Скорость - Анатолий Гаврилович Рыбин

Но сейчас Романа Филипповича не радовало такое почетное место. Он чувствовал бы себя гораздо лучше, живя где-нибудь подальше от людского взора. «Эх, Петр, Петр, разнес ты славу о дубковском доме. И Лиду в такой тяжелый момент обидел, а за что?»

Роман Филиппович положил подкову на прежнее место, тяжело вздохнул и направился к дивану. Хотелось прилечь и хоть немного забыться. Но под руки попалась расшитая шелком подушка, и снова нахлынули воспоминания.

Эту подушку Лида вышивала по вечерам, приходя с работы. Под букетом серебристых ландышей она вывела зелеными нитками: «Папина думка». Сделать такую надпись подсказал ей, кажется, Юрий. Тогда они еще дружили. И Роман Филиппович был вполне доволен их дружбой. В пылу откровенности он как-то сказал жене: «Ну, Дуняша, готовься. Может, скоро свадьбу играть придется». Но мечта его не сбылась. Вскоре появился в депо молодой энергичный машинист Мерцалов и за какой-то месяц совершенно околдовал Лиду. Она ходила в те дни словно подмененная и с восхищением рассказывала: «Ты знаешь, папа, какой сильный человек этот Мерцалов. Он обещает перекрыть все нормы на транспорте, заставить локомотивы творить чудеса. Здорово, а?»

Роман Филиппович и сам аплодировал Петру, когда тот на собрании в механическом цехе призвал машинистов учиться водить тепловозы, не дожидаясь специальных курсов. Этот призыв всколыхнул тогда все собрание. И Дубков радовался, что именно его зять проявил такую умную инициативу.

И вот он ушел из дома. Взял чемодан и ушел. Что это: гордость, обида, вызов? А может, просто горячность?

Стук в дверь оборвал мысли Романа Филипповича. Пришла Евдокия Ниловна, озябшая, облепленная снегом, но сияющая, помолодевшая.

— Счастье-то, Роман, какое. Сын у Лиды родился. Уж такой, говорят, большой да такой хороший.

— Сын? — обрадовался Роман Филиппович — Ну, ну, рассказывай. Значит, большой, хороший? А сама как?

— Да, уж не спрашивай.

— Ну, понятно. Главное, все кончилось. И внук теперь есть. Молодец Лидунька, не сплоховала.

Он схватил с вешалки старую шапку и принялся смахивать с жены снег. Весь пол в прихожей мигом сделался пятнистым. В другое время хозяйка всплеснула бы руками, увидав такую картину. А сейчас будто ничего не замечала. Счастливое лицо ее не переставало улыбаться.

Раздевшись, она посмотрела на мужа и сказала вполголоса:

— А Петра почему-то не было.

— Так он же в рейсе, — ответил Роман Филиппович. — Скоро должен вернуться. Ты меня тоже, пожалуй, собирай. Поеду с Сазоновым.

— Прямо сейчас? — удивилась Евдокия Ниловна. — Ты же говорил, что после двенадцати.

— Правильно, говорил. А тепловоз осмотреть надо? И еще хочу зятя встретить. Надо же сообщить о сыне.

— Опять скандал заведешь? — насторожилась Евдокия Ниловна. — И что ты за человек такой. Уж ради внука бы помирился.

— Не волнуйся, — сказал Роман Филиппович, — никакого скандала не будет. Поздравляю с сыном, и все.

— Ну и хорошо. — Хозяйка облегченно вздохнула.

А за окнами не унимался буран. Хлестали по забору промерзшие ветви акации. Скрипела сбитая со щеколды калитка.

11

Елена Гавриловна Чибис давно уже не приходила домой такой расстроенной, как в этот вечер. Не снимая шубы, она села к столу, подперла разгоряченные щеки ладонями, задумалась.

Три часа назад, перед самым концом смены, ее вызвал к себе Сахаров. Глаза у него были недобрые, колючие.

— О семейной неприятности у Дубковых знаете? — спросил он с явным раздражением. — Это ваша с Алтуниным работа. Теперь любуйтесь!

Елена Гавриловна попыталась было возражать. Она стала доказывать, что начальник депо прав и что вопрос этот надо непременно обсудить с коммунистами. Но Сахаров остановил ее.

— Вот что, — сказал он, пристукнув ладонью по краю стола. — Ваше заседание бюро отменяю.

Елена Гавриловна, не сказав больше ни слова, застегнула шубу.

На улице она долга стояла в раздумье, повернувшись в сторону путей. Там, в густой снежной сумятице, свет прожекторов был мутный и мерцающий. Гудки паровозов звучали отдаленно, приглушенно. Казалось, весь железнодорожный узел с постройками и поездами вдруг куда-то отодвинулся.

Прошел Сахаров. Прошел торопливо, даже не повернулся. Его полусогнутая фигура мелькнула сперва под большим фонарем, потом на мосту, в косматых снежных вихрях.

«Успокоился», — досадливо покачала головой Елена Гавриловна и тут же подумала: «Хорошо бы поговорить обо всем с Алтуниным. Поговорить сейчас, не откладывая». Она посмотрела на окна его кабинета. В них горел свет. Не теряя времени, Чибис побежала по каменной лестнице кверху и, как всегда, без стука распахнула дверь. Но в кабинете сидел не начальник, а главный инженер Шубин.

— Прохора Никитича не ищите, — сказал он мягким сочувственным голосом. — Уехал на линию. Вернется, вероятно, не скоро.

Еще целый час пробыла она в депо, поджидая Алтунина. Но так и не дождалась. И теперь, добравшись до квартиры, сидела наедине со своими тяжелыми думами. Никак не могла она понять, почему это Сахаров боится разговора о поведении Мерцалова на партийном бюро локомотивного цеха. Неужели он думает, что коммунисты не смогут правильно разобраться в происшедшем?

Елену Гавриловну кто-то тронул за шубу. Она вздрогнула и прижала руку к груди:

— Ой, Наташенька, милая, как ты вошла сюда?

Смуглолицая, черноволосая девочка лет тринадцати, в узких синих брючках виновато отступила назад и несколько секунд стояла, не разжимая губ.

— Ты не стучала?

— Нет, — закачала головой девочка. — Я хотела постучать, а вижу: дверь открыта. Вы напугались, да?

— Очень. — Елена Гавриловна улыбнулась и, взяв Наташу за руку, притянула ее к себе. Это была дочь Алтунина.

— Тетя Лена, — сказала она, грустно опустив голову, — у нас Вовик плачет.

— Что с ним?

— Не знаю. Я положила его спать, а он плачет и плачет.

— Бедный мальчик. Ну, пойдем к нему.

Квартира Алтунина была в том же подъезде большого каменного дома, только выше этажом. Состояла она из трех комнат. Всюду горел свет. Вовик сидел на кровати и полусонным голосом выводил:

— Где моя мама? Хочу маму.

У Елены Гавриловны сжалось сердце. Она в первую минуту даже растерялась. Потом села к кровати и взяла руку мальчика в свои ладони.

Наташа и Володя уже второй год жили без матери. Им казалось, что она куда-то уехала и должна скоро вернуться. Ее бусы из прозрачного янтаря были накинуты на мраморную женскую статуэтку возле зеркала. Здесь же лежали два зеленых гребешка и трубочка с губной помадой. В прихожей стояли резиновые ботики и висела беличья шубка.

Как-то вскоре после вселения Алтунина в эту квартиру Елена Гавриловна попросту сказала ему, что шубку надо бы убрать с вешалки, иначе ее может испортить моль. Но потом пожалела о своем совете и больше