Михаил Костин - Корж идет по следу

— У меня ж товарник… Куда его положить? Вагоны запломбированы, платформы с лесом. Не на крышу же тащить?

— Положим на тендер, — нашел выход Корж.

— На уголь, раненого? — изумился машинист.

Но Корж уже не слушал его, приказывал Вале:

— Давайте что-нибудь мягкое. Одеяло, подушки. Товарищ машинист, помогите донести его.

Старика положили на одеяло и, словно на носилках, осторожно понесли к паровозу. Кровь из раны продолжала сочиться, и полотенца намокли.

Корж приказал Вале сопровождать отца, а сам остался на разъезде. Он поручил ей сообщить о случившемся в Управление.

Поезд ушел.

Корж вернулся в комнату и занялся тщательным осмотром места преступления.

Нищий и торговка

Лейтенант Грачев ежедневно встречал пароходы, приходившие снизу. Став в сторонке от арки дебаркадера, он, словно через фильтр, пропускал мимо себя людей с котомками, узлами, чемоданами и корзинами. Они широким потоком растекались по набережной, спешили к трамваям и автобусам. В толпе сновали носильщики, грузчики с тележками выкрикивали свои маршруты, высматривая приезжих с увесистым багажом.

Обычно он занимал свой наблюдательный пост минут за десять до причала парохода, а сегодня несколько задержался и явился на набережную, когда первые пассажиры уже поднимались по лестнице. Грачев быстро пересмотрел прошедших, бросил взгляд на толпу по ту сторону арки и дальше, до самых мостков, ведущих на пристань.

На берегу, чуть в стороне от людского потока, спершись на суковатую палку, стоял лохматый, сутулый старик в рваном пиджаке, заплатанных штанах, полуразвалившихся лаптях и с тощей котомкой за плечами. Он угрюмо смотрел из-под нависших бровей на лестницу, видимо пережидая, когда пройдет народ, чтобы потом без толкотни и давки подняться на набережную.

«Наконец-то!»— мысленно проговорил Грачев. Он не стал даже сравнивать личность приезжего с фотографией, бывшей у него. И так было ясно, что перед ним Быхин. Или вернее — Данила Воронков.

Поднявшись на набережную, старик не раздумывая повернул направо и медленно побрел вперед. Через несколько кварталов, на углу, около магазина, остановился, обнажил голову, снял с пояса большую алюминиевую кружку и протянул ее к прохожим.

— На хлебушко, Христа ради… — надтреснутый и гнусавый долетел до Грачева голос.

Час был ранний. Магазин еще не открылся. Люди проходили мимо торопливо, не обращая внимания на растрепанную фигуру старика, и редкие из них, задержавшись на секунду, бросали в кружку монету. Простояв с полчаса, Быхин повесил кружку на пояс, надел картуз и направился к рынку.

Грачев подошел ближе к старику, чтобы в базарной сутолоке не потерять своего подопечного.

Быхин медленно пробирался по толкучке. Он приценялся к хлебу, кускам селедки, но ничего не брал. И только, увидев пышные и поджаристые пирожки с мясом, соблазнился и, не торгуясь, купил два. Он хотел отойти в сторонку, чтобы без помехи съесть их, но кто-то остановил его за рукав. Быхин обернулся и… спрятал пирожки в карман.

— Данила Наумыч? — спросила его, выйдя из ряда, торговка, с ярко накрашенными губами и подведенными глазами.

Быхин насквозь просверлил ее взглядом. Похоже, это та самая баба, которую велел разыскать Лешка, но на всякий случай старик отрицательно покачал головой.

— Ошиблась, дамочка, меня Ильей Матвеичем кличут.

— Один черт, — решительно заявила торговка. — Я — Долгова. Мне Лешка велел встретить тебя. Иди за мной.

Сонька привела Быхина в укромное место за торговыми рядами. Кругом не было ни души. Быхин устало прислонился к забору, положив у ног котомку и палку. Сонька начала что-то говорить ему, то и дело показывая куда-то рукой.

Грачев, чтобы не попадаться на глаза, следил за этой парой издали и не мог слышать их разговора. Он сразу понял, с кем встретился старик. Фотографию Соньки ему показывал Корж, а то, что она целыми днями толчется на базаре, было известно.

Нищий и торговка проговорили около пятнадцати минут. Потом Сонька что-то написала на бумажке, сунула ее старику и оставила его одного. Он наконец съел пирожки. Потом надел котомку и все той же неторопливой походкой направился прочь с базара.

Грачев предполагал, что Быхин снова встанет где-нибудь на углу за подаянием. Но тот, не останавливаясь, прошел к трамвайной остановке и сел в вагон. Грачев последовал за ним.

Старик сошел у вокзала.

«Эге! — подумал Грачев. — С корабля на поезд. Кажется, ты не хочешь терять времени даром. Интересно, какой у тебя маршрут…»

Но старик никуда не поехал. Он только спросил в кассе, сколько стоит билет до станции Р., а по расписанию узнал время отправления поездов.

До вечера старик шатался по городу. Несколько раз принимался просить милостыню, старательно пересчитывал пятаки и гривенники и ссыпал в карман. В сумерки, прочитав записку, данную Сонькой, отправился в Мартыновский переулок и скрылся за воротами дома № 7.

Взглянув на номерной знак, Грачев понял все: Сонька дала Быхину свой адрес, чтобы приютить его на ночь.

С ближайшего телефона лейтенант вызвал себе смену и отправился с докладом к Коржу.

Алексей Петрович внимательно выслушал помощника и, когда тот ушел, позвонил секретарю.

— Вызовите ко мне сержанта Герасимову.

Корж достал фотографии Быхина и Долговой, положил их перед собой.

В кабинет вошла высокая, стройная девушка в аккуратно заправленной и туго затянутой в талии гимнастерке. Светлые, как лен, волосы густыми волнами спадали ей на плечи. Четким шагом она подошла к столу и словно застыла, вытянувшись.

— Сержант Герасимова явилась по вашему приказанию.

Корж чуть улыбнулся, заметив подчеркнутую строевую выправку девушки. Армейская школа! Герасимова служила штурманом в соединении Героя Советского Союза Марины Расковой. Серьезное ранение заставило ее переменить профессию летчика на чекиста.

— Садитесь, — пригласил Корж. — Скажите, Лидия Николаевна, вы сахар варить умеете?

Герасимова с удивлением посмотрела на него.

— Из сахарного песку, — пояснил Корж, — вот какой на рынке продают.

— Я понимаю, но вопрос какой-то… странный.

— Ничуть, — совершенно серьезно ответил Корж.

— Умею.

— А продавать его на рынке?

— Никогда не приходилось. Но думаю, что если нужда заставит, — сумею и торговать.

— А если я предложу?

— Тогда определенно сумею. — Герасимова ответила решительно и не утерпела, улыбнулась.

Корж подал ей фотографии.

— Нас очень интересуют вот эти два человека. Нищий и торговка. Нищий уже взят под наблюдение. Торговку я хочу поручить вам. Предупреждаю: дело очень серьезное, и если чувствуете хоть малейшее сомнение в своих силах — лучше честно признаться в этом и отказаться.

— Что нужно сделать?

— Вам придется на время тоже стать базарной торговкой. Я избрал именно вас, потому что вы недавно в городе, вас мало кто знает. А это важно для успешного выполнения задания. Вы будете постоянно на рынке в возможной близости с этой женщиной. Запомните: ее зовут Софья Долгова. Софья Долгова… Ваша задача: не спускать с нее глаз. Долгова в основном будет иметь сношения со стариком. О чем они говорят, что передают друг другу — вот главное, что вам надлежит знать и о чем немедленно докладывать мне.

— Все понятно, товарищ капитан.

— Вот и хорошо. Действовать начинайте завтра с утра. Сегодня сварите сахар…

Девушка сконфуженно покраснела.

— Простите, товарищ капитан, но… у меня не из чего варить.

Корж рассмеялся.

— Я знаю. — Он достал бланк и что-то быстро написал на нем. — Вот. Зайдите к директору Спецторга, он даст вам два килограмма песку. Деньги возьмете у секретаря отдела. Все. От души желаю вам удачи и завтра в двадцать четыре ноль-ноль жду первого донесения от вас. В Управление прошу уже не приходить. Давайте условимся, где встретиться. Где вам удобней?

— Мне все равно.

— А мне тем более. Если в сквере над Волгой?.. Подойдет?

— Согласна.

— Добро.

— И еще, товарищ капитан, я хотела сказать. Видите ли… я пришла в Управление прямо из госпиталя, и у меня… ну, сами понимаете: у меня даже платья никакого нет. Вот, все тут, что на мне. А на рынок в этом идти…

— Сегодня же вы все получите для вашей новой роли.

Сапожник грозит

Лешка Воронков сам отправился к Лозинскому с неприятной вестью.

Он явился в подвал Кобылко ночью, незваный, и здорово перепугал сапожника.

Лозинский змеей соскользнул с кровати, кинулся к деревянной ноге. Дрожащими руками пристегивая лямки, на всякий случай вынул пистолет, спросил вдруг охрипшим голосом:

— Что?..

Он разрешил самому Воронкову являться к нему только в особых случаях и сейчас, при виде его, да еще ночью, подумал, что стряслось непоправимое.