Юрий Рытхэу - Нунивак

Неподвижно моржи лежат.

Беринговом проливе гремели выстрелы: начался весенний ход моржей. Огромные неуклюжие животные вылезали отдыхать на льдины, и тут их настигали охотники. Вельботы пропахли свежей кровью, соленым льдом.

Загорелые до черноты охотники неделями не возвращались домой. Колхозники «Ленинского пути» — Инчоуна, Чегитуна и других окрестных селений — разбили свои лагеря у подножья Нунивакской горы. Председатель колхоза «Ленинский путь» Кэлы надолго перебрался в эскимосское селение.

Все формальности по переселению эскимосов были закончены. Оставалось только построить дома и перевезти семьи нунивакцев к осени. Утоюк был теперь уже не председателем, а заведующим Нунивакским отделением колхоза «Ленинский путь».

Эскимосы стали членами чукотского колхоза, но никто пока не почувствовал никаких перемен: всё осталось, как прежде. Только старый Матлю стал угрюмым, потерял прежнюю веселость: по ночам ему снились страшные картины, развешанные на стенах районной столовой. Он торопил Кэлы с переселением и жаловался на свое здоровье. Но когда председатель посоветовал пока одному ему переехать и приступить к лечению загадочной болезни, Матлю наотрез отказался и заявил, что будет всегда вместе с нунивакцами.

Таю был неутомим. Он почти не покидал вельбот, спал в нём, ел и даже ухитрялся читать в промежутке между промыслом и коротким отдыхом, пока убитых моржей возили к берегу.

Изредка охотники ночевали дома. Под утро, запасшись свежим чаем, хлебом, пачками газет и журналов, снова выходили в море в поисках залегших на льдинах моржей.

Обычно в это время наиболее громкоголосый в бригаде Емрыкай читал вслух газеты.

Сегодня в бригаде самой интересной новостью было сообщение о том, что над территорией СССР сбит американский летчик-шпион Гарри Пауэрс.

— На праздники пожаловал, — возмущался Емрон, перебивая брата. Несмотря на женитьбу, у парня нисколько не прибавилось солидности. Он был рад, что земляки переселяются вслед за ним, и на весеннем промысле пожелал охотиться в своей старой бригаде, которая уже принадлежала колхозу «Ленинский путь».

— Может, не раз мы видели его самолет над проливом, — задумчиво сказал старый Матлю. Он был приглашен в бригаду в качестве повара и неплохо справлялся со своими обязанностями. Сейчас он выкачивал насосом воду.

— Да нет, — объяснил ему Таю, — он летел со стороны Турции. Это совсем другое место земного шара, чем Берингов пролив.

— Ах, шара, — глубокомысленно кивнул Матлю, поправляя надтреснутый светозащитный козырек — Что же он на шар полез? Вот дурень!

— «Сбили его ракетой, с первого выстрела», — читал дальше Емрыкай, не обращая внимания на высказывания Матлю.

— Чистая работа! — восхитился Таю. — Как всё-таки изобретателен человек, когда дело идет о войне! Какого только оружия не выдумают люди! Всё, чем мы бьем теперь зверя, раньше было предназначено для того, чтобы убивать человека…

Странное дело: народы вроде бы с каждым годом получают больше, а жажда войны не убывает…

— Империализм виноват, — сказал Утоюк.

— Ясно, что виноват, — раздумчиво сказал Таю. — Но ведь было с нашей стороны предложение уничтожить оружие. На Генеральной Ассамблее Хрущев об этом сказал: давайте уничтожим оружие, страх друг перед другом, тогда людям будет легче дышать на земле…

— Вот тогда бы нас, охотников, завалили оружием! — сказал практичный Емрыкай.

— Тут речь о важном, а ты шутишь, — недовольно заметил Утоюк.

Сконфуженный Емрыкай поспешил перевести разговор на другое.

— Скажи, дед, печенка у тебя не болит? — обратился он к старому Матлю.

— Боли не чувствую, но что-то есть, — серьезно ответил старик. — Неудобство в животе ощущается… Ох, как вспомню эти картины — в глазах красно становится! Страх!

— Вот страх ты почувствовал, — наставительно сказал старику Таю, — а отвращения к водке так и не получил. Вчера опять выпросил у Нели Муркиной бутылку.

— Только тогда и исчезает страх, когда выпьешь, — ответил Матлю. — Мысли приятные начинают порхать в голове, как птички. О печени и сердце совсем не думаешь… Мечтаешь о переселении, о жизни в деревянном доме с окном на море. Ведь какое великое дело окно! Не надо выходить на улицу, чтобы узнать погоду, глянул в стекло — и всё видно…

Люди Нунивака внешне как будто свыклись с переселением, и многие даже, как старый Матлю, храбрились и строили планы будущей жизни в «Ленинском пути». Но Таю знал, что это не так. Он это чувствовал собственным сердцем: чем ближе надвигался назначенный срок, тем тревожнее становилось на душе. Нелегко человеку оторваться от земли, которая его вспоила и вскормила. Однажды ночью Таю услышал тихие всхлипывания жены. Он встревоженно зажег спичку.

— Что с тобой, Рочгына? — спросил он.

— Ничего, — ответила жена, утирая слезы. — Спи.

— Нет, ты мне скажи, почему плачешь? — настаивал Таю.

— Плачу потому, что жалко оставлять Нунивак. Здесь так много прожито…

Уж если по ночам плачет Рочгына — чукчанка, привезенная из соседнего селения, то каково коренным жителям Нунивака!

Утоюк осматривал в бинокль льдины. Скоро он объявил:

— Вижу на льдине моржей, — и показал рукой.

Таю развернул вельбот. Приходилось плыть малой скоростью, в проливе ещё много плавающего льда — того и гляди, как бы не наскочить и не пропороть днище.

Вода ласково журчала вдоль бортов. Мелкие льдинки ударялись о деревянный борт и с плеском уступали дорогу вельботу. На почтительном расстоянии от льдины, на которой лежали моржи, моторист Ненлюмкин приглушил мотор. Охотники вставили весла в уключины, а на носу наготове встали стрелки — Емрон, Емрыкай и Утоюк. Матлю перестал качать насос и замер.

Моржи спокойно спали, пригретые солнечными лучами. Льдина тихо плыла в Чукотское море. Расстояние между льдиной и вельботом медленно сокращалось.

На носу в напряжении застыли охотники. Стрелки ожидали знака Утоюка. Залп должен быть одновременным, чтобы не спугнуть раньше времени моржей, а винтовки должны бить наверняка.

Наконец Утоюк сделал едва заметный знак, и тишину моря разорвал сухой треск. Неуклюжие на вид животные с удивительным проворством потянулись к воде. На месте остались два моржа. Можно было бы сделать ещё один залп и оставить на льдине ещё пару, но это ни к чему: всё равно вельботу больше двух моржей не поднять. Оставшиеся в живых моржи с громким плеском нырнули в воду.

Вельбот подошел вплотную к льдине, и охотники закрепились. Моржи были большие, матерые, мясо у них жесткое, но жира много. Их кожа покрыта большими бородавками и шрамами — много пожили морские великаны. Бело-желтые клыки почти наполовину источены и покрыты темными трещинками.

Без излишних разговоров охотники взялись за разделку. Большими ножами надрезали кожу и сдирали вместе с жиром. Руки по локоть погружались в окровавленный жир, и надо обладать большим искусством, чтобы вместе с мясом не срезать палец соседа.

Матлю тем временем нашел на льдине лужицу пресной воды от талого снега, налил чайник и поставил на примус. Моторист Ненлюмкин выбирал куски полакомее и клал в большую кастрюлю.

Льдина медленно кружилась и двигалась на северо-восток. Моржи ещё не успели остыть, и тяжелый дух свежего мяса паром поднимался над льдиной. Таю казалось, что весь пролив заполнен этим радостным запахом удачной охоты — пар туманом нависал над морем, затягивая береговые скалы.

— Туман идет! — крикнул он товарищам.

Охотники оторвались от моржа.

— Переждем на льдине, — спокойно ответил Утоюк.

Весенний туман в проливе подкрадывается незаметно и быстро, в какие-нибудь полчаса обволакивает всё вокруг. Находящимся на промысле вельботам приходится отстаиваться на льдинах — плавание в белесой тьме чревато опасностями: можно напороться на большую льдину.

Матлю хлопотал возле примуса. Когда чайник вскипел, он залил кипятком кастрюлю и поставил на бушующий огонь. Из кастрюли торчали ребра и куски ластов.

Туманная пелена надвигалась. Скрылись острова в проливе, подал голос нунивакский маяк, предупреждая проходящие суда об опасности. Стелющаяся мгла пожирала льдину за льдиной, и только над головами охотников ещё долго сияло солнце. Даже когда туман окутал льдину, солнце пробивалось — туман был низовой, самый коварный. Если даже поднимется ветер, его нелегко сдуть с поверхности моря, содрать со льдин.

— Жалко, — вздохнул Таю. — Придется посидеть здесь.

— Ничего, — подбодрил бригадира Утоюк. — Отдохнем немного, поедим, а тем временем Ненлюмкин осмотрит мотор — у него что-то магнето барахлит.

Морж был разделан: внутренности, которые не шли в дело, бросили в воду, а куски мяса и целиком снятую кожу вместе с жиром и бивни погрузили в вельбот.