У старых окопов - Борис Васильевич Бедный

и сноровки убедить другого человека, он рассердился на себя за свое косноязычие. А злость свою, как водится, выместил на собеседнике:

— Ну что вы заладили: бригада, бригада! Вы хорошенько подумайте. Будете жить на одном месте, а то сейчас кочуете по степи как цыгане. Можно и за учебу всерьез взяться. Какое у вас образование?

— Семь классов… — виновато ответила Варя.

— Вот видите! — нехорошо обрадовался Павел Савельевич. — Маловато это, чтоб с природой тягаться. Так, пощекотать только, да она, матушка, щекотки не очень-то боится.

— Конечно, мало, — согласилась Варя. Ей как-то легче было разговаривать с Павлом Савельевичем, когда тот стал злиться и уже ничем не напоминал несчастного отца, потерявшего на войне сына. — И я еще буду учиться, обязательно буду… Потом, — неопределенно пообещала она.

— Потом суп с котом… С тем самым, что валерьянку из вашей аптечки вылакал! Вот выскочите замуж, и о всякой учебе позабудете, — предсказал Павел Савельевич, злясь, что упрямая девчонка не понимает своей выгоды.

— А я не выскочу! Выйти замуж, может, и выйду, а выскакивать не собираюсь.

— Вы к словам не придирайтесь, последнее это дело. А раз связали свою судьбу с лесопосадками, так надо добиваться серьезной квалификации, а не махать всю жизнь саженью.

Варя удивилась:

— Разве в вашем питомнике некому работать?

— Да есть кому, есть… Такие всегда найдутся — лямку тянуть и зарплату получать. И даже такие есть: все честно сделают, что им растолкуешь, от сих до сих, понимаете? А вот таких, чтоб сами навстречу делу шли и свое в работу вносили, раз-два, и обчелся. Таких всегда маловато, а вы, мне кажется, такая.

— Спасибо… Очень уж вы меня… лесной считаете. Лес я люблю, но еще не решила, чем мне на всю жизнь заняться.

Павел Савельевич протяжно свистнул.

— У вас что же, работа здесь всего лишь мимолетная экскурсия на лоно природы? Так, что ли?

— Вы не обижайтесь, а только дел хороших на свете много, а я одна. Не так-то просто выбрать занятие на всю жизнь. Лучше я подожду пока.

— Смотрите не прогадайте. А то, знаете, и так бывает: годами выбирают себе дело, и одно не нравится, и другое, а потом такое выберут — хоть стой, хоть падай!

— Со мной такого не будет… — Варя помедлила и призналась, понизив голос: — Вам одному скажу: лес, спору нет, выращивать почетно и полезно, а только мальчишек воспитывать еще важней…

— Каких мальчишек?! — опешил Павел Савельевич. — Еще замуж не вышли, а уже собираетесь детей воспитывать.

— А я не только своих. Мне учительницей хочется стать, а еще лучше воспитательницей в общежитии. Но вот хватит ли выдержки… Знаете, какие там хулиганы есть? Наш Пшеницын против них цыпленок! Зато, если добьешься успеха, представляете масштабы? Ведь каждый хулиган на распутье стоит: пойдет в одну сторону — преступник, направишь его на правильную дорогу — честный человек… А раньше мне работа следователя нравилась…

— Какого следователя? Что жуликов ловит?

— Не только жуликов… Но, в общем, тот самый.

— Ну, знаете! — возмутился Павел Савельевич. — Я с вами всерьез, а в голове у вас манная каша с хулиганами и Нат Пинкертонами! Вам и в самом деле повременить надо, а то весь питомник под откос пустите… Следователь — надо же!

Варя обрадовалась, что они наконец-то пришли к согласию.

— Вот я и говорю: рано еще мне профессию себе выбирать. А работа в бригаде не пропадет даром: я многому тут научилась…

Из вагончика выглянул кто-то, издали похожий на Алексея, нерешительно окликнул степь:

— Варь? — не дождался ответа и нехотя прикрыл за собой дверь.

— Идите, нечего вам из-за каких-то стариков время терять!

— А вы? Одному вам нельзя оставаться…

— Это почему же? — насторожился Павел Савельевич.

— На людях вам лучше. Да вы и сами знаете.

Она так верила в правоту своих слов, что Павлу Савельевичу вдруг расхотелось с ней спорить.

— Я скоро приду, — пообещал он. — А вы идите. Ждут ведь вас.

Варя счастливо засмеялась.

— Ничего, подождут…

Сдается, ей так хорошо было сейчас, в самом начале своей любви, что даже захотелось приглушить радость, чтобы та не затопила всю ее целиком, а вошла бы в свои спокойные берега. Павел Савельевич смутно чувствовал, что с очень счастливыми людьми может приключиться и такое, хотя догадка его была чисто теоретической и на свой опыт опереться он не мог.

Он не привык жаловаться на судьбу, но самые большие радости были связаны у него с работой, а то, что принято называть личной жизнью, особенно счастья ему не принесло. Павел Савельевич никого не винил, но что было, то было. Лишь в стародавние времена, на самой заре его юности, выпала и на его долю минута, отчасти схожая с нынешним Вариным избыточным счастьем. Но за давностью лет он и сам уже не помнил толком: была эта пронзительная минута на самом деле, или много позже, перебирая свою жизнь, он придумал себе в утешение красивую эту сказочку, чтобы во всем сравняться с другими, насквозь счастливыми людьми…

— Подождут кому надо, — повторила Варя и не в ладу со своими словами заспешила в вагончик.

Павел Савельевич проводил ее глазами, привычно растирая рукой левую половину груди, где опять запокалывало. Не повезло ему с Варей. И откуда у нее взялась эта нелепая мечта — перевоспитывать хулиганов? Уж не преувеличивает ли она свои малые успехи на этот счет в бригаде? С нее станет…

Так или иначе — осечка. Но Павел Савельевич не был обескуражен. Он давно уже свыкся с повадкой жизни: не только в большом, но и в малом не идти ему навстречу, а делать все наперекор. Одного он никак не мог понять: со всеми жизнь проделывает такие штуки или облюбовала лишь его для каких-то неведомых ему экспериментов? Вот и седьмой десяток разменял Павел Савельевич, а в этой закавыке так и не успел разобраться.

У вагончика Варя призывно взмахнула рукой и крикнула:

— Жде-ем!

Павел Савельевич посидел, пока сердце выровняло свой стук, и поднялся с шершавого камня. Мелкую траншею окопа он одолел и с холма спустился вполне благополучно, а внизу его сразу кинуло в пот. Плохо ему стало и, главное, незнакомо плохо. Такого с ним еще ни разу не было. Или болезнь его шагнула на новую ступень, или на этот раз навалилось на него что-то совсем иное, никак не связанное с прежней, обжитой уже им хворью.

Трудно стало дышать и двигаться. Сам воздух вокруг сделался вдруг вязким, густым. Было такое ощущение, Что он стоит в воде, которая со всех сторон охватила его, сомкнулась над головой и