У нас на Севере - Николай Васильевич Угловский

— Чего же не мог? Грамота у него есть, да не хочет.

— Ладно, учетчика мы тебе подберем, но ты и сам борись за дисциплину, пора с этой кустарщиной кончать.

— А то как же? Конечно, пора. — Матвей Сидорович серьезно и как-то тепло посмотрел на Бескурова. — Я-то все сделаю, что потребуется, в случае чего — ты поправишь. Признаюсь по совести, с тобой, может, и трудновато поначалу будет, без ругни не обойтись, зато надежда есть, что не подведешь. А Прохорову-угоднику ты веры не давай, фальшивый он мужик. Он там, у себя в бригаде, благо далеко она, все равно что второй председатель, казнит и милует по-своему. Боятся его, потому и разговоров об этом нет. Ну, ты сам уразумеешь, что и как, присмотрись только хорошенько…

Однако Бескуров считал эти подозрения неосновательными. Он был у Прохорова в Ельниках, небольшой, но многолюдной деревне, затерявшейся в лесу. Народ там и вправду показался Антону особенным — лесовики, охотники, расчетливые хозяева, крепко связанные родством и давней обособленностью от окружающей жизни. Когда-то, до объединения, в Ельниках был свой колхоз, а руководил им тот же Яков Игнатьевич Прохоров. Так и оказалось, что сейчас в третьей бригаде всего было понемногу: немного зерновых, немного пастбищ и лугов, своя маленькая молочная ферма, небольшой свинарник. Однако все выглядело добротно, всюду чувствовался порядок. Яков Игнатьевич, польщенный похвалой председателя, охотно показывал свое хозяйство, рассказывал, как у него ведется дело. Но под конец Бескуров заметил:

— Непонятно, Яков Игнатьевич, как это ты, хороший хозяин, обходишься одним допотопным овином? Где будешь сушить хлеб для государства? У тебя же колхозники новые дома строят, а ты сушилки настоящей не можешь соорудить.

— Верно, упущение с моей стороны, — склоняя желтовато-коричневую лысину, сказал Прохоров. — Исправим, не беспокойтесь.

— В случае чего — вези хлеб к Овчинникову, у него сушилка типовая, не чета твоему шалашу.

— Что ж, можно и привезть, ежели запарка выйдет, — неохотно согласился бригадир. — Там видно будет…

На обратном пути Антон много размышлял о Прохорове, сопоставлял некоторые факты и свои первые впечатления. Именно тогда, в дороге, ему странным показалось, что в добротном и чистом прохоровском свинарнике свиньи дают меньший приплод, чем на центральной ферме. Да и надои молока в третьей бригаде невелики, хотя скот выглядит куда упитаннее, чем у Овчинникова. Возможно, кое в чем Прохоров фальшивит, хорошее выставляет напоказ, а плохое искусно прячет, но, в конце концов, разве это свойственно одному Прохорову? Уж если говорить откровенно, у Овчинникова недостатков куда больше, однако же и того и другого не заменишь сразу и не сделаешь их идеальными. В Овчинникове Бескурову нравилось главное — горячая заинтересованность в общем деле, а остальное со временем приложится. Сколько ни задумывался Антон о путях подъема колхоза, он неизменно приходил к выводу: главное — преодолеть в людях равнодушие. Оно, это равнодушие, у многих родилось не сейчас и не на пустом месте. Трудности военных лет, убыль работников, плохое руководство, а подчас и прямое разгильдяйство отдельных председателей — вот отчего пошатнулось хозяйство артели. Теперь, конечно, другие времена. Партия и государство столько сделали для колхозников, такую предоставили им инициативу и права, что Бескуров был уверен: движение вперед обеспечено, оно неизбежно. Он мог бы назвать много колхозов, которые когда-то находились в худшем положении, а теперь слывут богатейшими. И каждый из них пришел к успеху своим путем…

Да, своим путем… Как-то на заседании правления Звонков, рассказывая о том, что ему удалось добыть в разных городских организациях, развивал блестящие перспективы: дескать, за год мы построим новый скотный двор, зерносклад, крытый ток, здание колхозной конторы… Где взять средства? Помилуйте, от продажи одного леса мы можем иметь десятки тысяч, а лесу нам не занимать, еще и потомкам останется, наконец, на строительство государство дает ссуду — пожалуйста, бери сколько хочешь; есть и другие источники… Он обещал быструю победу, но Бескуров знал: легких побед не бывает. Можно, конечно, продать часть леса, но это временный выход. Можно взять и ссуду, но чем потом расплачиваться, если животноводство и полеводство по-прежнему будут давать мизерные доходы? Нет, не с того конца начал Звонков. И трудностей впереди много, неужели он не видит их? Или не хочет видеть? Трудностью были для Бескурова и благообразный Прохоров, и честный работяга Овчинников, и злостный лодырь и «шабашник» Петька Саватеев, и сам Звонков… Трудностью была и его, Бескурова, тоска по жене, по теплому, душевному участию, которое прибавило бы ему сил…

VIII

Пришел из сельсовета почтальон и принес Бескурову телефонограмму: завтра к 9 часам явиться в зал заседаний райисполкома на совещание.

«Какой завтра день? — начал припоминать Антон. — Пятница? Ну, да все равно, у Зои выходной понедельник. Что бы такое ей привезти? — И тут же рассмеялся про себя: — Что можно привезти из деревни? Разве букет полевых цветов? Несолидно и неоригинально. Пожалуй, я пойду сегодня, хоть вечер побуду дома».

Он вызвал Звонкова. Протягивая ему телефонограмму, сказал:

— Вот, вызывают… По-моему, насчет подготовки к уборке. Давай, Платон Николаевич, что там у нас еще не готово — проверь и прими меры. Поручи Ивану Ивановичу, чтобы завтра же починили мост через Согру, иначе комбайну к нам не пробраться. И надо кончать с сенокосом, пока погожие дни. Силосную яму на том бугре все еще не вырыли?

— Людей нет, Антон Иванович, — сказал Звонков, чтобы только что-нибудь сказать, потому что ямы он еще не видел, и она его нисколько не интересовала; все эти дни множество проектов, один другого заманчивее, занимали все его мысли.

— Поговори с Костей Проскуряковым, он соберет ребят, живо сработают, — посоветовал Бескуров, имея в виду секретаря комсомольской организации.

— Ладно, попробую, — неохотно кивнул Звонков. — Будете в городе — пошевелите там шефов, пускай хоть на силосовании помогут. Ваши-то из горторга были, а вот с литейно-механического что-то никого не видать.

— Они ведь не над одним колхозом шефствуют. Впрочем, поговорю, чем они могут помочь. Я, пожалуй, сегодня выеду, чтоб завтра не спешить.

— Ну и правильно, — живо подхватил Платон Николаевич. — Отдохнешь дома, да и жена заждалась. Скучает Зоя Михайловна, нервничает, почему долго тебя нет. Я, конечно, ей объяснял, что дела не пускают, а она не верит. Известно, женщины… — И он понимающе улыбнулся.

Бескуров промолчал, отвернулся. В конторе никого не было, кроме бухгалтера Давидонова. Этот самолюбивый, остроносый, с претензией на щегольство молодой человек (он носил под вельветовой курткой крахмальный воротничок и ярко-красный галстук) почему-то не нравился Бескурову, но дело, судя по всему, знал хорошо. Антон спросил, есть