Станислав Мелешин - Расстрелянный ветер

— Что такой веселый? — спросил Пыльников, чувствуя раздражение от того, что Васька не сел на пододвинутый стул. — Опять премировали?

— Было дело! Женюсь я! — сказал Васька, как бы между прочим и таким тоном, будто жениться для него так же просто, как получить премию.

— Широко шагаешь! — похвалил Пыльников и догадался, что сын мастера об аварии не знает — значит, Байбардин домой еще не вернулся.

— Клавдию берешь?

— Клавдию, кого же еще! Два года дружим. Пора уж и свадьбе.

По мнению Пыльникова, Васька в женитьбе делал промах. Такой парень мог бы найти себе невесту получше и побогаче.

— Как жить будешь?

— Потихоньку. Как люди живут: от получки до получки! — сострил Васька. — Может, домик построю.

«По моим стопам идет», — отметил Пыльников и понял, что Васька решил жениться серьезно.

— Сразу не построишь, не купишь. Не по росту тебе! Копить надо, — посоветовал он откровенно. — Отец должен помочь… Завком ссуду даст.

— Ни отца, ни завком просить не буду. На сберкнижке есть кое-что. Я ведь сам рабочий, самостоятельный. — Васька одернул пиджак и поправил на плече ремень фотоаппарата.

— Ну, ну… на свадьбу зови, — похвалил Пыльников и прищурился: — У невесты много приданого или по любви женишься?

— Шутишь, дядя Степан! — улыбнулся Васька. — Мы люди не жадные, да и на зарплату прокормлю. О деньгах я не думаю. Клавка — каменщица седьмого разряда… На готовое я не мастак. Конечно, по любви… — растянул Васька. — Полюбил и женюсь.

— Молодец, молодец. Сам так же начинал. А вот мимо моих лоботрясов любовь, видно, стороной проходит. Никак себе невест не подыщут…

— Вот смотрю я на вас, дядя Степан, — перебил Васька Пыльникова, — все у вас в жизни правильно и аккуратно. Крепко живете: и дом свой, и семья, и зарплата. Иной всю жизнь в коммунальной комнатке перебивается, а у вас все свое — в большом доме простор, в огородах полно…

Рассуждения Васьки Пыльникову польстили.

— Подожди и сам так же заживешь, быстрее моего.

«Сказать ли ему, что у отца авария? Нет, не стоит тучи нагонять», — подумал он и позавидовал байбардинской счастливой улыбке, чужой хорошей любви, молодости, наивному хвастовству и неюношеской твердости и цепкости в серьезных вопросах жизнеустройства. «Хм! Дом, жена… Сам рабочий… Привалило счастье прямо смолоду!.. А я вот всю жизнь мыкался, кое-как к старости окреп».

Пыльников сел на диван, кивнул на прощанье Ваське и, когда тот ушел, скрипя коричневыми туфлями, вдруг с обидой и грустью пожалел, что стар и жить осталось, в сущности, не так уж много. Да, немного! А тут еще неприятности… А вдруг в его доме всему придет конец: умрет он, умрет жена, сыновья поделят все, пораспродадут: поженятся…

Пыльников ни разу не болел. Никакие болезни его не брали. В паспорте стояла дата рождения, но никто точно не угадывал его возраста. Он всегда был здоров, но о смерти думал и боялся ее. Страшно! Дома, на работе, по радио, в газетах и от людей жадно узнавал о новостях и открытиях медицины, продляющих жизнь человека… Нет! Надо держаться, выкручиваться, беречь себя. С тяжелой горячей работы надо уходить поскорее. Еще год он поработает и уйдет! Уйдет на пенсию… Боялся одного — суда! И раньше были аварии, но он за печь не отвечал. А сейчас — придется ответить. Потянуло на улицу, к Байбардину, одному было тошно. Байбардин подскажет что-нибудь, посоветует! Ведь и Байбардин виноват, и Чайко, и Сахонов, и Хлебников, и все-все, кто работает в мартеновском цехе, — до начальника. Не могут они навалиться на одного Пыльникова. Вместе отвечать будут.

БАЙБАРДИН

Дома Павла Михеевича встретила жена — маленькая седая женщина в пуховом платке, накинутом на узкие, покатые плечи. Байбардин заметил на ее лице хитрую улыбку, спрятанную в ямочках около губ, и сразу решил не говорить Полине Сергеевне об аварии. Не хотелось омрачать веселого настроения жены.

— Ух ты, мой работящий, — взяла она его за рукав и повела на кухню: — Красавец, брови и усы спалил.

Павел Михеевич немного недолюбливал чрезмерной ласковости жены, но сейчас заботливый, мягкий голос Полины Сергеевны успокаивал.

— Старый, устал сегодня? — бодро и чуть насмешливо спросила жена из кухни, когда он переодевался в ванной комнате. — Сейчас я тебя сахарной картошечкой покормлю.

— Ну, какие новости? — Павел Михеевич вышел переодетый, умытый, потирая ладони перед собой. — Есть хочу страшно, мечи все на стол.

Он медленно, вздыхая и покряхтывая, пил чай большими глотками. Жена уловила тревогу на лице мужа и, всматриваясь в его глаза, как-то сникла, волнуясь и ожидая.

— М-м, вот что, Поля, — начал он, расправляя плечи и подергивая себя за ухо, — авария у нас… вот так.

Полина Сергеевна долго сидела молча, не спрашивая ни о чем. Она только надела очки и стала строже и интеллигентней, как учительница.

— Если тяжело — не рассказывай. Что же делать будем?

— Будем отвечать.

Жена кивнула.

— В общем, запороли плавку.

И он стал докладывать ей, как на сменно-встречном в цехе, о том, что печь стояла на очередном ремонте, что наварка пода магнезитом произведена плохо, и он перед завалкой ушел и не посмотрел, как было заделано и выложено стальное отверстие для пуска стали, — понадеялся на опыт бригады. Конечно, металл перекипел (пока ждали ковшей от других печей — не было разливочных кранов).

Полина Сергеевна слушала, не перебивая. Мартеновский процесс за долгую жизнь с мужем она узнала во всех подробностях, и когда Павел Михеевич назвал себя «старым дураком» и заключил: «виноват я», она, не стала уверять его в обратном.

— Эх вы, мужчины-умники!

Походила по комнате, спросила:

— Судить будут?

Услышала «нет» и немного успокоилась.

— Ты у меня все молодая… — задумчиво произнес Байбардин и по-хорошему усмехнулся.

— Отец, — прищурилась Полина Сергеевна, — обрадую чем…

— Ну, не томи!

Павел Михеевич наклонил голову лбом вперед, слушая.

— Василий-то у нас всерьез женится. Сегодня сказал. Ушел с утра за невестой. Приведу, говорит, посмотреть.

— Хорош! Молодец! Сила! — рассмеялся одобрительно Павел Михеевич.

— Не рано ли, отец?

Полина Сергеевна села на диван, любуясь мужем.

— Васька-то? Что ты, Поля? Года уже, а ни жены, ни сына. Работает хорошо, в полную силу — значит, не рано…

— Ну вот и праздник в доме — согласилась Полина Сергеевна, — как у людей.

— А теперь мы с тобой… стариками станем, — грустно пошутил Павел Михеевич и обнял жену. — Хоть и много прожили, а все кажется, только во вкус входишь. Пятьдесят лет — это ведь начало жизни, юность, так сказать. В эти годы, по правилу, молодым человеком зваться. Ан нет! Накатит старость, подойдет смерть-холера — и жаль человека! Скажем, хороший сталевар, академик какой, музыкант ум и опыт с собой уносят… туда! Безвозвратно. Им бы жить да жить и дело делать. Несправедливо. В наш-то могучий век, а смерть порошками отгоняют. Мало живем, орлы и то больше! Нужно сто, двести лет человеку жить. Пусть живет, пока не устанет!

Полина Сергеевна знала, что Павел Михеевич любит поговорить и не перебивала его. Сегодня грустные рассуждения мужа, конечно, связаны с аварией.

— Ты меня слушаешь? Это я так… Что ты не говори, а плохо, когда полвека за душой.

— А может, сыну завидуешь?

— Нет. Ведь это наш сын. Как будто это мы с тобой снова молоды и свадьбу играем.

— Неровный ты сегодня какой-то, не серьезный. Авария у тебя, а ты не очень встревожен.

— Рабочему классу вешать нос не полагается.

Павел Михеевич постучал пальцами по столу, задумчиво посмотрел в окно, вдруг встрепенулся:

— Наш Василий молчал-молчал и вдруг надумал: «Женюсь!» Скрывал… да?

— А зачем раньше времени огород городить… Скрывал, а я знала, не говорила тебе. Думала: просто знакомая, пусть дружат. А все на серьез обернулось.

— Известное дело! — весело подмигнул жене Павел Михеевич. — Интересно взглянуть на невесту: что за человек такой в нашу семью войдет!

— Они своей семьей заживут, — грустно и ревниво проговорила Полина Сергеевна.

— Мы сыну не чужие, — поправил Байбардин.

«Не чужие, а не все знаем о нем», — подумала жена. Как раз хотела поговорить со стариком о сыне: где он пропадает допоздна, откуда у Василия лишние деньги, да и выпивать стал. Если бы дома… Но не решалась тревожить мужа: в последнее время у Павла Михеевича стало пошаливать сердце.

— Приведет в дом девушку уютную, — как бы про себя мечтательно сказала Полина Сергеевна.

Муж перебил:

— Ну, тебе бы ангела в дом… Да чтобы невеста вся из ума сшита была! А вдруг… холеру какую с характером приведет?!

— Посмотрим! — обиделась Полина Сергеевна. — Не век же ему с тобой советоваться.