Том 1. Усомнившийся Макар - Андрей Платонович Платонов

– Нас захватила какая-то планета и волокет за собой. Видел ли ты, как за поездом летят соринки разные, легкие?

– Видел.

– Ну вот, такой соринкой, только в тысячи тысяч раз меньшей, летим и мы за планетой, как за поездом. Только наш поезд – летит со скоростью в несколько тысяч верст в какие-нибудь миги.

– Вот-таки поезд, как гонит, а? Зацепить бы за него нашу Землю, да и отволочь поближе к Солнцу, чтоб везде зима перестала быть, а? Можно это?

– Можно. Но не скоро.

– Так. Ну я пока закушу.

Но Иван не успел закусить. Прямо против него, в окошечке, вдруг засветилась голубым светом какая-то кругляшка.

– Товарищ анжинер, голубая Земля – в окне. Поглядите.

А кругляшка уже с картуз величиной стала и с каждой секундой все росла и росла. Инженер аж зашатался:

– Ну, Иван, мы прилетели. Еще немного – и мы на голубой Земле будем. Только я не знаю, что это за Земля и есть ли там жизнь. Это – неизвестная совсем в науке звезда.

– А разве наука все звезды знает?

– Все.

– А эту не знает?

– Нет.

– Плохая ваша наука.

– Да, она еще не все знает.

А голубая звезда вдруг стала краснеть, краснеть и совсем вот покраснела. Бордовой стала и закрыла все окно.

– Есть. Сейчас на земле будем. Слышишь?

– Слышу, товарищ анжинер. Будто птицы поют где-то.

– Это – не птицы. Это – что-то другое.

– А что?

– Не знаю. Увидим. Ну, теперь давай вылазить.

– Как вылазить? Да разве ж мы прилетели?

– Уже!

Инженер начал отвинчивать дверцу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Стал быть мрак

Грунт был тверд на этой звезде. Воздух жидок, и ветра не примечалось. Народа было не видно – скуден был, должно, и худосочен.

Все было не по-людски и не по-мужицки. Земля стоит непаханная, почва – бордовая, как барская попонка, жидкостей нету, тварей тоже не заметно.

– Ну и свет! Какой делал его светодавче! – сказал Иван. – Нет, не похвалю. Тут и вша не плодится!

– Оглядим, – проговорил осовевший, задумавшийся инженер, – у всякой поверхности должен быть смысл.

– Оно так! Одначе скорбь тут и жуть. Никто не шарахнется и не пробрюзжит. Надо отсюдова подаваться. Тут нам не жительствовать.

Пошли. Бордовая почва очертенела – чернозему ни комка не было. Шли долгую продолжительность.

Глядь, движется к ним какой-то алахарь. Одежи на нем нет, головы тоже не наблюдается, так – одна хилая ползучая мочь и в ней воздыхание.

– Остановись! – крикнул Иван. – Кто такой будешь и что это за место на небе?

И вдруг, весьма вразумительно, по-русски, по-болыне-вицки, движущееся вещество изрекло из глубин своих:

– Тут, товарищ, рай. Место это Пашенкино называется.

– Отчего же ты такой чудной? Драный весь, на обормота похож, и как ты заявился сюда?

– С Земли мы родом, а тут превратимшись… Там, на Земле, давно чудеса делаются. Великие люди в тишине делами занимаются. И по одному пропадают с Земли на своих машинах. Так и мы тут очутились. Один наш так и пропал в вышине. А мы тут рай учредили…

– Это што за место – рай? Является ли он следствием экономических предпосылок?

– Рай это блаженство. Питание и совокупление, равновесие всех сия.

– Веди нас в рай, – сказал Иван, – дай опомниться. Как в таком незавидном месте рай учрежден, на бордовом грунте…

Пошли. Невелик был путь и одинаков по всей поверхности своей.

И засияли странникам вдруг в высоте четыре каланчи из бордовой глины. И послышалось оттуда благоуханное смиренное пение.

– Это кто завыл? – спросил Иван.

– Это поют расцветающие души, обреченные на любовь, на совокупление с присными себе и на смерть.

– Везде эта любовь, – сказал Иван, – и на земле и на небе. Не нашел еще я себе места, где бы не любили, а думали и истребляли бы любовь по-волчьи. И чтобы песнь была у таких людей одна – война с любовью… Любовь и любовь! Когда ты, язва людская, молью будешь разъедена. Сука голодная… Ну а кого же вы любите?

– Все зримое, – ответило живое вещество, колебаясь и влачась по поверхности почвы.

– А чего ж вы зрите?

– Мы не зрим, а чуем всю теплую плоть, влекомую стихиями вселенной, и к ней касаемся объятиями и исходим душою.

– А что такое душа твоя?

– Лишняя тревожная сила, которую надо излить на другого, чтобы стать спокойным и счастливым. Душа это горе… В нашем раю души истребляются, и потому тут рай.

– Чудодейственно. А ну, покажи рай самый.

Вошли в каланчу одну. Стояли торцом такие же живые скудости и скулили.

– А вы все были людьми прежде? – это Иван спрашивает.

– Людьми, а как же! – ответила тварь.

– До чего же вы дошли? Неужели ж вам хорошо тут?

– Отлично. Покойно и благопристойно.

– Да брось ты, чучел! Вы плодитесь, аль нет?

– Мы бессмертны.

– А еще кто есть на этой планете?

– Дальше в пустынях есть кто-то. Но они к нам не приходят, и мы к ним, потому что мы в раю.

Иван потрогал райское существо – жидко и хлебло.

– Дай, – думает, – я ему шарахну разик, все одно звезду зря гнетут. Какой тут рай, если б тут жили злобствующие, я б их уважал, а то мразь блаженная, – и Иван дернул существо кулаком по сердцевине.

Тварь вдруг тихо выговорила:

– Мне не больно, потому что я люблю и нахожусь в раю. Меня облекает вселенная всем светлым покровом своим и сторожит мою душу… Я только исчезнуть могу сам из любви к тебе, раз ты хочешь того…

– А ну исчезни! – обрадовался Иван.

Существо вдруг и на самом деле исчезло неведомо как и куда.

Пошли дальше. Нашли еще четыре пары таких существ и сказали, чтоб они тоже исчезли. Они исчезли тоже.

– Теперь просторно! – сказал Иван. – Пойдем, поблу-каем. Может, найдем что посущественней… Как они каланчи себе эти огородили?.. Необходимо человеку за звезды приняться. Загадили их тут в конец. А с Земли глядишь – высоко, свет чистый, полет правильный. А тут уж успели рай учредить…

Шли долго по лицу планеты. Питались глиной бордовой, испражнялись сухим пометом. Болезнетворно. Пришли на великую гору. Глядят наверх – спускается к ним оттуда пожилая личность – человек, сам голый, и заметок никаких нет, не то мужик, не то баба.

– Опять скот какой-нибудь, – подумал Иван.

А инженер думал без слов. Ученый человек.

Подошел человек, поглядеть не поглядел и пошел прочь дальше в пустыню, где незакатное солнце мигало и, должно быть, тухло. Иван и инженер оглянулись – на человека прошедшего и на замигавшее