.

В другом совхозе парень на тракторе расчищал снег и не заметил, как снес угол своего дома. Где-то застрял вагончик с людьми, и вертолет ждал погоды, чтобы от­правиться на розыски и сбросить им хлеба и дров.

Замерла жизнь в Камышном, стали машины, и толь­ко дизельная электростанция не выключалась – в домах заметало окна, и люди днем сидели при лампочке.

На четвертый день в поселке стало известно, ме­тель захватила в кольцо бригадный стан неподалеку от Камышного. Оторванные от мира 120 человек сбились в тесных землянках. У них была кухня — вма­занный в глину котел, были дрова и уголь, но не было продуктов, их едва хватило на первые два дня. На третий съели всё, что собрали из личных запасов —ло­моть сала, краюху хлеба, пачку сахара, консервы. Но брюхо злодей, старого добра не помнит. Стали варить пшеницу и ели ее из кружек, из солдатских котелков и прямо из котла. Утешали себя байками и анекдотами. На четвертый день снова варили пшеницу, проклинали погоду и ждали примет ее улучшения.

Их было сто двадцать душ, и никто всерьез не думал о гибели, хотя уже появились больные, несколько чело­век мучились животами. Они терпеливо ждали спасения, верили, про них помнят и придут на помощь любой ценой. Тем не менее, жевать пшеницу и томиться в зем­лянках с промерзшими стенами было не сладко.

В Камышном на автобазе борт к борту стояли бесполезные сейчас машины. Шофера, слесари, ремонтники сидели в тихом гараже у костра и курили, когда вошел Николаев с двумя парнями из райкома комсомола. Они сняли шапки, выбили снег о колено, шапками отряхнули валенки. Возле костра, не спеша, расступились, примолкли. Пахло гарью, жженой резиной и дустом.

— Товарищи, на втором стане сидят наши рабочие, сто двадцать человек,— сказал Николаев —У них нет продуктов, нечего курить, появились больные.

Эти трое, Николаев с двумя комсомольцами, соверши­ли в сущности подвиг — прошли от поселка до автобазы. Почти километр в пургу. Они обошлись без посыльных, явились лично, чтобы показать, насколько важна задача.

— Там нелегко,— негромко продолжал Николаев.— Хотим с вами посоветоваться, товарищи, как оказать по­мощь второму стану.

...Может быть, потом, спустя годы, когда жизнь на целине устроится, секретарь райкома не будет принимать личного участия в подобном деле, найдут другой, может быть, даже более оперативный способ убеждения и свя­зи. Но сейчас, когда целинная жизнь только налажива­лась, всем и каждому приходилось в любом важном деле принимать участие лично...

Шофера пока молчали. Николаев не приказывал, не доказывал, не взывал к совести. Они молчали из чувства собственного достоинства.

— Газик райпотребсоюза пробивался целые сутки,— сказал комсомольский секретарь белорус Гулькевич.— Не мог пробиться. Шофер передал по рации из совхоза имени Горького, что застрял, заблудился.

— Надо было ДТ-54 послать,— сказал один из шо­феров.

— На газике только па охоту ездить, зайцев гонять,— отозвался другой.— При ясной погоде.

— Мы не можем оставить в беде наших товарищей,— продолжал Николаев.— Надо пробиться к ним и как можно скорее. Давайте вместе прикинем, кому из самых смелых и надежных ребят мы поручим этот ответствен­ный рейс.

— А чего тут прикидывать,— слегка вызывающе проговорил Сергей Хлынов.— Лично я не прочь размять­ся. Думаю, братва со мной по мелочам торговаться не станет.

— Спасение людей — не мелочь,— холодно осадил его Николаев.

— Я это так, к слову,— хмуро оправдался Хлынов.— Короче, я готов поехать.

Он шагнул вперед. Вслед за ним, как привязанный, шагнул и Курман Ахметов.

— Вдвоем поедем. Для страховки.

Курман с лета перебрался в Камышный вместе с Оксаной и уже тремя детьми, тремя всадниками. Именно из-за них они сюда и переехали. Тот памятный день — первые роды Оксаны — оставил глубокий след в сердце Курмана, и он все ждал случая, чтобы перевезти семью поближе к хорошим медикам. Так будет всем спокой­нее — и Курману, и Оксане, и самим медикам.

— Медлить нельзя, товарищи, дорога каждая минута. Кто может поехать немедленно?— спросил Николаев, будто не слыша ни Хлынова, ни Курмана.

— Да и я могу, только тулупчик дайте!— послышался голос.

За ним другие:

— Тулупчик без возврата...

— И полбанки.

— Для компресса...

— Но мы же первые вызвались,— повысил голос Сергей.— А-а, не доверя-яете,— злорадно протянул он, догадываясь.— А штрафных, между прочим, посылали на передовую, да еще в самое пекло.

— Штрафных посылали,— негромко повторил его слова Николаев, пристально глядя на Хлынова, видимо, колеблясь.

— Значит, договорились!— Сергей притворно сладо­стно потянулся над костром, даже зевнул слегка.— Едем, Курман. Только трактор давайте, Юрий Иванович, вер­нее будет.

Не прошло и часа, как друзья на тракторе ДТ-54 с прицепом подъехали к складу райпотребсоюза. Они легко выпросили пол-литра водки на дорогу — оттирать конечности на случай обморожения, тут же хватили по глотку-другому, нагрузили в прицеп мешки с продукта­ми, укутали их брезентом и затянули веревками.