Зимнее марево - Андрей Николаевич Яхонтов

вот почему нечестный человек прячет глаза, понял Антон: он боится, что взгляд его выдаст. И не может с собой ничего поделать.

За работу завхоз подарил им по красивой книжной закладке.

Пашка бочком, бочком выскользнул. Антон шел за ним понуря голову. Худо! Пашка карандаши брал, а Антон только присутствовал, но, получалось, и он теперь нечестен. Промолчал, значит, Пашку покрыл, согласился с ним. А надо было остановить, втолковать, что это нехорошо. Неужели он теперь никому не сможет смотреть в глаза?

Рисование закончилось, в опустевшем классе Голышок и Света Гутлер подметали пол. В прошлом году дежурным помогала уборщица, а теперь они считались большими и сами следили за чистотой. Голышок перед Светой воображал, демонстрировал силу: парты ставил на бок одной рукой, делались видны грязноватые основания их полозьев. Света освободившийся участок быстро подметала, и Олег парту опять одной рукой опускал.

Антон и Пашка забрали портфели. Вместе зашли в туалет. Здесь Пашка расстегнул рубаху и переложил карандаши в портфель. Несколько штук упало на каменный пол. Михеев подбирать не стал.

— Все равно грифели потрескались…

Хорошо бы кто-нибудь из учителей вошел прямо сейчас и все увидели… Ябедничать недостойно, но ведь и Пашка поступает дурно. Антон не желал ему зла, однако как же нечестность будет наказана, если о ней не узнают? Рано или поздно пропажа обнаружится, и тогда… Но тогда могут решить, что карандаши прикарманили они оба. Могут заподозрить и его тоже… Вот если бы Петр Федорович подстерегал их у входа прямо сейчас…

Но никто их не остановил. Сильный ветер гулял по улице, наводил рябь на лужи.

— Ну что, пошли разрушенный дом посмотрим? — спросил Михеев.

— Не хочу, — отказался Антон. Им начала овладевать неприязнь к Пашке.

— А деньги искать?

Пашка его давно подбивал: «Я, знаешь, сколько нахожу? На мороженое всегда хватает». Антону плохо верилось. «Откуда они берутся?» — «Люди теряют». Странно, Антон ведь тоже ходил по улицам, но что-то не замечал под ногами денежных россыпей. А Пашка постоянно бахвалился богатой добычей, утверждал: в зарешеченной яме подвального окна углядел целую трешку. Пришлось проявить смелость, поднять металлическую решетку, опустить в яму ящик — иначе наверх было не выкарабкаться, такая глубокая.

После этого рассказа Антон попробовал с ним пойти. Им тогда действительно повезло. Правда, не на деньги. Они еще не успели достичь людной улицы, где вероятность находки, согласно Пашкиному опыту, была больше, только направлялись к ней, как вдруг рядом затормозила грузовая машина с брезентовым кузовом-кибиткой. Брезентовые по́лы раздвинулись сзади, и в образовавшийся треугольный проем выглянул мужчина. «Ребята, поможете?» Из кабины спрыгнула на землю женщина в берете и, оправляя юбку, скомандовала: «Подходите!» Первым приблизился к кузову шофер и получил картонный ящик; в нем, будто суставчатые пальмовые стволы без крон, позвякивали поставленные один в другой толстые граненые стаканы. Михеев успел подбежать вторым. Антон опасался, ящик будет тяжелым, но оказалось, нести его не составляет никакого труда.

Следом за женщиной они двинулись в ближний подъезд и вскоре очутились в теплой и богато обставленной квартире. Большой телевизор, необычный, вытянутый в ширину буфет с красивой посудой. «Сюда», — указала женщина на расстеленный на полу ковер. Ящиков было немного, они управились за пятнадцать минут. «Спасибо, — сказала женщина. — Возьмите за работу стаканы». — «Ну что вы!» — зарделся Антон. «А сколько можно?» — поинтересовался Михеев. Он вложил один в другой семь, и еще два уместились в портфеле. Тогда и Антон взял четыре.

Мама, вопреки ожиданиям, ничуть его трофею не обрадовалась. «Зачем такие толстые? Мы такими не пользуемся». Все же он отдал ей два, один подарил бабе Лене — вот кому стакан очень понравился и оказался необходим. А дедушка, когда Антон торжественно вручил ему последний, заинтересовался, как всегда, совершенно не относящимися к делу вещами. «Там что, посудный магазин?» — «Да нет», — досадуя и на дедушкину непонятливость и на собственную доброту, отвечал Антон. «Ты и… как, ты говоришь, фамилия твоего товарища?» — «Михеев». — «Да. Так почему вы там сгружали? Что за квартира? Ты обмолвился, было несколько ящиков? Почему вы оказались в этом переулке? Или товарищ тебя специально туда повел? Если сам не можешь ответить, пригласи его ко мне. Это надо выяснить».

Больше Антон в Пашкиных затеях участия не принимал.

Они все еще стояли возле школы. Пашка домой не торопился и склонял Антона пошататься по улицам.

— Ты про черта хотел рассказать, — напомнил Антон.

— Сейчас уже можно, — согласился Пашка. — А то я боялся, он карандаши не даст вынести.

— Черт?

— Ну да. Бабка мне такую историю рассказала… Она еще молодая была. В деревне жила. Собрались в лес идти, а мальчик, брат ее, который последним из дома выходил, что-то забыл. На крыльце спохватился и говорит: «Вот черт!» И назад. Тянет дверь, а она не открывается. Он сильней. Как дернет, она подалась, и он видит в щель: с той стороны ее копыто удерживает.

— И бабушка тоже копыто разглядела? — обратился в слух Антон.

— Ага, — подтвердил Михеев. — Черта нельзя поминать, он сразу тут как тут. Все, кто рядом был, — видели.

У дома Антон нагнал дедушку. Опираясь на трость, тот брел с бордовой авоськой, в ней лежали нежного цвета помидоры. Антон долго шел рядом. Дедушка его не замечал. Подслеповато щурясь, он смотрел вперед и под ноги. Антон нарочно грубо просунул руку в авоську… Дедушка вздрогнул.

— Уф, напугал меня. Ты откуда? Ах да, из школы. Мама ушла по делам, будешь обедать с нами.

— А может, я ее дождусь? — попробовал увильнуть от приглашения Антон.

— Нет. Она не скоро вернется.

Свежий, резковатый запах табачного дыма в коридоре подсказал Антону, что приходил папа. Антон бросил портфель и скорей заглянул в мастерскую. Да, точно, прямо у двери смятая папиросная пачка. А покрывало сползло с кушетки до самого пола.

Баба Таня была одна. Накрывала на стол. Он побежал в кухню. Там возле высокой скамьи — на ней лежали две старые газеты — дедушка и баба Лена делили помидоры. Дедушка доставал из авоськи помидор и тут же подыскивал равный ему.

— Это тебе, это мне, — приговаривал он, отправляя их на разные газеты. Баба Лена сопровождала каждое его возглашение быстрым одобрительным кивком.

— Тебе помятый, и мне помятый, — говорил дедушка. В конце концов в авоське остались большой и малюсенький помидоры. — Ладно, не имеет значения, — сказал дедушка и положил на газету бабы Лены большой.

— А что, приходил папа? — спросил Антон.

— Он был утром, — ответил дедушка. — Иди, мой руки, обед на столе.

Гиря ходиков отмерила половину дневного пути. Можно ее подтянуть, но тогда к