Анатолий Дементьев - Прииск в тайге

— А вот ежели, к примеру, царя и всех, кто с ним, по шапке, прииск чей будет, интересуюсь? — перебил пожилой рабочий с умным спокойным лицом.

— Прииск чей будет? — оратор быстро оглядел незнакомца, видно из новых. — Большевики говорят: вся власть трудовому народу, а все богатства страны — тоже. Земля — крестьянам, заводы, фабрики, шахты — рабочим.

— Стало быть, прииск нам отойдет. А золото кому?

— Золото — национальное богатство всего народа.

— Значит, выходит: старайся, кто хочет, и бери, сколько унесешь. Так, интересуюсь?

— Разработки должны вестись организованно, золото будет поступать государству и расходоваться в интересах народа.

Дунаев заговорил о близкой революции, о вооруженном восстании, к которому надо готовиться всем, и снова его перебил тот же рабочий:

— С чем воевать-то будем, интересуюсь? Без инструмента и вошь не убьешь. Али забыли, как в девятьсот четвертом?

— Будем делать и добывать оружие, армия нас поддержит, солдаты — это одетые в шинели рабочие и крестьяне. Они за нас, они повернут оружие против тех, кто посылает их убивать таких же крестьян и рабочих других стран.

— Ой ли? Повернут ли?

— Повернут. Революция близка, товарищи, и мы должны к ней хорошо подготовиться. Да здравствует пролетарская революция!

После Дунаева говорил Алексей Каргаполов, за ним — Иван Будашкин. Говорил и тот рабочий, который задавал вопросы. Он волновался, мял в руках картуз с оторванным козырьком, ерошил волосы.

— Правильно говорил этот товарищ, — картузом показал на Дунаева. — Кто за меньшевиками пойдет, интересуюсь? Мы не пойдем, нам несподручно. Непонятные они какие-то. А у большевиков просто, их нам и слушать, они народные интересы соблюдают.

Кто-то тихонько окликнул Григория. Он повернулся, удивленно и радостно вскрикнул:

— Фенюшка!

Перед ним стояла Феня Ваганова: тонкая, худенькая, в темном платье и шляпке с широкими полями. На щеках играл слабый румянец, глаза светились радостью. Дунаев пожал тонкие пальцы девушки.

— А я думала, что больше не увижу вас: никто не мог сказать, где вы и что с вами. Думала, уехали из наших краев.

— Что ты, Феня… Как отец, мать? Здоровы ли?

— Отец здоров, а… — Феня умолкла, опустила голову. Григорий понял, что задел больное место, и перевел разговор.

— Ты одна пришла?

— С Петей Самсоновым. Помните его? Он… жених мой.

— Да ну?! Поздравляю. Скоро ли свадьба? Непременно выпью за ваше молодое счастье.

Подошел Петр, солидно поздоровался с бывшим учителем.

— Так что после покрова думаем. Разве только…

— Что — только?

— Степан Дорофеич воспротивится.

— А ты не говорил с ним? Эх, Петя, Петя! А еще жених.

— Вы же знаете Ваганова, заупрямится — не переспоришь.

К Алексею Каргаполову подбежал парень в черном пиджаке. Алексей подозвал Дунаева.

— Григорий Андреич, казаки сюда скачут. Пока далеко.

— Будем расходиться. Без паники и быстро.

Каргаполов вскочил на пенек, поднял руку.

— Товарищи! Кто-то донес, что мы собрались в лесу. Сюда скачет отряд казаков. Расходитесь незаметно и спокойно.

Вырубка быстро опустела.

Из логов и распадков тянул ветер, сырой и холодный. Снег, разъеденный солнцем, потемнел, прижался к земле. Из-под сугробов выглянули робкие ручейки, крыши домов обросли сосульками. Грязные, помятые и растрепанные воробьи стайками суетились на улицах и дорогах, копошились в конском навозе, отчаянно дрались, купались в ослепительно сверкавших лужах и чирикали весело, возбужденно. Еще по-зимнему было холодно, но в воздухе уже разливалась та особенная свежесть, которая приходит с первыми весенними днями.

В Зареченске творится что-то непонятное. С утра народ высыпал на улицы. У одних лица радостные, как в праздник, у других — испуганные, словно разбудили их внезапно среди глухой ночи. Тревожные, непонятные для многих слова носились в сыром весеннем воздухе.

— Революция, бают, в Питере-то исделалась.

— Да ну?! Это какая же?

— Обыкновенная. Царя, значит, скинули.

— Брось брехать-то, бога побойся.

— Собаки брешут. Вот те крест святой.

— Ой-ё! Как же мы теперича? Без царя-батюшки?..

— Сам он отреченье от престола подписал.

— Это все немца-супостата проделки.

— Кой ляд, немца. Бога забыли, вот он и наказует. В церковь не ходим, за стол садимся лба не перекрестим, в постные дни скоромное лопаем. Вот они, грехи-то наши.

— И не в немце дело, и бог тут ни при чем. Сказывают, большевики царя прихлопнули. Туда ему и дорога.

— Замолчи, антихрист! Статочное ли дело государству без царя! Кто же править будет? Пропадет Расея.

— Найдутся умные люди. Народ, слышь-ко, власть берет.

Из улицы в улицу плывет стоустая молва, будоража умы старателей. У приисковой конторы собрались рабочие, штейгеры, десятники. Ждали управляющего, ждали, сами не зная чего, смутно на что-то надеясь.

— Таперича, значит, все равны, — объяснял молодой парень в синей косоворотке. Нагольный полушубок на парне распахнут — ему жарко, картуз сдвинут на левое ухо. Старатели смотрят парню в рот, откуда вылетают непривычные слова. Молодой оратор польщен вниманием и продолжает с жаром говорить.

— Сынок, дозволь спросить, — перебивает его маленький старичонка, протискиваясь вперед и хитро поблескивая бойкими глазками: — Как это понимать — все равны? Ежели, скажем, Игнат Прокофьич Парамонов богатство имеет, так ему и почет, а у меня или вот у Сеньки Сморчка ни хрена за душой, так мы разве ровня? Ась? — И старик подмигнул слушателям: сейчас, дескать, я его, краснобая, срежу. Подставив к уху согнутую ладонь, он ждал ответа. Оратор с сожалением посмотрел на деда.

— Темен ты, дедушка, оттого и понять не можешь.

— Уж это что, правда твоя: в лесу родился — пню молился, в левом ухе правой пяткой ковыряю. А ты, все ж, ответь.

— Почему Парамонову почет? — немного растерявшись, заговорил парень. — Не было никакого почета. Боялись его: богатый, что хотел, то и делал, вот и весь почет. Ты самое главное уразумей: править не богатые будут, а как раз наоборот. А богатство на всех поделят.

— Вот уж это, сынок, ты совсем не туда загнул, — насмешливо проговорил старик. — Да нешто Парамонов или Красильников своими денежками поделятся?

— Сами-то, знамо дело, не поделятся, заставят.

— Уж не ты ли, милок, заставишь?

— Не я один, понятно, а всем миром.

Вокруг смеялись, иные скребли в затылках.

— Мозги у него набекрень, вот и несет околесицу.

— Сам ты набекрень, — рассердился оратор. — Так большевики говорят, и в листовках пишут, а им верить можно — люди правильные. Революцию-то они сделали.

— А ты их видел?

— И видел, и слышал.

— Чудно как-то. Вот большевики объявились. Это которые?

— Которых больше. Понятно? Они за народ, за бедных людей, за рабочих и крестьян.

— И средь крестьян мироеды-то есть почище наших.

— Так опять же за бедных. Соображай, голова два уха.

Ораторов много, говорят они охотно, но особенно распускать языки побаиваются. Урядник Чернышев здесь, хорунжий Тавровский — тоже. Самая большая толпа у конторского крыльца. Там, захлебываясь словами, упиваясь собственным красноречием, ораторствует горный инженер Иноземцев. Обычно желтое лицо его слегка порозовело, он размахивает руками, словно собирается взлететь, то и дело достает носовой платок и, не использовав его, снова прячет в задний карман брюк.

— Россия проснулась, — срывающимся голосом выкрикивает Иннокентий Дмитриевич. — Мы на пороге новой эры…

— На каком пороге? — перебивает кто-то.

— При чем тут порог? — недоумевает инженер. — Ах, да! Как бы вам объяснить…

— Проще, мон шер, проще, — советует красивый хорунжий Тавровский, играя стеком. — Вашей эры мужичью не понять.

— Да, да, — соглашается Иноземцев. — Так вот, эра, это… это… Новое время, новый период…

— Мудрено больно.

— Свершилась удивительная и поистине великая вещь — бескровная революция. Это надо приветствовать…

— Ничего удивительного, — громко перебивает Алексей Каргаполов. — Революцию готовили большевики, а кадеты, эсеры да меньшевики примазались к ней. Все еще впереди.

— Я прошу не перебивать, — Иноземцев нахмурился. — Повторяю: революция открывает широкую дорогу прогрессу.

— То порог, то дорога.

— Скажите лучше, какая теперь власть будет.

— Я только что из Златогорска. Там создан комитет общественной безопасности. В него вошли представители всех наших партий, а также военно-промышленного комитета, городского и земского самоуправлений.

— Богатеи там засели. Гнать их в шею.

— О Советах скажи, а не морочь людей учеными словами.