Лев Экономов - Под крылом земля

Туман теперь нависал надо мной ярко-белой, насыщенной солнечными лучами массой, подступал с боков. Я спустил на глаза очки-светофильтры — туман словно сжался, приобрел форму облаков. Подо мною развернулась картина, сходная с той, что я нарисовал ночью на штабной карте.

Лерман включил фотоаппарат. А майор уже передавал по радио:

— К северу от реки Быстрой — скопление артиллерии. На реке у изгиба возведен мост, охраняется двумя зенитными батареями. По дороге через перевал движется колонна танков. В юго-западном направлении… — Сливко не договорил: самолет его стал юзом проваливаться вниз.

«Попал в нисходящий поток», — понял я. Скорее инстинкт, чем обдуманное решение, заставил меня повернуть самолет вправо, в сторону нагретого солнцем склона. Мощный поток подхватил самолет, как подхватывает щепу морская волна, и швырнул кверху.

Самолет командира продолжал проваливаться. Сливко тоже развернул машину, но в другую сторону. И в этом была его ошибка: место, над которым он оказался, лежало в глубокой тени, воздух там был пропитан ночным холодом, и «не поднимал».

Каким-то чудом Сливко выровнял самолет.

Я продолжал взбираться на гребень невидимой волны. Снова пелена тумана скрыла расщелины гор.

В ушах раздался знакомый щелчок. Это воздушный стрелок включил переговорное устройство.

— Что случилось? — спросил он обеспокоенно. — Я выключил фотоаппарат.

«Могли бы погибнуть, — мелькнуло в голове, — не за понюшку табаку».

Я почувствовал страшную досаду. Вспомнилось, как спорил вчера с Кобадзе, как с моими доводами согласился сам командир полка. Наверно, потому он и послал меня в разведку, что считал дисциплинированным летчиком. А я?

Нужно было отыскать ведущего, от которого я оторвался так стремительно. Я хотел сделать нисходящую спираль, но вдруг увидел самолет далеко впереди и значительно выше. Увеличил скорость, чтобы побыстрее пристроиться к ведущему. Туман по-прежнему перемещался, клубясь, но разрывы стали больше. Значит, скоро рассеется и можно будет работать. Через окна в тумане отчетливо были видны каменистые склоны. Вот утес, называемый Чертовым рогом. На нем, по данным разведки дивизии, располагалась зенитная батарея «противника». Теперь ее там не было. Это изменение в дислокации войск казалось мне разумным. Еще нанося обстановку на карту, я подумал, что для зенитной батареи там не место — слишком на виду она.

«Но куда лезет Сливко?» — подумал я. И в тот же момент в наушниках шлемофона раздался растерянный голос майора: — Разбил очки, ранило в глаза. Почти не вижу!

Что же произошло? Видно, когда он рванул самолет вверх, то ударился головой о ручку управления и стеклами порезал глаза.

Сливко летел наугад, подчиняясь тому интуитивному чувству, с каким слепой пробирается по улицам города к своему дому. Но небо — не город, где слепой в нужный момент находит поводыря.

Попробую координировать его действия.

— Четвертый, четвертый! Говорит десятый. Возьмите левее и ниже, — передал я майору, устремляясь к нему.

— Понял хорошо. Беру левее и ниже. Где мы?

— Под нами Чертов рог. Берите еще левее и еще ниже. Мы очень высоко.

Теперь самолеты находились близко один от другого. Я видел голову командира. Он слегка подался вперед, казалось, ловил в сетку прицела невидимую для меня цель. Его самолет колыхался, словно щепка в реке, и мне то и дело приходилось давать поправки.

Когда горы остались позади, я предложил Сливко выпрыгнуть вместе со стрелком на парашютах. Он отказался:

— Будем сажать машину. Это решено.

Я попробовал представить себя на месте Сливко и даже зажмурил глаза, но тотчас же открыл их, почувствовав, насколько полет Сливко сложнее любого полета в плохих метеорологических условиях или ночью, когда с тобою безмолвно разговаривают десятки умнейших приборов.

Еще никогда я не уставал так, как за время полета со слепым напарником. Пот застилал глаза едкой поволокой, пришлось снять очки.

Разговор в воздухе по радио слышен и в динамике на стартовом командном пункте. На аэродроме знали о случившемся. Подходя к контрольному пункту, я услышал в наушниках голос командира полка:

— Десятый, заходите на посадку одновременно с майором. Корректируйте движения четверки. Выпускайте шасси. Когда четвертый коснется земли, идите на второй круг…

Наши самолеты летят совсем рядом. Я даже вижу, как крутятся в потоке воздуха только что выпущенные колеса на машине Сливко.

— Делаем разворот! — говорю я майору. — Планируем. Меньше угол, меньше… Ручку отдавать рано, тяните, тяните. Плавно парашютируйте.

Самолет Сливко вот-вот коснется земли; боюсь, что он не дотянет до первых ограничителей.

Мне уже не видно его, я иду на второй круг. Сумеет ли Сливко выдержать прямолинейность при пробеге самолета?

Слышу голос полковника:

— Спокойнее, четвертый, отпусти тормоза. Не пользуйся, говорят, тормозами. Так, та-ак, та-а-ак… Можешь выключать мотор!

Сливко приземлился! Мне кажется, что с плеч моих свалилась огромная тяжесть.

Посадив самолет, я соскочил с плоскости. Навстречу мне шел командир полка. Со стороны КП бежали летчики.

Я объяснил полковнику, как все произошло.

— Плохо, — сказал он. — Очень плохо. Я молчал.

— Как же мне с вами быть? — Серые глаза Молоткова смотрели строго. — То, что оказались в горах на высоте ниже девятисот метров, вам не простится. — Он помолчал немного. — А вот за то, что сохранили жизнь командиру, — спасибо!

— Служу Советскому Союзу! — ответил я.

XX

Летно-тактические учения продолжались.

В то же утро нас вызвали на КП по тревоге. Несмотря на это, все были чисто выбриты, подтянуты, точно собрались на строевой смотр, и это понравилось командиру полка. Молотков рассказал нам о «противнике» все, что знал сам. Говорил спокойно, бодро. Трудно было догадаться, что полковник взволнован, беспокоится за командиров эскадрилий, которым поручил подавить танки в опорных пунктах «противника», за штурмана Кобадзе — группа его должна уничтожить зенитные орудия. Сам он руководил разгромом живой силы.

— Главное, застать врага врасплох — в этом девяносто процентов успеха. Пойдем на бреющем вдоль реки. Высокие берега укроют нас. У гор наберем высоту. Если над целью не будет истребителей «противника», первый бомбовый удар нанесен с ходу, а затем перестроимся в боевой порядок «круг». Запасные цели — автомашины на перевале. Помните, каждый отвечает за всех и все за одного.

Молотков еще раз просмотрел фотографии, которые мне удалось сделать во время разведки, и выпрямился.

— У вас есть что-нибудь, подполковник? — вполголоса спросил он Семенихина.

— Собственно, — подполковник развел руками, — сказано все. Вот только разве напомнить… Не забывайте, товарищи, попутно вести разведку в районе действий. Глядите и вглядывайтесь. Мы не знаем замыслов «противника» и должны быть все время начеку. Многое в этом полете будет зависеть от вашей бдительности.

Едва я успел застегнуть лямки парашюта, как в небе повис шлейф дымовой ракеты. Затарахтели моторы. К старту, слегка покачиваясь, потянулись самолеты. Струйками пригибалась к земле выгоревшая трава, а потом вновь вставала, точно для того, чтобы проводить летчиков в трудный полет. В рокоте многих моторов ощущалась мощь.

Когда боевые вылеты совершают авиаполки, знамена выносятся на стартовый командный пункт. Каждый из нас смотрел на развернутое Знамя полка и чувствовал в эту минуту необыкновенный подъем сил.

Взлетали парами. Через четверть часа на поле не осталось ни одного самолета.

Я летел в группе Кобадзе. Скоро тени от самолетов пересекли серую полоску дороги, которая служила линией фронта. Группа устремилась кверху: высота давала преимущества в воздушном бою. На горизонте за сизоватой дымкой уже угадывались очертания гор.

— Сзади истребители «противника», — передал мне Лерман, — наши «маленькие» хотят навязать бой.

Сократив интервалы, мы продолжали идти к цели. В наушниках слышалось:

— Двенадцатый, атакую, прикрой!

— Бей! Еще, еще разок!

— Сережа, «противник» на хвосте. Маневрируй, иду на помощь.

Первые наши самолеты подлетели к дороге, опоясывающей горный хребет. За ним — цели. Наша группа замкнула круг, чтобы, если потребуется, можно было защитить друг друга огнем пушек и пулеметов. Штурман подал команду приготовиться.

Вот Кобадзе положил машину круто на правое крыло, словно хотел получше разглядеть землю. Машина его устремляется вниз. С острых консолей срываются белые струйки воздуха.

Мы тоже пикируем. Я поймал в прицел орудие, установленное на известняковом срезе скалы, нажал кнопку на штурвале. Бомбы сброшены. Мимо!

Отчетливо вижу прямые, словно прорубленные топором, расселины в горах. Впереди высится освещенный солнцем Чертов рог. Чудесной мишенью была бы на нем зенитная батарея!