Александр Шмаков - Гарнизон в тайге

Шафранович задание выполнил в срок. На шестнадцатые сутки тайгу огласил протяжный гудок. Это был радостный день. Гудок извещал о первой победе. Командиры и красноармейцы быстро вскочили с теплых постелей, оделись и выбежали из палаток.

Гудок долго ревел над утренней тайгой. Эхо его перекидывалось из распадка в распадок, то слабея, то усиливаясь, пока не смолкло совсем. И тогда люди разошлись по палаткам, возбужденные и довольные своим успехом.

К Мартьянову пришел Шафранович и доложил, что лесопилка пущена. Командир, не глядя на него, сорвал листок с календаря, смял его, и бросил в угол палатки.

— Прекрасно! Срок выдержан… — замолчал, посмотрел на небритого инженера, как бы ожидая, что скажет тот. Шафранович протирал очки.

— В следующий раз небритым ко мне не являться, — строго сказал командир.

Шафранович подтянулся. В воспаленных глазах его сверкнуло недовольство, мелко задрожали тонкие губы.

Он прибыл в часть после окончания Военно-инженерной академии. Мартьянов успел подметить в нем странность: инженер еще не выполнил ни одного распоряжения, чтобы не оговориться, не высказать своей точки зрения, не намекнуть, что он — инженер и характер поручаемой работы ему более известен. И всегда в таких случаях Мартьянов говорил: «Выполняйте, рассуждать будете потом».

— Назначаю вас начальником лесопилки. Участок работы большой. Докажите, что можете работать.

Шафранович скривился, приподнял покатые плечи, но ничего не сказал. В эту минуту послышался голос Гейнарова. Он шел сюда с командиром роты связи Овсюговым.

— Вы свободны.

Инженер удалился.

— Да! Странный человек, — оказал Мартьянов.

— Шафранович? — входя, спросил Гейнаров. — Странный! — согласился начальник штаба.

— А что «Тобольск» сообщает? — Мартьянов взглянул на командира роты связи.

— В сорока милях от нас во льдах застрял, за ночь отнесло на полмили назад, — быстро ответил Овсюгов.

— А штаб Армии знает об этом? — обратился Мартьянов к Гейнарову.

— Радировал, — коротко ответил тот.

— Зарежут нас! — Мартьянов резко махнул рукой.

Гейнаров озабоченно проговорил:

— Фураж на исходе. Пятидневку еще продержимся на строгом пайке. Овес есть, не хватает сена…

— Еще испытание! — прервал его Мартьянов. — Лошади отощают, подвозка бревен приостановится, стройка задержится… Но, что бы ни было, а темпов не снижать! Мы ограничены сроками. Понимаете?..

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Северная зима словно испытывала выдержку и выносливость людей гарнизона. В тайге то поднималась пурга и бушевала несколько дней, то стихала, но сразу крепли морозы. Тогда звонко потрескивал лес, дым от костров и труб поднимался тонкой струйкой и растворялся в синем небе.

Дежурные не жалели дров и беспрестанно топили печи, названные «окопками». Здесь все напоминало фронтовую жизнь. Не было еще ни столовой, ни клуба, баня помещалась в землянке. Воду грели в огромных котлах, привезенных из соседнего леспромхоза. Мартьянов следил за чистотой: подразделения мылись каждую пятидневку.

Палатки раскинулись в ложбине в несколько рядов. Это был полотняный город на снегу. У каждой палатки висели надписи: «Штаб», «Амбулатория», «Первый взвод», «Артвзвод», «Взвод связи», «Пульрота», «Музвзвод», «Ленуголок», — указывающие на подразделения гарнизона в тайге. Комбатр Шехман внес частицу своего творчества в сооружение этого города. В палатке, где обедали командиры, он повесил плакат «Столовая начсостава». Тропку до красноармейских палаток он назвал «Проспектом командиров». Над ним шутили:

— Где же проспект?

— Не спешите, товарищи, — отвечал Шехман. — Здесь будет «Проспект командиров». Жители будущего города — наши сыновья в каком-то году вздумают отпраздновать юбилей. И представьте одного из них выступающим с воспоминаниями. Взглянув на пожелтевшие фотографии, он расскажет, как возник этот город и почему улица называется «Проспектом командиров». Кто знает, быть может, к тому времени и Красной Армии, и командиров, и красноармейцев не будет, а заменит нас всенародная милиция.

— Ты фантазер, Шехман!

— Фантазия — качество высочайшей ценности, учит Ленин. С нею и жить легче, и работать спорее. Вы здесь видите просто тропу, а я — «Проспект командиров», гуляю по его асфальту, залитому неоновым светом.

— Правильно, Шехман! Тут будет «Проспект командиров», — откидывая козырек и входя в палатку, подхватил Мартьянов, — только сроки-то чересчур длинны, сократи-ка их…

Его кряжистая фигура распрямляется, и на скуластом лице пробегает улыбка. Все встают, приветствуя старшего командира.

— Продолжай, жизнерад… Тебя на выстрел слышно. Артиллерист! Голос-то натренировал, хорошо говоришь…

Когда Мартьянов подходил к палатке, он услышал горячий спор. Понравилось Мартьянову, что Шехман смело заглядывает вперед. Думал, войдет к командирам и так же горячо скажет: «Наш город не будет похож на Ленинград, Москву, Хабаровск, Владивосток. Таких городов еще не знает никто.. Тут тебе — заводы, порт, подвесная дорога через Татарский пролив на Сахалин, как огромный виадук».

— Мы тут такое бабахнем, что многим и во сне не приснится, верно, Шехман?

— Об этом и я говорил.

— Человек с любовью все сделает, только сроки-то длинноваты… — Ласковый тон Мартьянова быстро меняется, — такой передышки нам не дадут. Международное положение тревожно…

— А внутреннее? — спрашивает Овсюгов.

— Внутреннее тоже! — густым голосом продолжает Мартьянов. — У лошадей выходит фураж — овес, сено. Выдаем полнормы на день. Радировали в штаб Армии. Ответили: «Сено отгружено пароходом». А пароходы здесь, как утки, раз в году появляются, — и, обращаясь теперь только к Овсюгову, приказал:

— Надо запросить еще Хабаровск, — и другим тоном ко всем командирам: — Что делать? Лошади с ног валятся!

Разговор сразу смолкает. Все задумываются: положение действительно тревожное.

— Парохода ждать, — несмело говорит Шафранович.

— Парохода еще декаду не будет, — ответило сразу несколько голосов.

— Меньше работать на лошадях…

— А темпы строительства? Нельзя.

— На Амур… В колхозы… — предложил отсекр партбюро Макаров.

— Дельно-о, дельно-о! — обрадовался Овсюгов.

— На Амур пошлем… А сейчас? — спросил Гейнаров.

— Сейчас будем траву из-под снега выкапывать… — спокойно заметил Мартьянов.

— Прошлогоднюю траву?

— Ничего-о! Не удивляйтесь, Шафранович.

Мартьянов поднялся и вышел из палатки.

Конец апреля, а кругом двухметровый нетронутый снег. Солнце припекает. От тайги пахнет хвоей. На солнцепеке купаются вороны, играют бурундуки, а ветер северит. Весна поздняя, недружная. Медленно темнеют снега, бессильны ручьи по склонам, а дороги испорчены: не пройти без лыж, не проехать на лошади. В тайге бездорожье. Паводки. Распутица. Отрезаны от Амура на месяц, на два.

— Э-эх, положеньице! — до хруста сжав кулаки, Мартьянов направляется на стройку: там, среди бойцов, ему легче.

Старшина Поджарый прочитал приказ.

— Як, хлопцы, думаете?

— Думай — не думай, дело делай, — сказал хрипловатый голос.

— Снег-то глубокий, — протянул кто-то во второй шеренге.

Там стояли бойцы Шафрановича.

— От нашей работы растает, — ответил тот же хрипловатый голос.

— Правильно гутаришь, Харитонов, — заметил старшина и, улыбаясь, продолжал: — Быстренько начнем, быстренько кончим, хлопцы. Взять шанцевый инструмент…

…Две роты на косогоре рылись в снегу, как кроты в земле, выкапывая прошлогоднюю траву. Сухие стебли, почерневшие от осенних дождей, рубили топорами и всю эту массу полусгнившей травы ездовые делили между собой, посыпали солью, мукой и кормили ею отощавших лошадей.

— Ешь, родной, — приговаривал ездовой Жаликов. — Ничего… Ты хотел, чтобы все сразу было? Нет, так не бывает. На край земли мы попали. Изворачиваться надо. Трудности, брат, большие.

Красноармеец давал лошади кусок хлеба и сахар от своего пайка. Лошадь хрустела сахаром, и тягучая слюна свешивалась с ее губы. Жаликов подставлял ладонь, и лошадь, словно понимая его, слизывала сладкую слюну с руки. Большие, коричневые глаза ее просили корма. Жаликов гладил лохматую морду лошади. Он, как и другие возчики, выполнял полнормы в день. Лесу явно не хватало, а строительство не останавливалось. Плотники, занятые на объектах, теперь перекатывали своими силами бревна из тайги к лесопилке.

Когда лесопилка замирала на несколько часов, у Мартьянова, нервно подергивалась губа, и он бежал на лесопилку.

— Как же это получается?

— Произошла ошибка, — сконфуженный Шафранович опускал голову.