Читать книги » Книги » Проза » Советская классическая проза » Сигизмунд Кржижановский - "Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском

Сигизмунд Кржижановский - "Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском

Читать книгу Сигизмунд Кржижановский - "Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском, Сигизмунд Кржижановский . Жанр: Советская классическая проза.
Сигизмунд Кржижановский - "Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском
Название: "Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском
ISBN: -
Год: -
Дата добавления: 4 февраль 2019
Количество просмотров: 173
(18+) Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Читать онлайн

"Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском читать книгу онлайн

"Возвращение Мюнхгаузена". Повести, новеллы, воспоминания о Кржижановском - читать онлайн , автор Сигизмунд Кржижановский
В 1950 году Василий Ян охарактеризовал С. Д. Кржижановского (1887—1950) как писателя, чье «присутствие» сделало бы честь любой литературе мира... однако лишь сейчас становится достоянием широких читательских кругов проза Кржижановского, ведущая происхождение от Свифта и По, Гофмана и Шамиссо, Мейринка и Перуца, а в русской литературе — от «Петербургских повестей» Гоголя, от В. Одоевского и некоторых вещей Достоевского.В этот сборник включены повести и новеллы Кржижановского: «Автобиография трупа», «Возвращение Мюнхгаузена», «Странствующее «странно»», «Клуб убийц букв», «Книжная закладка», «Материалы к биографии Горгиса Катафалаки», «Воспоминания о будущем», почти все публикуемые впервые, а также воспоминания о писателе его жены А. Бовшек и близко знавших его людей.
Перейти на страницу:

- Да, нафилософил, - присвистнул лирик и оглядел собравшихся в надежде, что хоть на прощанье вспомнят о его непрочитанных стихах. Никто не вспомнил.

Кинорежиссер взъерошил волосы шестируким жестом:

- Закадровать бы и - в фильм!

Беллетрист наконец поймал рукав:

- Что ж, ввертите. Только все это времярезничество - блеф. Штереровщина...

И, почувствовав себя освобожденными, две-три пары подошв двинулись вслед за вышагнувшими за порог желтыми гетрами.

- А вот у меня, - наклонился к Стынскому лингвист, - такое чувство, будто он вчертил мне новую извилину в мозг.

Стынский устало улыбнулся:

- Когда-нибудь историк, описывая эти вот наши годы, скажет: "Это было время, когда повсюду ползала, присасываясь к концевым буквам имен, слепая и склизкая "щина". Впрочем, я бы так, вероятно, и начал биографию Штерера, если б...

XII

На следующее же утро в подлестничный треугольник стукнуло тростью.

- Кто?

- Вставайте. Идем продавать купюры.

- Не понимаю.

- Тем не менее идем.

Через минуту двое покидали подъезд. Стынский, зацепив крюковатой ручкой трости локоть Штереру, смеясь, тащил его за собой, имитируя вожака медведей:

- Все машины делаются из денег, не так ли? Следовательно... следите за мною. Иметь ум, дорогой Штерер, этого недостаточно; надо еще иметь ум, умеющий умно с умом обращаться, приводной ремень к идеям. Ну вот, разрешите мне быть лоцманской лодчонкой, ведущей за собой корабль. Я уже созвонился с издателем. Он вчера слушал вас - этакая зачесанная лысина, помните? Теперь мода на мемуары. Кронпринцы - революционеры - метрессы - экс-премьеры кооператоры и императоры - все подрабатывают на вспоминательстве. С завтрашнего дня вы принимаетесь за книгу. Я уж и заглавие придумал: "Воспоминания о будущем". Звучит тиражно. Сколько вам нужно на машину? Ого! Ну если этак четыре-пять изданий и... то вам можно будет снова обряжаться в дорогу. Редколлегия у этой зализанной лысины в руках; но мало пробраться под лысину, надо идти дальше - к кассе.

В тот же день прелиминарные переговоры были успешно закончены. В издательстве хотя и сквозь недоверие, но заинтересовались. Что ж, в крайнем случае если не по отделу истории, то по беллетристике, se non е vero...[91] И "ундервуд" отстучал договор. Аванс? Можно и аванс.

На обратном пути Стынский, весело отмахиваясь шляпой на поклоны встречных знакомцев, наставлял спутника:

Теперь, Штерерище, безотлынно за работу. От чернильнице к бумаге и обратно и больше никуда. Если вам там под ступеньками неудобно, строчите у меня. Ничего? Ну, как хотите.

И перо Штерера потянулось по синей строке, повторяя путь словами пишущего. Спиною в стену, над подпертыми коленями строчками, строитель времяреза вспоминал свое будущее: он не давал спрятаться ни одной секунде и собирал дни, как придорожные травы, в ушах у него вперемежку с пульсом стучал ход погибшей машины, а в межбровной складке была защемлена упорная мысль.

Стынский, спускаясь по лестничному зигзагу, беззвучил шаги над каморкой Штерера. Иногда - раз или два в неделю - он стучал, свесившись с перил, тростью в складень:

- Алло, говорит двадцать восьмой. Где вы?

- В сорок третьем, - глухо отзывалось из-за створ.

- Ого! и не ослабела чернильная сила? Везет перо, хотя и скрипит? Ну, не ворчите, ухожу.

Иногда Стынский не ограничивался стуком в дверь и выманивал обитателя треугольника на прогулку, для ознакомления, как он говаривал, с "глубоким тылом грядущего, сиречь сегодняшним днем". Они подымались по крутому откосу Крутицкого переулка мимо древней, с каменными балясинами поверху Успенской стены к легкому надвратному теремку, подымающему над грохотами Москвы свою из дальних веков сине-зелеными глазурями и поливами мерцающую чешую. Над извивами воротной бронзы - перегораживающая путь жесть: карантинный пункт. И двое поворачивали назад.

- И в самом деле, - улыбнулся однажды Стынский, когда они подходили уже к дому, - какая шурумбурумная ветошь этот сегодняшний день, эта вот верхняя кожица на бумажных налепях афишного столба, женщины, подкрашивающие губы, и мужчины, краснящие то, что с губ, - и все это точно из старой, со слипшимися листами, книги.

Иногда Стынский увлекал подступенного жителя на более дальние прогулки и экскурсии, знакомя его с "археологией новостей", как он выражался. Штерер, покорно сгибая плечи, появлялся вслед за своим чичероне на многолюдных литературных и научных собраниях, отслушивал речи митинга, смотрел под подымающийся занавес театра, и по глазам его, в которые не раз украдкой заглядывал Стынский, никак нельзя было угадать, напоминает ли ему вся эта пляска секундной стрелки о пережитых годах будущего или нет. Присутствие Штерера не порождало осложнений, если не считать, впрочем, мелких случайностей - вроде той, какая приключилась на лекции о предстоящей мировой войне: докладчик, плавно закругляя итоги, по несчастной случайности наткнулся зрачками на Штереровы зрачки, перепутал листки, потерял нить и не мог выкарабкаться из паузы. Было и еще два-три самоуладившихся эпизода, но в общем люди, ошивающиеся у буфетных стоек и барьера раздевалки, были слишком заняты глотанием пузырьков лимонада, пересчетом серебряной сдачи, локтем соседки и номерком, болтающимся на пальце, чтобы заметить высокого человека, спокойно проходившего за их спинами.

Правда, кой-кто в литературном мире не успел еще забыть рассказ о времярезе, врезавшийся в череду четверговых чтений у Стынского: слух о договоре на "Воспоминания" о том, чего еще не было, заставлял иных негодовать, других - осторожно нащупывать почву... почем, так сказать, будущее и нельзя ли как-нибудь и им? Кой-кто пытался расспрашивать Стынского как человека, стоящего ближе всего к совершающейся в подлестничной каморке работе, но Стынский, что ни день, становился все менее и менее разговорчивым, ответы его были желчны, кратки, энигматичны или их вовсе не было. Вообще, по наблюдению знакомых, характер хозяина четвергов стал меняться, и как будто не к лучшему. Самые четверги нарушили свой регулярный ход и затем стали. Общительный созыватель пс.-ов, веселый организатор "известняка" стал отстраняться от встреч, пересудов и литературных кулис.

Однажды во время обычной прогулки к Крутицкому теремку - это было серебристо-серым сентябрьским вечером - Штерер сказал:

- Теперь я понял, почему то буду, в котором я был, виделось мне так мертво и будто сквозь пелену: я получил лишь разность меж "буду" и "не буду"; я хочу сказать: мертвец, привязанный к седлу, может совершить взъезд на крутизну, но... это, конечно, глупейшая случайность, и если б не она, вы понимаете...

Дойдя до надвратных, в серый воздух вблескивающихся древних полив, двое остановились, глядя сквозь плетение бронзовых створ на скучный булыжник карантинного двора. Помедля минуту, Штерер добавил:

- Завтра я допишу последнюю страницу.

Обратно шли молча.

Через несколько дней рукопись, вспоминающая о будущем, прописанная по входящим, переселилась в портфель редакции. Автору было предложено "наведаться через недельку". Однако не истекло и двух суток, как телефонный звонок стал разыскивать и выкликать Штерера. Штерер явился на прием. Волосы, встопорщенные вкруг наклоненной над знакомой тетрадью лысиной, нервно взметнулись навстречу вошедшему:

- Ну знаете, это что же такое?! Подумали ли вы о том, что написали?

- Мне бы хотелось, чтобы это сделали другие: мое дело факты.

- Факты, факты! Кто их видел, эти ваши факты? Где тот свидетель, спрашиваю я вас, который придет и подтвердит?

- Он уже идет. Или вы не слышите? Я говорю о самом будущем. Но если вы подозреваете...

Рука Штерера протянулась к тетради. Издатель притиснул ладонями листки к столу:

- Нет-с. Торопом только блох бьют. Не такое это дело, чтоб ах, да рукою мах. Изрядувонный казус. Поймите: заплатить за эту вот удивительнейшую рукопись двумя бессонницами я могу, подставить под ее перечеркивающие строки все вот это, - говоривший пнул рукой кипы наваленных по обе стороны стола тетрадей и папок, - это уже труднее, и притом пока там ваша улита, или как вы ее называете, едет...

Издатель пододвинулся ближе к Штереру:

- А может быть, вы бы согласились кой-что подправить, опустить, ну и?..

Штерер улыбнулся:

- Вы предлагаете мне перепутать флажки и сигнализировать: путь свободен.

Лысинный круг вспыхнул алой фаброй:

- Я прекрасно понимаю, что нельзя вмалевывать в зеркало отражения, еще лучше знаю я, что, ударяя по отражению, я...

- Разобьете зеркало.

- Хуже: подставлю отражаемому вместо зеркала спину. Время надо брать с боя, заставляя его отступать... в будущее. Да-да. Видите, я усвоил ваш стиль. О, это-то я знаю. Но лучше всего мною изучен - сейчас речь не об отражениях, а о штемпельном оттиске - этакий узкий прямоугольничек с десятью буквами внутри: "Не печатать".

Перейти на страницу:
Комментарии (0)