Зимнее марево - Андрей Николаевич Яхонтов

и третьей. — Очень хорошо. И аккуратно. — Он взглянул в ее бледное, слегка вытянутое лицо. — Скажи, ты что же, всегда раскрашиваешь картинки по порядку, с начала до конца?

— Да, — ответил Антон.

— И тебе не хочется какую-нибудь пропустить, перескочить дальше?

— Хочется, — признался он. — Но другие тогда, что же, останутся нераскрашенными? — Ему действительно жаль делалось картинок, обойденных вниманием. Это несправедливо. — Конечно, есть картинки, которые мне больше нравятся. Но то, что они впереди, помогает раскрашивать те, которые нравятся меньше.

— Поразительно, — обратилась женщина к маме. — Откуда такое терпение и усидчивость? Моя дочь раскрасит три картинки и альбом бросает, требует новый. Нужно вас познакомить, чтобы ты ее перевоспитал.

Он не думал, что у нее дочь. И огорчился. Выходит, он не сам по себе ей интересен, а из-за дочери, которая тоже увлекается раскрашиванием.

— А машины ты любишь? — спросила гостья.

— Машины? Я? — Он вспомнил желтый «оппель-адмирал» у ворот Германа и встрепенулся. — Да, конечно.

— Хочешь прокатиться? — Она спросила об этом совершенно спокойно, как о чем-то обычном, будничном. Может быть, задумала подшутить над ним? Он, как дурачок, обрадуется, закивает, а она только посмеется. Одна мамина заказчица обещала провести Антона в цирк. Он дождаться не мог: «Скоро? Скоро?» Мама ей позвонила, и та сказала, что обстоятельства изменились и у нес нет такой возможности.

— Ну, хочешь? — настаивала незнакомка. — Прямо сейчас? Пока я здесь, шофер тебя покатает.

Он посмотрел на маму. Она ободряюще кивнула.

— Я хотел… Нельзя пригласить еще кого-нибудь? Юлю или Любочку, а?

— Конечно, бери, — разрешила женщина. — Только не больше четырех, иначе не поместитесь.

Прямо против подъезда стояла «Победа» цвета шоколадного мороженого. Это папа научил его различать марки машин. Шофер в коричневой кожаной куртке и большой серой кепке сидел за рулем, выставив локоть в окошко. Загорелое, широкое лицо его лоснилось. Чуть-чуть покашляв, что как бы заменило обращение, Антон сказал:

— Вас просили зайти… в квартиру… — Шофер кивнул, вылез из кабины. Заскрипели его начищенные сапоги. — А можно к окну подойти, — семенил перед ним Антон.

Шофер снова с достоинством кивнул. Присел возле открытой форточки.

— Я сейчас, — предупредил его Антон и помчался во двор. Гуляли как раз трое — Юля, Любочка и Борька. «Квадратноголовый» — прозвали Борьку во дворе. Голова у него и точно была угловатая. Короткая стрижка — сквозь нее просвечивала бледная кожа — неровностей не скрывала.

Антон с трудом сдерживал нетерпение.

— Вы чего делаете?

— Не водись с ними, — скривился Борька. — У них чертов палец, а они посмотреть не дают…

— Вот что, — оборвал его Антон. — Меня на машине позвали кататься! Я вас приглашаю.

Сам устроился на переднем сиденье, Юлю, Любочку и Борьку посадил сзади. В машине тухловато пахло бензином. С этим запахом странно и обособленно уживался аромат, который принесла в комнату женщина.

— Ну что, готовы? Поехали? — спросил шофер. Повернул какой-то ключ и нажал на педаль. Дождался, пока рокот усилился, положил руки на руль цвета слоновой кости. Мимо дома Германа, потом направо, как идти к школе, выехали на оживленную магистраль.

— А отвезите нас к новому стадиону, — расхрабрился Борька. Антон состроил ему страшные глаза.

— Куда хотите, — весело откликнулся шофер. Повернул рычажок на панели под ветровым стеклом, и в машине заиграла музыка.

— Во-во! Я здесь был с папой, — тыкал пальцем в окно Борька. — А быстрей можете? — Борькино неумение себя вести все больше и больше коробило Антона. То ли дело Юля и Любочка: сидят тихо, скромно. Благодарны за поездку.

— Могу и быстрей.

Мелькали дома, деревья, светофоры. Люди торопились перебежать дорогу перед самым их носом.

С заднего сиденья послышался невнятный Юлькин шепот. Антон напряг слух. Вроде захихикали. Чего он не переносил, так это шушуканья. Не хотели ехать — оставались бы.

— Вы давно шофером работаете? — специально громко, чтобы тех, сзади, заглушить, спросил он.

— Давно, — сказал шофер.

Не унимались, шипели вовсю. Над ветровым стеклом, на ножке, зеркальце в никелированной окантовке. Но в нем ничего не видно, повернуто оно к шоферу. Антон резко обернулся… И увидел бледное, как бы расплывшееся лицо Юльки.

— Мне плохо, — сдавленно простонала она. Антон был уверен, что шофер разозлится, и поделом: не умеете ездить, нечего садиться. Но тот отнесся к Юлькиной беде с пониманием и участием. Подрулил к тротуару. Скомандовал:

— Выходи, подыши воздухом. Укачало тебя.

Юлька, сразу осунувшаяся, выползла наружу. Шофер достал сигарету, вставил в желтый прозрачный мундштук.

— Как это укачало? — спросил у него Антон.

— Морская болезнь… — Зажег сигарету, затянулся и тягуче сплюнул на тротуар. Антон с огорчением посмотрел на него. Такое мужественное лицо, а плюется.

Обратно едва тащились, чтоб Юльку снова не растрясло. Прикатили, когда начало темнеть.

— Ну, понравилось? В следующий раз поедешь? — спросила гостья.

— Что надо сказать? — неуместно, будто он сам не знал, напомнила мама.

— Спасибо большое.

— Не за что. А чего тебе в следующий раз принести? Принести цветные карандаши?

— А вы можете достать леденцы на палочке? — расхрабрился он.

Мама покраснела и сердито посмотрела на Антона.

Пока он ел, мама сворачивала и разворачивала рулончик материала, который оставила заказчица в черном.

— Антон, посмотри, какой красивый…

Антон не видел ничего особенного. Материал как материал.

— Эх, ничего не понимаешь. Смотри, как искрится…

Перед сном он пошел сказать спокойной ночи бабе Лене и дедушке с бабушкой. Баба Таня перед зеркалом распускала волосы на ночь. Дедушка читал с лупой, но отложил книгу.

— Поди-ка сюда, — и легонько хлопнул ладонью по парусиновому диванному покрывалу. Вмятинкой обозначилось место, где Антон обычно сидел. Над диваном хмурились на портретах писатели и композиторы. Дедушка о них много рассказывал, но Антон все равно путал, где кто. Поелозив, как всегда, он устроился так, чтобы пружины не подпирали.

— Ты что же, на автомобиле катался? — спросил дедушка. — И долго? Каков был ваш маршрут?

— На стадионе были, — затараторил Антон. — И вдоль реки проезжали.

— Поездка не очень утомила тебя?

Всегда дедушка находил такие вот обороты. Нет, чтобы просто сказать: «Ты не устал?..» А еще Антона удивили холодность, неодобрение, которые прозвучали в вопросе. Это навело на мысль: дедушке его восторженность неприятна. Быть может, дедушка обиделся, что Антон не пригласил покататься его с бабой Таней? Ребят позвал, а о дедушке с бабушкой забыл…

— Да в общем-то не очень интересно, — пошел он на попятный, стремясь утешить дедушку. — И укачало меня, — прибавил для пущей убедительности.

Дедушка воспринял слово спокойно, оно было ему известно.

— А уроки ты выучил? — спросила бабушка.

— Нам только устные задавали. — Антон вспомнил улыбку Антонины Ивановны и ощутил неприятное томление в груди, как если бы его уже вызывали к доске.

— А