Дворики. С гор потоки - Василий Дмитриевич Ряховский

Присутствие этого нового хозяина всегда чувствовал, выезжая в степь, совхозовский агроном товарищ Коротков. Он был молод, до приезда в совхоз знал землю только по книгам да по урывочным наездам на практику, — и теперь, после двухлетней работы, земля дала ему возможность почувствовать не только свою силу, но и скрытую в себе мудрость, в поисках которой люди веками грызли друг другу горло и, побежденные, кляли белый свет, детей и час своего рождения.

Просыпался товарищ Коротков с первым скрипом водовозки, которую водовоз Максим Павлыч, как нарочно, ставил под балконом, куда на лето переносил свою спальню агроном.

Увидев высунувшуюся сквозь погнутые перила голову агронома, Максим Павлыч, худоплечий, испитой, в зимней серого сукна поддевке, в фуражке блином и в стоптанных сандалиях, усмешливо шевелил сивым усом:

— Что так рано, Петр Юрьич?

Коротков, раскинув руки и с хрустом потягиваясь, заспанно отозвался:

— Кто рано встает, тому… Доброе утро.

Максим Павлыч развел усы шире и показал желтые огрызки зубов:

— Тому бог дает? Слово на месте. С добрым утром.

Потом он тронул лошадь и проскрипел неподмазанными колесами по всему двору. Коротков по привычке проделал гимнастику, помассировал руки и икры ног, долго плескался в щербатом тазу, и, когда вышел на балкон, утро дало над парком позолоту, подняло из глубины парка туман, всполошилось грачиным гамом.

Без шапки, в распахнутой на груди рубашке Коротков прошел росным двором к скотным сараям, оглядел коровник, обдавший его густым настоем свежего навоза и коровьего дыхания, почесал за ухом лизнувшую его пеструю первотелку Сороку, постоял за спиной скотницы Ксюши. Толстые пальцы Ксюши с силой давили пухлые сосцы, и густая розовая струя била ей в подойник со звоном, вздымая радужную пену; корова нетерпеливо переступала задними ногами, Ксюша толкала ее коленом и кричала так же густо и розово:

— Той! Ишь тебе неймется. А ты б ушел, товарищ дорогой, корова через тебя балует.

— Уйду, уйду, — и Коротков, с трудом подавляя улыбку, вышел на росистый просвет.

Прошел с узловатой дубинкой пастушонок Сенька. Он было помыкнулся разодрать рот в сладкой зевоте, но, столкнувшись с агрономом, сглотнул зевок и сердито шагнул в сторону.

По пути к дому Коротков поднял тракториста Белогурова, откровенно спавшего на широкой постели скотницы Ксюши. Тот двинул круглыми плечами, раскрыл оплывшие веки и улыбнулся, оглядев постель.

— Ничего, ничего. Дело житейское. Только время нам закручивать.

Белогуров согласно вскинул ноги на пол, потряс кулаками и полез под подушку за кисетом.

— Это мы сейчас.

Молоко Коротков пил на балконе. Пил стоя, совсем готовый к выезду в поле, спешил, глотая целиком большие куски пирога. Из левого крыла дома сонным стадом прошли в сад девки-полетки, поглядели на него и проговорили что-то сиплым от ночных песен голосами. А из глубины комнаты слышался вечный спор конторщиков, живших за стеной. Каждый день у них начинался с приема лекарств от непонятных им самим болезней. И всякий раз один из них выражал сомнение в болезни другого, издевался и шельмовал доктора.

— Ведь здоров как бык, а все глотаешь! Боишься — до могилы скоро не доскачешь. Не спеши, и без своего доктора влетишь вовремя.

Это — скрипучий тенорок Ивана Осипыча. Он ядовит, угодлив, и его насмешки всегда больнее, чем ответные удары Ивана Петровича. Тот более охотно прибегал к ругани.

— Ступай ты к чертовой бабке! У меня сердце расширено, а я должен еще с тобой волновать себя.

— Се-е-ердце! — Иван Осипыч громыхал сапогом и тянул длинно и ядовито: — С твоим сердцем в плужок можно закладывать. Всю ночь храпел, как трактор, а еще сердце. Тебя доктор от грыжи лечит, а тебе говорит на сердце.

— Тьфу! Да какое тебе дело, дьявол тебя возьми! Деготь буду пить, тебя ведь не спрошусь!

— Я так, из жалости. Гибнет мужик, надо же искру иметь.

Коротков с минуту прислушивался к спору друзей, потом усмехнулся и постучал в стену:

— Болящие! Нельзя ли кончить?

Он нарочито снизил голос, так что получилось начальственно и с оттенком раздражения.

Спор прекратился, потом Иван Осипыч, допрыгав на одной ноге до стены, сказал вежливо, очевидно с самой невинной улыбкой:

— Вы разве спите? А это все вон, Петр Юрьич, мой сожитель волнуется. Капли ему, вишь, не те прописал доктор, надо от сердца, а он ему от запора.

Коротков рассмеялся и, не дослушав, вышел из комнаты.

Белогуров, в кожаном картузе и в замасленной прозодежде, возился уже около мастерской, громыхая ящиками со старым железом. Он улыбнулся навстречу Короткову одним им понятной улыбкой и провел ребром ладони по заросшей верхней губе. («Как кот, слизнувший сало», — подумал Коротков.)

— Сейчас поедем. Вот только гайку подыщу, раскачалась одна немного.

Коротков не успел ему ответить — сзади него раздался голос управляющего:

— Белогуров, чего без толку в ящиках ворочаешь?

Коротков оглянулся, пожал протянутую руку и нерешительно потоптался.

Товарищ Стручков — остроглазый, сухоскулый, с тонкими злыми губами — был почти на голову ниже Белогурова, но рядом с рыхлой фигурой тракториста он бросался в глаза своей крепостью и слаженностью всех частей тела. Стремительный, немногословный, он все успевал заметить и обо всем имел самое короткое и точное суждение. За два года совместной работы агроном никак не мог привыкнуть к нему. Он никогда не мог сказать заранее, как отнесется Стручков к тому или иному его шагу, оттого всякое дело он начинал волнуясь и отдавался ему целиком. За все время управляющий ни разу не был с ним резок, редко в чем не соглашался и если вносил поправки в его распоряжения, то делал это незаметно, по-своему коротко и точно. Коротков был уверен, что Стручков доволен его работой, ценит его, хорошо относится к нему в частной жизни, но он никак не мог к нему привыкнуть: под пытливым взглядом серых глаз управляющего в нем возникала ученическая робость, боязнь ошибиться, рядом с открытой готовностью сделать ему исчерпывающий доклад. Он как-то тверже убеждался в необходимости того или иного начинания, когда рассказывал о нем Стручкову, и ловил согласные кивки его упрямой головы. И сейчас на полувопросительный взгляд управляющего Коротков точно доложил:

— Сейчас мы выедем передвоить опытный клин у Дона. К обеду машины пойдут на залежь. Девок я направил полоть овсы, а часть пошла к садовнику на опрыскивание.

— Великолепно. А на постройке не был? Как там?

— Задержали пильщики. Работа начнется не раньше завтрака.

— Я вот их пойду