Ледовое небо. К югу от линии - Еремей Иудович Парнов

тут бабочки, — пренебрежительно скривился малыш. — Мне стрекозы нужны.

— Смотри в болото не провались, кузен Бенедикт…

— Андрей Петрович! Герман Данилович! — оживленно подскочили к ним Галя и Люся. — Считайте себя мобилизованными на лесозаготовки! Для костра дрова требуются. — Обе были в элегантно потертых джинсовых костюмчиках с яркими небрежно повязанными шарфиками. Умело подведенные глаза искрились смехом и ожиданием.

— Топор найдется? — Лосев проявил живейшую готовность блеснуть удалью. Словно воспринял неуловимое дуновение молодости.

— Не нужно, — остановил Мечов. — Весь берег плавником завален. Собрать пара пустяков… Может, к водопаду прогуляемся?

— И мы с вами! — просияла Галя.

— Стоит ли? — смягчая отказ дружеской улыбкой, покачал головой Мечов. — Вы лучше женщинам подсобите… Мало ли что? И не забудьте про колбасу в моем рюкзаке. Ясно?

— Правильно Андрей Петрович говорит, — обернулась к подруге Люся. — Нужно нашим помочь, а то неудобно получится…

— Ну, пожалуйста, — умоляюще заморгала Галя, состроив горестное личико. — Мы будем скучать без вас. Он не хочет, — указала она на себя. — Это ему не нравится.

— Отдыхайте, девушки, веселитесь, — невозмутимый Мечов прощально взмахнул рукой. — «Не плачь девчонка — пройдут дожди». Мы скоро вернемся… У Германа Даниловича как-никак сегодня рабочий день, так что не обессудьте.

— Пойдем, — настойчиво позвала Люся. — Неудобно.

— А нам удобно? — спросил Лосев, забираясь вслед за Мечовым в плотные заросли ивы и черной ползучей ольхи.

— Безусловно. Полно ж молодых парней, которым ничего не стоит навалить гору плавника… В противном случае мы бы, конечно, взяли заботу о костре на себя, — добавил Мечов с затаенным ехидством, — как подобает суровым мужчинам.

— Боитесь показного демократизма? — спросил Герман, склоняясь над удлиненными стебельками бледного колокольчика.

Растительность оказалась не столь уж скудной, как думалось. В жесткой траве, пробившейся из каменных щелей, даже розовели гвоздички, а у самой воды белела скромная кашка дудника.

— За столом я этого почему-то не замечал.

— Все должно быть естественным, профессор, органичным, — не оборачиваясь, бросил Мечов.

— Тогда не называйте меня профессором.

— Почему?

— Неорганично как-то. Проще обращаться по имени. Как-никак мы с вами почти однолетки.

— Идет. Я даже готов пойти дальше и предложить брудершафт?

— За время наших совместных скитаний выпито было предостаточно, — карабкаясь в гору, Лосев изо всех сил старался не отставать. Дыхание с непривычки сделалось учащенным. — Поэтому обойдемся без церемоний. Лады?..

— Как хочешь, Гера, — чуткий на слух, Мечов задержался возле бурого валуна, забрызганного ярко-желтыми мазками лишайника. В распадке, открывавшемся сверху, пряталось осоковое болотце. На затененной крутости еще лепились грязные полосы снега.

— Люся, между прочим, превосходно разбирается в травах, — отдышавшись, Герман Данилович погладил упругий хлыстик рябинки. От камня, на который он было присел, тянуло лютым холодом.

— Это нынче чуть ли не всеобщее поветрие. Прямо помешался народ на траволечении, знаках зодиака и прочей муре. Под Новый год даже лошадь на эстраду вывели, в честь Черного Коня, значит.

— Откуда в Заполярном городе? — вяло поинтересовался Лосев, тронув резиновую губку лишайника.

— Цирк как раз гастролировал, — рассмеялся Мечов. — Вот директору нашего дома культуры и ударило в голову… Восторг бешеный!

— Не сомневаюсь, — кивнул Герман Данилович, машинально срывая желтую нашлепку. — Только не такая уж это чепуха, — смахнув бурую пыль, он принялся энергично расчищать валун, на котором обозначился затейливый рисунок. — Отнюдь!

— Что это? — заинтересовался Мечов, всматриваясь в обнажившуюся причудливую фигуру, как бы сплетенную из одной многократно изогнутой нити.

— Балбэ, — восхищенно прошептал Лосев. — Вот уж не думал наткнуться… И главное, где? На четыреста километров севернее Полярного круга!

— Какое еще «балбэ»?

— Так его именуют монголы. Это древнеиндийский знак, символизирующий линию жизни, судьбу. Тибетцы несколько непочтительно называют его «кишками Будды».

— У нас-то он какими судьбами оказался? — Мечов поплевал на платок и до блеска вытер глубоко врезанную в камень эмблему. — Из Индии сюда едва ли кто мог добраться.

— Лично я встречал этот знак на церковной фреске в Ростове Великом, на мраморном саркофаге мусульманского святого в Хиве, на финских монетах, на царских банкнотах, даже на стальных латах немецкой работы в Рыцарском зале Эрмитажа. Переходя от народа к народу, как некое зашифрованное послание, он скоро утратил конкретный смысл и превратился в самый обыкновенный орнамент. И совершенно не важно, что прочитать узор могут теперь далеко не везде. Сам факт его поразительного распространения крайне интересен для историков. Едва ли можно найти более убедительное и вместе с тем простое свидетельство обширности контактов древнего мира.

— Но в Заполярье, на диком острове, где никто и не жил, как он мог очутиться?

— Ничего удивительного. Якуты и чукчи до сих пор используют узор плетенки для украшения всевозможных изделий. Они свободно могли заимствовать его у бурятов, калмыков или тувинцев, воспринявших тибетскую веру.

— Зачем? Какой во всем этом смысл?

— Да просто так. Понравилось и захотелось повторить. Разве не интересно? Смотри, как переплетается нить? — Лосев обвел рисунок пальцем. — Запоминающаяся штука… Но могло быть и иначе. Известно, например, что буддийские проповедники забирались далеко на север. Даже вступали в контакт с эвенками.

— С эвенками? — не поверил Мечов. — Так ведь у них шаманы!

— Шаманы? Да будет тебе известно, что первоначальное слово шаман, — Герман Данилович сделал упор на первом слоге, — санскритского происхождения и означает ни много ни мало — монах. От эвенков, кстати, оно перешло во все сибирские языки. Так что не будем спешить с выводами, ибо наше прошлое — загадка. Темна вода во облацех. Я не удивлюсь, если этот знак окажется причастным к тайне Золотого идола.

— Ты веришь?

— Почему бы нет?

— Сказки.

— Бывает, что и сказки становятся былью… Кстати, что означает название Лама?

— Кто его знает. Одни говорят — озеро, другие — вообще вода.

— Скорее всего, что так, — Лосев с трудом оторвался от вещего камня. — Но, с другой стороны, лама