Скорость - Анатолий Гаврилович Рыбин

— Верно, есть, — улыбнулся Сазонов, чувствуя, что об этом новом уже рассказал начальнику Роман Филиппович. — Рационализация, правда, не великая, но выгода была бы от нее крупная.

— Вы что же, подсчитали? — спросил Алтунин.

— Нет, подсчетов я не делал. Да тут ничего мудреного нет, Прохор Никитич. Гору Белую на главном Сырте знаете?

— Знаю, ну?

— Так вот! — Сазонов-младший поставил перед собой стул, отошел от него на три шага и, стараясь изобразить поезд, вытянул вперед руки. — Эта самая гора, — сказал он, прицеливаясь пальцами в спинку стула, — заслоняет от машиниста не только разъезд, но и входной светофор. Представляете? Едешь и не знаешь: красный сигнал тебе подан или зеленый.

— Положение, что у совы при дневном свете, — шутливо заметил Роман Филиппович. — Глаза есть, а летишь вслепую.

— Точно, — мотнул головой Юрий. — И главное, надо или не надо, а ход сбавляй. Иначе потом, если путь закрыт, состав уже не остановишь, особенно тяжеловесный. Ну, а если путь свободен… — он отодвинул стул к стенке и развел руками. — В таком случае желаешь или нет, а ползи по-черепашьи целых четыре километра. Да и на подъеме потерянной скорости не наберешь.

— Все ясно, — сказал Алтунин. — Значит, вы предлагаете перенести светофор вперед? Что ж, идея понятная. Правда, расстояние там большое.

— Тогда пусть светофор-повторитель сделают, — сказал Юрий.

Начальник депо поднял одну бровь выше другой, подумал и велел Юрию написать рапорт побыстрее, завтра же. Потом он заговорил вдруг о новых способах вождения поездов, о чем как раз Дубков и Юрий много толковали в пути и даже по-своему прикинули, что лучше всего составить бы единые режимные карты на каждый участок и тем самым покончить с разнобоем в работе машинистов. Юрий даже попытался набросать первую такую карту, но неудачно, мешал буран.

— Все равно давайте показывайте, — попросил Алтунин.

Юрий посмотрел на Романа Филипповича.

— Ничего, ничего, — поняв его затруднение, сказал Дубков. — Главное прицел взять и проявить побольше настойчивости.

Где-то за городом, на самом краю неба, сквозь рыхлые обессиленные тучи пробился луч предзакатного солнца и весело заблестел на стеклах. Все трое, прищурившись, посмотрели в окно. Там, на заснеженных путях и составы, и локомотивы тоже поблескивали, как обновленные.

Взяв у Сазонова бумагу, Алтунин долго разглядывал на ней кривые карандашные линии и короткие торопливые записи.

— Ну, что ж, — сказал он решительно. — Лиха беда начало. Выбирайте участок и приступайте. Потом других машинистов подключим к этому делу. Тут уж все в наших руках. Рапортов писать не надо. И еще вот что… — Алтунин вышел на середину кабинета. — Давайте, товарищи, посильнее проявлять свои способности. Надо, по-моему, поставить дело так, чтобы ваш коллектив стал в депо, ну вроде школы или рабочего института. Представляете? Здесь и воспитание человека, и борьба с браком, и решение технических вопросов. Все должно быть именно здесь. И чтобы не вы шли с просьбами в кабинет начальника, в партком и прочее. А пусть руководители идут к вам.

— Да вы-то придете, Прохор Никитич, — сказал Юрий. — А вот как с начальством отделения быть.

— Как быть-то? — Алтунин посмотрел на Романа Филипповича. Тот подкрутил кончик уса, лукаво улыбнулся:

— Приглашение для начала пошлем.

— Правильно, — кивнул Алтунин. — А потом делегацию. Авось и приучите.

Из кабинета Сазонов-младший вышел радостный, сияющий. Майя не успела оглянуться, как тонкая рука ее с подкрашенными ногтями оказалась сжатой в его ладонях.

— Ну что вы делаете? Мне же больно!

Юрий виновато заморгал, но руку не выпустил.

— Отпустите, наконец. Это же вам не реверс, а рука.

Сазонов улыбнулся.

— А вы знаете, что такое реверс?

Майя порывисто вырвала руку и отошла к окну. Юрий удивился. Ведь эта красотка раньше не хотела знать даже о простейших путевых стрелках, а тут вдруг заговорила о сложном тепловозном агрегате. Странное дело! Он шагнул за ней.

— Уйдите, — категорически сказала Майя. — Вы грубый, невоспитанный человек. Я не хочу с вами разговаривать. Не хочу.

— Да что я вам сделал, Майя? Я же понимаете… Я просто… — принялся извиняться Юрий.

Но в этот момент из кабинета вышел Роман Филиппович. Сазонов, поджав губы, попятился к двери и мгновенно исчез в коридоре. Майя тоже отбежала от окна, распахнула дверцы шкафа и принялась перекладывать бумаги.

Взволнованный Юрий весь вечер не мог успокоиться. Даже лежа в постели, с досадой думал: «Ну какой же я чудной. Все время перед Майей извиняюсь. Этак она меня скоро в ноги кланяться приучит. Подумаешь, принцесса бумажная! Перед Лидой я таких реверансов не делал».

Он вспомнил последнюю встречу с ней на мосту. Тоже ведь обиделась за то, что самовольно взял под руку. Да еще так взял — категорически, будто жену. И все равно не извинился. Даже мысли такой не возникло. А чего ж здесь все по-другому?..

Юрий вздохнул, потер ладонью лицо. За перегородкой послышался негромкий голос отца:

— Ты чего не спишь?

— Да так просто, — уклончиво ответил Юрий.

Александр Никифорович встал из-за стола, заглянул в комнату сына.

— Может, поможешь мне в масляной системе разобраться? Шестой вечер плутаю, будто на костылях.

— Завтра, батя, разберемся. Нынче уже поздно.

— А круги от абажура считать на потолке не поздно?

— Какие круги? — притворно обиделся Юрий.

— Не знаешь? Тогда спи, не вздыхай! — рассердился Александр Никифорович и щелкнул выключателем.

Юрий отвернулся к стенке, закрыл глаза. Опять вспомнилась Майя Белкина. Все же придется ему завтра извиниться перед ней за свою вольность. Иначе мира не будет. Это он знает хорошо.

* * *

Алтунин в этот вечер тоже был дома. Он пришел, когда дети еще не спали. Наташа, разложив перед собой учебники, готовила уроки, а Володя на другом краю стола колдовал над игрушками. Услышав, что в дверях загремел ключом отец, он мигом соскочил со стула и, размахивая вырезанной из бумаги фигуркой, побежал навстречу.

— А ну-ка, ну-ка! — Прохор Никитич снял пиджак и наклонился к сыну. — Великолепный Буратино.

— Это не Буратино, — сказал Володя серьезно. — Это солнце.

— Солнце? Интересно, — Прохор Никитич взял Володю на руки и, прижавшись колючей щекой к вихрастой сыновней голове, вошел с ним в большую комнату. Наташа улыбнулась и потрепала брата за ножку, как бы сказав: дождался наконец-то. А он старательно тыкал пальцем в фигурку, расправлял ее, и все силился что-то объяснить отцу.

— Знаешь, мастер, давай сядем, — сказал Прохор Никитич и, расстегнув китель, устроился возле стола рядом с сыном. — Ну вот, а теперь докладывай.

На столе в каком-то непонятном порядке стояли грузовая автомашина, дом с высокой трубой, самолет, у которого давно уже не было ни хвоста, ни