Сергей Сергеев-Ценский - Том 8. Преображение России

— Да. И туда же уехала, так как здесь, на руднике, и для меня-то, не только для нее, не было уже места.

— Вы, может, шутите, господин Матийцев, или даже смеетесь, да? — решил усомниться Наровлянский, но Матийцев не обиделся: он сказал с виду совершенно равнодушно:

— Нет, я вполне серьезно.

— Однако позвольте тогда узнать от вас, почему же она уехала одна, вы ее не провожали, да?

— Значит, по-вашему, я должен был уехать вчера с нею вместе?

— Ну, это же и всякий вам скажет, а как же? Как же так вы могли пустить ее одну, да?

После этих назойливых вопросов штейгера с «Вертикальной Елены» Матийцеву представилось, что вот он именно теперь «провожает» Лилю, свою невесту, явочным порядком, что это она сидит с ним рядом, а не какой-то Наровлянский, и он даже несколько отклонил влево и голову и корпус тела, чтобы дать место ее очень широкополой шляпке… Но тут же отделавшись от этого чересчур яркого представления, он сказал нарочито небрежным тоном:

— Проводить куда же именно? В Воронеж?.. Как инженер без места, какой же я ей жених? Найдет кого-нибудь другого… с местом.

— Я понимаю теперь, я понимаю! — весьма оживился Наровлянский. — Вы, значит, извините, поссорились с вашей невестой, да?.. Ну, как сказать вам на это, — жен-щи-ны, они, я вам скажу вообще… Да? У них у всех одно только единственно свое на уме… Из тысячи мужчин можно разыскать десять, от силы пятнадцать, я так думаю, умных. А что касается женщин, то я вам по совести скажу, ну положительно, ни одной! Да?

Он испытующе поглядел на Матийцева, но так как тот молчал, продолжал оживленно:

— Вот, например, я только еще сегодня утром клетку другую для своих двух канареек должен был доставать. Канарейка моя снесла четыре яичка и уж, знаете, хотела на них усесться, насиживать. А кенарю это, видать, не очень-то понравилось. Улучил он, бестия, минуту, когда села самочка у кормушки клевать конопляные зерна, а потом еще должна она была и водицы из баночки напиться, да? Подобрался тут мой кенарь к гнезду и ну себе быстренько-быстренько так яички подклевывать и вон их из гнезда выкидывать. И что же вы думаете потом сделал, да? Уселся он в пустое гнездо и ну себе петь! Да ведь как залился, бестия, — я даже и не слышал, чтобы он когда звонко так пел! Как увидела это канареечка, как кинулась на него в драку, боже ж ты мой! Так желтенькие перышки и летят, и летят!.. Ну, думаю, убьет еще она, самочка эта, кенаря, и кто же тогда петь будет, да? Скорей пошел другую клетку доставать, да? Отсадил его в другую клетку, а то бы ведь заклевала насмерть, — вот она, маленькая птичка эта, в какую большую ярость пришла, да?.. Так это же всего только птичка, а вы хотели, чтобы женщина не разъярилась, раз ее потомства будущего лишают, да?

Матийцев ни одним словом не отозвался на историю о канарейках, и Наровлянский замолчал на время.

Унылый осенний степной пейзаж сопровождал бричку. Скупая, безводная, рыжая равнина, и кое-где на ней маячили убогие хуторки. Ощутительно было для Матийцева, что за целое тысячелетие жизнь тут ни на вершок не двинулась с места. Того и жди, что появятся откуда-нибудь конной шайкой печенеги ли, хазары или еще какие-нибудь берендеи, оттяпают так себе, здорово живешь, тебе голову и сделают из твоего черепа черпак для кумыса за неимением гончарной посуды!

Вдруг и в самом деле, — это было уж ближе к станции, чем к руднику, — увидел Матийцев вдали что-то темное, широкое и не стоящее на месте. Что это было такое, мешало разглядеть солнце, начавшее опускаться к горизонту.

Однако Наровлянский, приставив лодочкой руку к глазам, крикнул:

— Ага! Гусары, да?.. Это эскадрон гусар, да? — И у него так и засияли глаза от удовольствия. — Я ведь и сам, — вы не знаете этого, да? — служил в гусарском полку, только это у себя там, в Могилевской губернии… Без пяти минут вахмистр был!

Как раз в это время не только его глаза, но и там, в этой дали, над темной массой гусар заблестели какие-то зигзаги, и весь эскадрон двинулся весьма заметно в сторону заходящего солнца.

— Эс-с-кадрон, в ат-та-аку! — прокричал совершенно как бы вне себя Наровлянский, и пока чалая лошадка с надрезанным ухом бежала себе своей размеренной рысцой, он неотрывно, самозабвенно даже глядел в сторону эскадрона, мчавшегося в атаку.

— Эх ты-ы!.. Все разнесут в пух, в прах и вдребезги! — восторженно обратился он к Матийцеву, забыв даже прибавить свое «да»?

Но тут кучер обернул к нему бородатое запыленное лицо и сказал неожиданно:

— А как если пехота даст по ним за-лоп? Вот и повернут они тогда хвосты!

— Ну еще бы не повернут тогда хвосты, — еще более неожиданно для Матийцева сразу согласился с ним Наровлянский, но не перестал сиять и добавил вдохновенно:

— А после атаки тут уж шагом и с песнями!.. Ах, нравились мне как гусарские песни!

И видимо, от избытка охвативших его чувств запел он громко:

Е-едут гусары, брен-чат мунд-шту-ка-ми,Ло-ша-ди рву-утся, хра-пя-ят…Ба-арышни, ба-арыньки с кри-иком отча-аяньяВсле-ед ухо-дя-щим гля-дя-ят!

И тут же с одушевлением:

— А вы думаете, не глядели так? Глядели! Глядели с отчаяньем, — да?.. Эх, жен-щи-ны!.. Это ж, я вам доложу, их не то что хлебом, их и шоколадом не корми, а только гусара им дай!.. Спят и только одних гусар во сне и видят, да?..

Матийцев вспомнил корнета кирасирского полка в саду при доме родителей Лили, представил его, как идет он под руку с Лилей, и ответил непроизвольно:

— Вполне возможно.

Но тут же добавил:

— А живется им, этим гусарам, должно быть, получше, чем нашим шахтерам, а?

— Ну еще бы, еще бы гусарам чтоб плохо жилось! — подхватил Наровлянский. — Гусары не то что пехота даже, — они довольствие хорошее получают, — как же, да?

— И спят, небось, не на полу вповалку?

— Как же можно, чтобы гусары и вдруг — на полу! У каждого койка своя, белье чистое на ней, да и в казарме везде чистота, а как же! За чем же следят дежурные, дневальные, взводные, вахмистры, эскадронные командиры, да и сам командир полка тоже, да?

— Из этого вытекает что же? Что гусары нужнее правительству, чем какие-то там шахтеры? — спросил Матийцев.

— Ну, а как же иначе вы бы думали? В случае войны, например, да?

— Или, допустим, беспорядков?

— Совершенно верно, — вот. Также и беспорядков, да? Кто же из двух будет защищать правительство: шахтеры или же гусары, да?

— Да-а, — протянул Матийцев. — Я полагаю, что гусары от шахтеров скорее, чем шахтеры от гусаров!

Это почему-то показалось забавным Наровлянскому, и он захихикал, повторяя:

— Шахтеры от гусаров!.. Шахтеры от гусаров, да?.. — и крутил головой.

Когда же отхихикался, то сказал как-то преувеличенно для себя серьезно:

— Шахтеров нужно держать в руках так! (Он протянул вперед руки, сжатые в кулаки.) Как хороший кучер вожжи свои держит… да?.. Иначе они, эти наши шахтеры, вот куда нам сядут!

И он нагнул голову и похлопал себя по шее.

Странным показался Матийцеву его переход от беспечной и беспричинной, пьяноватой веселости к такой серьезности, но еще страннее для него прозвучал вопрос Наровлянского:

— Где же вы думаете найти себе новое место теперь? Допустим, вот вы приехали в Ростов, остановились там в гостинице, а дальше как, да?

— В Ростове, я вам сказал уж, правление рудничное…

— Э-э, правление, правление! Это не дело!.. В Ростове правление, в Харькове правление, в Екатеринославе правление, — а надо иметь одно: заручку, да?.. Там правление, здесь правление, а где же место? Вы думаете, что правления не будут справляться у нашего же шефа Безотчетова? А вот эти проволоки зачем, да? — показал он кивком головы на линию телеграфа. — Вы приедете в Ростов, а там уж вас знают; вы — в Харьков, а там уж все про вас известно; вы в Екатеринослав, а там… да?

И он выпятил губы и развел руками в знак полнейшей безнадежности положения своего соседа.

Но в это время они подъезжали уж к станции, откуда слышно стало, как сторож бьет в колокольчик повестку подходящему поезду.

— Это моему поезду, моему, да? — забеспокоился Наровлянский и так заерзал, что в бричке сразу стало очень тесно. Матийцеву показалось, что он хотел выпрыгнуть и бежать к станционному домику, — каменному, покрашенному по штукатурке охрой и с белыми разводами около окошек.

А в голове Матийцева завертелись слова его о правлениях в Ростове и других городах, где могли бы дать ему снова место заведующего шахтой, — какой-нибудь, безразлично. Вот, в самом деле, он придет в правление и что именно скажет? Если скажет, что «Наклонную Елену» покинул по собственному желанию, разве не спросят, откуда у него взялось это желание? И разве, в самом деле, не будут справляться у Безотчетова, что он за инженер и за что уволен?