Доживем до понедельника. Ключ без права передачи - Георгий Исидорович Полонский

Ознакомительный фрагмент

поодаль от себя сигарету.

— Иди в класс, я сказал! — сердито шикнул Мельников на Генку, а сам спустился. Увидев его рядом с собой, Светлана Михайловна снова захлебнулась кашлем.

— Вы зажгли фильтр, надо с другого конца, — сказал Илья Семенович и протянул ей пачку болгарских «Интер».

Светлана Михайловна не взяла. Измененным, низким голосом проговорила:

— Ну, спасибо, Илья Семеныч! Хороший подарочек… Вы сделали из меня посмешище! Вам надо, чтобы я ушла из школы?

— Светлана Михайловна…

— Им отдаешь все до капли, а они…

— Что у нас есть, чтоб отдать, — вот вопрос… Послушайте! Вы учитель словесности. Вам ученик стихи написал. Это хорошо, а не плохо, — сказал он так, словно ей было пять лет и она плохо слышала после свинки.

— Ну не надо так! Я еще в своем уме, — вспылила она. — «Дураки остались в дураках», — он пишет. Это кто?

Вопрос был задан слишком в лоб, и Мельников затруднился.

— Боюсь, что в данном случае это и впрямь мы с вами… Но если он не прав, у нас еще есть время доказать, что мы лучше, чем о нас думают, — сказал он тихо, простодушно и печально, с интеллигентским чувством какой-то несуществующей вины…

— Кому это я должна доказывать?! — опять вскинулась Светлана Михайловна, багровея.

— Им! Каждый день. Каждый урок, — в том же тоне проговорил Мельников. — А если не можем, так давайте заниматься другим ремеслом. Где брак дешевле обходится… Извините, Светлана Михайловна. Меня ждут.

(Почему возможно такое? Люди проводят бок о бок долгие годы, а потом узнают: несовместимо то главное, что у них за душой, причем — в крайней, во взрывоопасной степени!.. Узнают они это почему-то в день рождения или под Новый год!.. В таком конфликте, которому теперь тлеть и вспыхивать и снова тлеть, никогда уже не потухая…)

Он уже поднимался по лестнице, когда она тихо спросила, не в силах проглотить сухую кость обиды:

— За что вы меня ненавидите?

— Да не вас, — досадливо поморщился он. — Как вам объяснить, чтобы вы поняли?..

— Для этого надо иметь сердце, — сказала она горько.

Мельников приподнял плечи, секунду помедлил и стал решительно подниматься. Сверху, облокотясь на перила, глядел спасенный — до ближайшего педсовета! — Генка Шестопал…

…В класс они вошли все-таки вместе — Генка и Мельников.

Стоило Генке сесть на место, расстегнуть портфель, как к нему потянулись руки для пожатия, зашелестел шепот: «Ну что было-то?» — но Генка не мог сейчас отвечать. На Илью Семеновича класс смотрел теперь восхищенно. Наташа вернулась за последнюю парту.

— Урок прошел удивительно плодотворно, — усмехнулся Мельников устало. — Дома прочтете о Декабрьском вооруженном восстании. Все…

А вот и звонок; иногда у звонка в школе — привкус и смысл театрального эффекта. Сейчас — эффекта неслабого!

— Всевозможных вам благополучий…

Девятый «В» смотрел на него с небывалой сосредоточенностью. Мертвая стояла тишина. И у Наташи в глазах — испуг…

— Сидят как приклеенные… — отметил Илья Семенович. — Итак, до понедельника. И постарайтесь за это время не сжечь школу, — быстро взглянул Мельников на Генку и захлопнул журнал. — Все свободны!

Облегченно вздыхают ребята. И спешат убраться в коридор, оставить их наедине — а чем еще отблагодарить Мельникова за испытанное сегодня наслаждение справедливостью? Тех, кто не сразу это смекнул, подгоняли сознательные: живей, мол, тут не до вас…

Мельников и Наташа вдвоем. Без особых предисловий вынул он из внутреннего кармана тот листок, который мы уже видели у него в руках, и сказал:

— Наташа! Отбил… Хотите послушать?

Да, она хотела…

Это не вранье, не небылица:

Видели другие, видел я,

Как в ручную глупую синицу

Превратить пытались журавля…

Чтоб ему не видеть синей дали

И не отрываться от земли,

Грубо журавля окольцевали

И в журнал отметку занесли!

Спрятали в шкафу, связали крылья

Белой птице счастья моего,

Чтоб она дышала теплой пылью

И не замышляла ничего…

Но недаром птичка в небе крепла!

Дураки остались в дураках…

Сломанная клетка…

Кучка пепла…

А журавлик — снова в облаках!

— А знаете, что он написал в этом сочинении?

— Откуда? Из кучки пепла? — засмеялся Мельников.

— А вот я знаю. Случайно. Он написал: «Счастье — это когда тебя понимают».

— И все?

— И все!

Неловко было им оставаться дольше в пустом классе под охраной таких и стольких «заинтересованных лиц».

Мельников с силой открыл дверь.

От этого произошел непонятный шум: оказывается, Сыромятников подслушивал и получил за это сногсшибательный удар дверью по лбу!

Вот он сидит на полу, вокруг все ребята над ним смеются. И Наташа. И сам Илья Семенович. А Сыромятников, вольно разбросав свои длинные ноги, сперва хотел изобразить тяжкие увечья, но передумал и оскалился всей лошадиной прелестью щербатой своей улыбки:

— Законно приложили!..

Проходивший мимо первоклассник Скороговоров окликнул его сзади благоразумным голосом:

— Дядь, вставай, простудишься.

Ключ без права передачи

Киноповесть

Давайте говорить друг другу комплименты —

Ведь это все любви счастливые моменты…

Булат Окуджава

Большинство ребят еще не знало Назарова в лицо. И он не вызывал к себе особого интереса, когда шагал среди половодья перемены рядом с замдиректора по воспитательной части. Чей-то родитель или чей-то представитель — так, наверное, думали, если думали о нем вообще.

— Полагалось бы собрать всех в актовом зале, — сказала ему Ольга Денисовна. — И представить вас… И чтобы вы сказали небольшую «тронную речь».

— Это обязательно? — спросил он с заметным отсутствием энтузиазма. — А я уже стал знакомиться в рабочем порядке. С каждым классом в отдельности.

— Можно и так, ваше право… Федорук! Юра! — окликнула она парня, который, опережая их, толкнул Назарова.

— Чего?

— «Чего»!.. — горько повторила она. — Извиниться полагалось бы.

— Извиняюсь.

— «Извиняюсь» — это, значит, ты сам себя извиняешь. А как надо?

— Простите, пожалуйста…

— Что ж ты мне говоришь? Ты толкнул Кирилла Алексеича — ему и скажи. — Ольга Денисовна, воспитывая Федорука, заодно и Назарову давала урок завидного педагогического упорства.

— Извините, пожалуйста, — жестоко скучая, повторил мальчик теперь уже незнакомцу в кожанке. — Можно идти?

— Идти можно. Бежать сломя голову — нет. Да еще в такой обновке — жалко ведь… — (У Федорука были сверкающие, только из магазина, ботинки.) — Хороши! Поздравляю!

— Спасибо… — мальчик светло сконфузился и исчез.

В тот момент выяснилось, что величавое одутловатое лицо Ольги Денисовны с застывшей в глазах укоризной может бывать добрым и домашним —