Том 10. Воспоминания - Константин Михайлович Симонов

написал стихотворение «для себя» (т. е. просто для журнала). Он сказал: «Вы не имеете права красть у редакции время!» Вот такая обстановка, если прибавить еще один маленький случай.

Одно из соединений представило меня к ордену Красной Звезды, редактор узнал, долго приставал: как? почему? Потом послал одного работника в это соединение, который сказал начполиту: «Мы удивлены! Он недисциплинирован! Вы не имеете права!»

На партийном собрании этот вопрос обсуждали, причем редактор, изловчившись, выступал в роли обвинителя своего посланца. Все это пустяки, но мешает работать.

Стихи я все-таки пишу. Чувствую себя отлично! Часто вспоминаю тебя. Вся моя беда в том, что я не член С. П. Поэтому он использует меня писателем с правами и обязанностями литсотрудника…

Но, несмотря на И… (отточие мое. – К. С), работа идет. Он в последний месяц ко мне стал даже снисходителен: время от времени разрешает написать стихи для газеты. Жаль, что «Кр[асная] звезда» так нещадно обвинила меня в преступлении военного времени: «отсутствии чувств». Это уже обидно. Об этом я написал редактору «Кр[асной] звезды», если есть время, прочти. Костя, напиши хоть пару слов. Ты же всегда выручал меня в трудную минуту. Да и давно я не слышал твоего доброго слова. Будь здоров. Ответь. Михаил Луконин. 442 полевая почта. «Сын Родины». 26.3.42. Еду в командировку! Вот где хорошо!»

«Здравствуй, Костя. Ты, наверное, не часто бываешь в Москве, поэтому, видно, не получил мое первое письмо. Это даже лучше, потому что письмо было тоскливым и злым. Это я злился на обзор «Кр[асной] звезды» – так начиналось второе письмо от Луконина, которое «я получил вместе с первым, вернувшись в Москву из длительной поездки на мурманский участок фронта. И читал их оба – разом. Во втором письме Луконин коротко повторял почти все написанное в первом и советовался со мною, как бы ему попасть на несколько дней в Москву с рукописью своей фронтовой книги.

Вскоре после этих писем Луконин накоротке приехал в Москву. Не уверен, сыграла ли роль моя помощь, или все сделалось само собою. Но он оказался в Москве, и мы два или три дня подряд виделись с ним и вместе ночевали, хорошо помню, проговорив ночь напролет, хотя, где это было, не помню. Во время своих приездов с фронта я тогда жил в Москве еще на птичьих нравах, не имея собственного жилья.

«Здравствуй, Костя, – писал мне Луконин, вернувшись на фронт. – Приехал на место, благодарю тебя за внимание, ведь ехал, по сути, для того, чтобы повидаться с тобой. Рад, что ты был в это время в Москве, и поэтому поездку считаю удачной.

Книгу «Поле боя»15 оставил у Кронгауза, хотя тот (письмо получил сейчас) считает, что я должен «злиться по поводу успеха его книги»16. А я даже рад. Просил его выправить мою книжку после машинки, сам не успел. Думаю, он это сделает.

Выступил по радио я.

Жду твоего слова о книжке, надеюсь на благоприятный отзыв и на согласие работать с нею… Как только получу от тебя письмо, начну писать новую книгу с расчетом на большую удачу.

Твой Луконин.

19. 6. 42».

Упоминание о Кронгаузе требует объяснения. Анисим Кронгауз, наш соученик по Литинституту, был верным другом Луконина, высоко ценившим его дарование. Тяжелобольной, с трудом передвигавшийся и поэтому не имевший ни малейших надежд оказаться на фронте, Кронгауз, оставаясь по инвалидности в Москве, стремился возместить невозможность поехать на фронт энергичной работой в газете. Работал он повседневно и упорно, и ко времени приезда Луконина в Москву уже вышла первая книжечка стихов Кронгауза. Хорошо зная, как страстно хочется Луконину увидеть напечатанной свою собственную книгу стихов, Кронгауз как-то даже стеснялся того, что у него, живущего в Москве, уже вышла книжка, а у Луконина, уехавшего на фронт, пока что есть только надежды на будущее. Этим товарищеским чувством и любовью к стихам Луконина, очевидно, и были вызваны слова Кронгауза, приведенные Лукониным в письме ко мне.

Следующее из сохранившихся писем Луконина датировано ноябрем сорок второго года.

«Здравствуй, Костя! После года войны я попал в тыл. Иду на курсы. Кошмар! Хочется обратно, туда, к себе. Не могу тут сидеть, и не нужно мне это. Если будет время, скажи кому надо, пусть отзовут отсюда. Поеду в любую газету, но только на фронт. Костя, я тут совсем засохну. Помоги мне…

Пиши. Если поедешь к Волге, то передай привет Коротееву17 (корреспондент «Красной звезды», друг Луконина по Сталинграду. – К. С). Хочу туда страшно, ведь бьется мой родной город! Может быть, как-нибудь можно мне туда!

Будь здоров! Желаю всех удач и жду от тебя письма.

Целую. Миша Луконин.

12.11.42. Иванов (Обл. Часть 72)».

В Сталинград Луконину попасть не удается, но выраженная в письме готовность идти в любую из военных газет, только бы попасть на фронт, исполняется.

«После месяца разнообразных мытарств, – пишет он мне в апреле сорок третьего года, – я добрался до части. Начинаю оглядываться. Все надо делать заново. У нас ни кола ни двора. Газетка будет маленькая, с ладонь. Чувствую себя чудно. Загорел и отпустил усы…»

Следующее письмо от Луконина приходит еще через две недели.

«Родной Костя. Теперь я заехал далеко! Первого мая преклонял колено и переживал простые русские слова. Чувствую себя чудно. Пишется лучше. Как-то этому помогает мысль, что «Пола боя» в работе у «С. П.». Прошу тебя позвонить, узнать, как дела…»

Под инициалами «С. П.» подразумевалось издательство «Советский писатель», где начинала свой тернистый путь книга военных стихов Луконина.

Летом и осенью 1943 года Луконину, очевидно, было не до корреспонденции, что явствует из текста его письма, полученного мною где-то уже в начале 1944 года.

«Здравствуй, родной Костя. Поздравляю с новым, сорок четвертым. Многообещающий год!.. Сам живу весело и напряженно. Все лето мчался с танкистами сквозь пыль адскую. Теперь за Днепром по заснеженным полям – опять вперед. Хорошо! Перевели меня в вышестоящую газету. Танкисты народ чудный. Десятого в нашу честь опять салютовала Москва. Этим живу. Правда, главные радости делю с бумагой. Но уж видно, пока все останется дневником. Видимо, пишу на после войны. Будь здоров, Костя.

Целую. Твой Миша.

15.1.44.».

Вслед за этим письмом, на этот раз с небольшим интервалом, пришло еще одно: